на куртке ни с чем не спутаешь. А ведь на вас просто написано, Ватсон, что вы привыкли носить мундир. Пока вы не отучитесь засовывать носовой платок за обшлаг, вам ни за что не сойти за штатского. Не согласитесь ли приютить меня на ночь?
– С удовольствием.
– Вы говорили, в доме имеется холостяцкий угол, а я вижу, что других гостей у вас нынче нет. Мне это подсказывает ваша вешалка для шляп.
– Я буду очень рад, если вы останетесь.
– Спасибо. Тогда я воспользуюсь свободным крючком. Огорчительно видеть, что у вас побывал «британский рабочий». Зловещая примета. Надеюсь, с канализацией ничего не стряслось?
– Нет, это по части газа.
– Ага! На линолеуме, как раз в пятне света, видны две царапины от гвоздиков на его сапогах. Нет, спасибо, я уже поужинал на вокзале Ватерлоо, но охотно выкурю с вами трубку.
Я протянул Холмсу кисет, он сел напротив меня и некоторое время молча курил. Уверенный, что лишь какое-то важное дело могло привести ко мне Холмса в столь поздний час, я терпеливо ждал, пока он заговорит.
– Вижу, у вас в последнее время довольно много работы, – сказал Холмс, пристально вглядываясь в меня.
– Да, день был хлопотный, – признался я. – Считайте меня простофилей, но я не пойму, как вы догадались.
Холмс усмехнулся себе под нос:
– Дорогой Ватсон, мне ведь знакомы ваши привычки. Когда вам предстоит короткий обход, вы идете пешком, а когда длинный – едете на хэнсоме. Вижу, ботинки вы надевали, но грязи на них нет, из чего я уверенно заключаю: нынче вы заняты настолько, что вам понадобился хэнсом.
– Блестяще! – воскликнул я.
– Элементарно, – отозвался Холмс. – Обычная история: собеседник поражается твоему умозаключению, так как упустил мелкую деталь, положенную в его основу. То же самое, дружище, можно сказать и о ваших зарисовках: они производят эффект, потому что вы скрываете от читателя некоторые предпосылки, важные для расследования. Кстати, сейчас я сам нахожусь в положении такого читателя, поскольку держу в руках некоторые нити одного из самых странных случаев, когда-либо смущавших человеческий ум, но мне недостает одной или двух подробностей, чтобы сделать мою теорию полной. Но я заполучу их, Ватсон, заполучу непременно!
В его глазах сверкнул огонек, на худых щеках выступил слабый румянец. На миг, не более, он выдал присущие его натуре азарт и увлеченность. Но, взглянув на Холмса еще раз, я убедился, что его лицо обрело прежнюю, поистине индейскую невозмутимость, благодаря которой многие видели в нем скорее механизм, нежели человека.
– Загадка не лишена интереса, – продолжил Холмс. – Я бы сказал, на редкость занимательна. Я уже приступил к расследованию, и, думаю, выводы назрели. Если сможете сопровождать меня на последнем этапе, вы окажете мне большую услугу.
– Я буду счастлив.
– А в Олдершот завтра выберетесь?
– Не сомневаюсь, Джексон согласится взять на себя моих пациентов.
– Отлично. Я хотел бы выехать в одиннадцать десять с вокзала Ватерлоо.
– Время вполне удобное.
– Тогда, если вас еще не очень тянет ко сну, я расскажу, что это за история и что мне осталось сделать.
– Я клевал носом до вашего прихода, но теперь взбодрился.
– Постараюсь быть кратким, но не настолько, чтобы упустить важные детали. Возможно, вам даже попадались на глаза сообщения об этом деле. Речь идет о предполагаемом убийстве, которое я расследую. Произошло оно в Олдершоте, жертва – полковник Баркли из Королевского малловианского полка.
– Впервые слышу.
– Пока что оно не вызвало особого внимания за пределами Олдершота. Этой новости всего два дня. Вкратце факты таковы: Королевский малловианский, как вам известно, один из самых прославленных ирландских полков в британской армии. Он совершал чудеса на Крымской войне, во время восстания сипаев и впоследствии отличился во всех военных действиях. Вплоть до вечера понедельника во главе полка стоял Джеймс Баркли, доблестный ветеран, который начинал рядовым, за храбрость во время восстания сипаев был пожалован в офицеры, а со временем дослужился до командующего тем самым полком, где прежде состоял стрелком.
Еще сержантом будущий полковник Баркли вступил в брак с мисс Нэнси Девуа, дочерью бывшего сержанта-знаменщика того же полка. Само собой, когда юная пара (да, они были еще молоды) водворилась в своем новом окружении, не обошлось без косых взглядов. Но молодожены, похоже, быстро применились к обстановке, и миссис Баркли, как я понимаю, пользовалась у офицерских жен такой же благожелательностью, как ее супруг у офицеров. Добавлю, что она была на редкость хороша собой и даже сейчас, спустя три с лишним десятка лет, не потеряла своей поразительной красоты.
Похоже, семейная жизнь полковника Баркли протекала вполне счастливо. Майор Мерфи, от которого я почерпнул почти все эти сведения, заверяет, что никогда не слышал, чтобы у супругов случались разногласия. В целом, считает майор, Баркли был больше привязан к жене, чем она к нему. Стоило им разлучиться хотя бы на день, и он терял покой. Она же, оставаясь верной и преданной женой, никогда не проявляла столь навязчивой привязанности. В полку их считали образцовой супружеской парой средних лет. Ничто в их отношениях не предвещало трагедии.
Полковник Баркли отличался своеобразным характером. Иной раз вместо бывалого вояки, бравого и общительного, он представал человеком гневливым и мстительным. Впрочем, эти свои свойства он, похоже, никогда не обращал против жены. Майор Мерфи и трое из пяти офицеров, которых я опросил, отметили еще одну странность: время от времени на Баркли находило необъяснимое уныние. По словам майора, посреди веселого офицерского застолья Баркли мог вдруг нахмуриться, словно невидимая рука стирала с его лица улыбку. Иной раз подавленное настроение владело им несколько дней кряду. Кроме этого, собратья-офицеры не замечали в его характере ничего необычного, за вычетом некоторой склонности к суевериям. Дело в том, что Баркли не любил оставаться один, особенно когда стемнеет. Окружающие часто гадали и судачили о том, как человек, чья храбрость не подлежит сомнению, может поддаваться ребяческим страхам.
Первый батальон Королевского малловианского (прежде он назывался 117-м) уже несколько лет размещался в Олдершоте. Женатые офицеры проживали вне бараков, и полковник все это время занимал виллу Лэшин, в полумиле от северного лагеря. Дом окружен парком, но с запада примыкает к большой дороге, проходящей в каких-нибудь тридцати ярдах. Штат прислуги состоит из кучера и двух служанок. Кроме них и хозяев, на вилле Лэшин никто не живет: детей у Баркли нет, а гости обычно на ночь не остаются.
А теперь о том, что произошло на вилле в прошлый понедельник, между девятью и десятью вечера.
Миссис Баркли принадлежит, как выяснилось, к католической церкви; она немало потрудилась для учреждения Союза святого Георга при часовне на Уотт-стрит: там раздают бедным старую одежду. Тем вечером, в восемь, как раз состоялось собрание союза, и миссис Баркли, чтобы успеть, перенесла
