и Ёжик, тащивший мешок с самым необходимым, добрался до Стоянки. Бел, большой и мускулистый, и Дубнер, нервно поглядывающий на часы, уже ждали его. Колючка остановился и отдышался.
- Уф! А где повозка? – спросил он.
Бел не мог прищёлкнуть пальцами, потому что их у него не было, поэтому он стукнул одним копытом о другое.
- В том и фишка! Вы путешествуете на мне верхом – так мы и быстрее, и безопаснее, и с большей вероятностью преодолеем пересечённую местность. Не волнуйся, спина у меня натренированная.
- Меньше слов, - проворчал Дубнер, - больше дела.
Он забросил на спину Бела свои сумки, прибавил к ним мешок Ёжика и только сейчас заметил, что гитара находится за плечами выступающего, в специальном чехле.
- Откуда взял? – тут же проявил интерес Дубнер.
- Перешил из армейского вещмешка, доставшегося от отца, - признался Ёж. – По-моему, получилось неплохо.
- Угу, - согласился бобёр. – Главное – удобно. Чехол для гитары, хе. Ну что ж, хорошо, давай сюда.
Ёжик протянул ему гитару, и Дубнер повесил её рядом с остальной поклажей. Затем помог коротконогому забраться ближе к крупу, а сам сел впереди.
- Держись, - скомандовал электрик-продюсер. – Поехали, уважаемый, - обратился он теперь к Белу.
Ни слова не говоря, конь тронулся в путь.
Город, который, не мудрствуя лукаво, прямо так и назвали, был единственным крупным населённым пунктом из расположенных поблизости. Ёжику, ведущему аграрный образ жизни, пока не доводилось там бывать, равно как и отшельнику Дубнеру, и они оба предвкушали поездку. При этом Ёж получал удовольствие даже от того, что они тряслись по ухабам, подпрыгивали на кочках, перепрыгивали лужи, пробирались через лески и переходили речушки; бобёр же хранил уверенное молчание либо многозначительно покряхтывал. Бел за всю дорогу ни разу не пожаловался, словно бы груз, который ему предстояло вести, ровным счётом ничего не весил.
Они выехали рано утром, когда на смену прохладе только-только заступает тепло и когда не все облака разогнал с небосклона летний ветер, а прибыли на место под усиливающиеся тени сумерек.
- Конечная, - шутливым тоном оповестил Бел; судя по его голосу, он совсем не запыхался.
Дубнер молча слез на землю, принял от Ёжика поклажу, помог спуститься другу и вручил ему мешок и гитару.
- Благодарствуйте, - сказал вежливый музыкант.
Его спутник предпочёл и тут промолчать; впрочем, Бела это нисколько не заботило, потому что он получил от Дубнера расчёт. Приложив копыто к голове и отдав таким образом честь, конь прошествовал в стойло для живого транспорта, чтобы перекусить, отдохнуть, а наутро выехать в обратную сторону.
В надвигающейся темноте Город выглядел более внушительно, чем представлял Ёжик. Пускай они находились на окраине и кое-что скрадывали тени, невозможно никуда было спрятать высокие каменные строения, снующих между ними людей, транспортные пути и гружёные экипажи. Дороги были выложены светлой плиткой, чистой и неповреждённой, насколько смог заметить городской гость. Ёж приметил пару автомобилей – он и забыл, когда в последний раз ему попадалось на глаза это чудо техники.
Гостиница тоже выглядела впечатляюще: четырёхэтажная, больше любого здания в любой деревне, из белого камня, с метровыми окнами, отражающими закатные лучи. Одно строение, в котором им предстояло провести ночь, кажется, превосходило размерами участки Ёжика и Ведра вместе взятые.
Одарив падающее за край оранжевое солнце романтическим взглядом, Ёж направился вслед за Дубнером, который успел войти в высокие широкие двери с крупными дверными ручками. Взявшись за ручку, колючий музыкант на мгновение обернулся – и раскрыл рот от удивления: там стояла... она! Ежиха! Такая же воздушная, красивая и естественная, как в прошлый раз. Или даже ещё более вдохновляющая в предзакатных сумерках и на фоне Городских и столь незнакомых плитки и камня.
Засмотревшись, Ёжик забыл остановиться и споткнулся о порог, после чего вместе с сумками и с гитарой за плечами рухнул на ковёр у входа.
На сей раз Дубнеру удалось договориться о двух отдельных номерах. Апартаменты бобра находились на втором этаже, а комнаты Ёжика – на третьем. Внутренне номера ничем не отличались, были со вкусом, хотя и не слишком богато обставлены, чисты и пахли свежестью, а большего от них и не требовалось. Едва заселившись, Дубнер сразу пожелал продюсируемому спокойной ночи, мотивировав это тем, что завтра концерт; к Ежу, однако, сон никак не шёл. Было ли дело в Ежихе, увиденной настолько мельком, что рождались сомнения в реальности её появления? Неизвестно. Но, в любом случае, заснуть не получалось, и музыкант решил прогуляться, подышать свежим воздухом, набраться впечатлений и поторопить усталость.
Ёжик разложил вещи из мешка, убрал гитару под кровать и погасил свет. Закрыв дверь на ключ и бросив его в карман джинсов, невысокий лесной житель спустился по длинной лестнице с периллами и вышел в вечерний Город. Правда, с точки зрения наступившей темноты, Город следовало бы назвать ночным.
Приезжий гитарист-заклинатель подумал об этом, затем о романтике ночных прогулок, затем о Ежихе и, вздохнув, много о чём ещё. Луна, круглая и крутобокая, сопровождала его на всём пути от гостиницы и обратно. Ёжик прошёл по тротуару рядом с гостиницей, перешёл улицу, спустился по пешеходной дорожке напротив, попетлял переулками и вышел на большой тракт. Замерев на месте, он поразглядывал луну, пофантазировал о том, кто жил на ней многие века назад, когда она ещё была обитаема. Тут неожиданно вспомнились «космические яйца» и люди, и давно минувшие времена. Новый вздох непроизвольно вырвался у Ежа из груди, и он нога за ногу побрёл куда глаза глядят.
Впереди показался работающий фонтан; струи вырывались из него под причудливыми углами и не пересекались друг с другом. Дальше находился музей местной истории, сейчас – закрытый, а за ним – автобусная остановка и сбившиеся в кучу магазинчики. Обойдя их, Ёжик вышел на длинную асфальтированную тропинку, что привела его опять к гостинице. Возвращаться не хотелось, но надо было – всё-таки завтра и вправду концерт, а потому следовало выспаться.
Он протопал по ступенькам ко входу, распахнул дверь и прошёл
