– Напрасно возимся, – бурчал он, – одержимые обладают силой нескольких десятков человек, тут цепь надо или две.
Верёвочка из сушилки для белья (прикупленная Викой себе в ванную) доверия и правда не внушала. Ещё меньше внушал его бантик, которым Рома увенчал труды.
– Нашёл время издеваться! – зло бросила ему Лена.
– Слушайте, я нормальный лузер, а не склонный к бандажу и дисциплине террорист. Не умею я вязать заложников!
– Уйди.
– Этому клоуну ничего нельзя доверить, – поморщилась Лида.
– Конечно-конечно, – радостно отозвался Рома. – Лид, просто признайся, где прячешь наручники, и мы сделаем всё, как полагается. У девочек вроде тебя может и дыба заваляться – для особых случаев. Хотя я бы предпочёл клетку. В смысле в данной ситуации. Лид, у тебя нет складной клетки? Честное слово, папе не скажу.
На Лидином лице застыло доброжелательное выражение цирковой кошки, бегущей по канату кверху задом.
– Если в твоём черепе когда-нибудь имелось образование в форме мозга, то за ненадобностью оно давно превратилось в творог.
Рома улыбнулся ещё шире.
– Не надо стесняться внутренних потребностей, ты же психолог. А ещё есть специальные скамьи для фиксации. Ведь ты не собираешься сорваться с привязи и всех нас перекусать? Ни фига себе! Тётя Лена, ты где научилась таким узлам? В магазине тренинги проводят? Повышаете качество обслуживания?
– Ром, за… – Лена осеклась. – В общем, хватит фигню пороть.
Испуганно на неё покосившись, Рома притих, но его настроение оказалось заразным.
– Что теперь? – спросила Лена, разминая пальцы. – Начертать мелом круг и зажечь три чёрные свечки из жира чёрного кота?
– Включи телевизор, – Лида мотнула головой в сторону стеллажа.
Под восточной тканью скрывался немаленький и очень плоский экран. Рома мерзко присвистнул.
– Мы собираемся баловаться торсионными лучами? – пугливый взгляд в сторону Лены. – Что же ты такое смотришь, Лида? Чего-нибудь ужасно гадкое. И ты нам это сейчас покажешь? Правда-правда?
– Ещё слово, и я заткну тебе пасть носками, – обещала Лена. – Твоими собственными. Ты их когда менял?
Лида слабо улыбнулась.
– Намного гуманней сунуть ему голову в пакет и проскотчевать. Пожалуйста, не выключай ящик, пока не выудишь из Анны всё, что она знает о твари.
Похоже, в телевизоре не хватало антенны. По экрану бежала рябь, ни одного работающего канала. Лена обернулась к сестре.
– По-моему, он сломан или к антенне не подключён… Лид?!
Лида провисла на верёвках, волосы закрывали лицо, что, вероятно, было к лучшему. Кровь капала на колени нерешительно, точно из крана, не успевшего вполне освоить искусство протекания.
– Мысль с кругом была неплоха, – пробормотал Рома, отодвигаясь от кресла.
– Анна? – позвала Лена.
– В подполе он, в сенцах, – сообщил знакомый беззубый голос.
Лена присела на корточки, вслушиваясь в слова, долетавшие, судя по качеству звука, из того самого подполья.
– Кто? – шепнула она.
– Да кто? Серый. Я схоронила. Изба погорела, клети тож, а банька цела. Там серый. Забери, не то будет жрать, кто нашего семейства, пока всех не переведёт.
– Ан… бабушка Анна, какая банька! Восемьдесят лет прошло, на месте деревни поле. Предлагаешь перекопать в поисках костных останков?
– Чегой-то копать? Не понимаю я тебя.
– Ну, дохлого волка. В поле откопать.
– Бригаду с экскаватором папа обеспечит, – встрял Рома. – Если скелет сохранился, откопают.
– Тебя не спросили, толстомясый. Шкилет ему дай! Сума там запрятана. Дед папе делал, чтоб пасти. Папаша в тех делах не смыслили, а наши-то мужики все были пастухи, ну, и делали себе. Звали серого послужить. Зубы, когти, куски шкуры и ещё что, не знаю, ложили в суму, наговаривали, да в подпол. Серый пастуху помощник наилучший: пастух на печи полёживает, серый за скотиной глядит; в лесу-в поле рыщет, хозяину доказывает, сильный сторож, не даровой, но и гроши не тянет. А дядька Макар трусоват, свёл у барина аглицкого кобеля и себе сделал. Хорошо пас, но люди смеялись.
Анна хихикнула, точно бумагой прошелестела.
– Неужели никого не напрягало, что волки вас типа едят? – воскликнула Лена. – Пастухам настолько хорошо платили?
– Мы в достатке жили, нас звали: не бывало, чтоб у Лукашеных пропажа, – степенно ответила Анна. – «Едят», эко выдумала! Жив был пастух, серого собой кормил, вот как духов, ну да ты поболе мого знаешь, что ж с того? А помирал, серого отпускали. Дядя Анисим в бане угорел, дед егойную суму на костре спалил, пепел в реку покидал. Я деду хворост носила, токо не расслыхала, какие он слова говорил. То мужское колдовство, девки его не перенимали. Как папаша с дедом разругамшись, ушли папаша из деревни. Меня мать била сильно. Думаю: «Чего мне тут?». И ушла с папашей. Папашину суму у деда стянула, без неё папаше пасти было б не способно. После папаши надо бы мне серого отпустить, да я забоялась. Без наговору забоялась отпускать. Замуж пошла, в клети в новой избе суму схоронила. Невестка такая попалась любопытница, я в баньку перепрятала. Крепкая сума, ещё стока пролежит.
От возмущения Лена не сразу нашла, что сказать.
– У тебя муж молодой умер, из двенадцати детей выжил только сын, и то на войне погиб, а из пяти внуков осталась одна Татьяна. У которой мужа убили через месяц после свадьбы! И ты всё это время боялась сжечь грёбаную сумку?!
Лида встряхнулась сломанной марионеткой.
– Нельзя без наговору, грех!
– Ясно, – кивнула Лена. – А кормить тварь своей семьёй нормально. Что же ты его собой не кормила?
– Нашла чем попрекнуть! Ты-то – меня! Не шёл ко мне серый. Что ж, настоящего вреда с него не было. Серый, он навроде фелшера: навещал, кому равно конец, малую долю себе урывал. Что ж, коли война али мор, али кто с крыши упавший, как мой Сергуня. Детки же мёрли, так то дело обнакновенное, у кого других ни один до свадьбы не дожил. А Тане я наперёд сказывала: «Не жилец твой Мишка, судьба ему положена коротенька». Да припёрло ей, вишь, замуж: в город разохотилась, сапожки там носить. Только скоренько воротилась, Наталку в подоле принесла.
Лена придвинулась ближе, ощутив прерывистое Лидино дыхание на своём лице.
– А ты? Он тебя… ну… я видела, в общем.
– Я девятый десяток разменяла, я пожила. Спину погнуло, ночью кости так-то ломило, хоть криком кричи. Председателишка, дурной, стал своей тыкалкой махать: «Лечи Ванятку! Заявлю! По этапу пойдёте за вашу контра про попа…». Тьфу, не выговоришь поганого слова. С него б сталося, с окаянного. Танька хворая была, Наталка – малая. А знахарей у нас в семействе не водилось, не по той мы части. Вот было колдовство, трудное, я дважды делала: губернаторше да Тане. За губернаторшу хорошо меня подарили. Крюков Никишка тогда пришёл, всё одно от водки б околел, беспутный. За Таню Верка Немоляевская явилась. У Немоляевых без неё десять девок, невелика печаль. Невестка с внучонками от Испанки сгорели, но Таню я отстояла. Ей от меня перешло в нужное время. Я так знала, третий раз мне последний будет. И вышло: стою я это со свечкой, глядь, Наталка ко мне через поле идёт, ручонки тянет: «Бабаня, бабаня!». Я свечу бросила, Наталку на чём свет изругала. Она реветь, и нет её, а свечка горит на снегу, не гаснет. Я, чего ж, перекрестилась да приняла свечку-то. Знала, на какое дело иду.
В позе Лиды появилось что-то неприятное. Кровь образовала на коленях лужицу, стекала по ногам.
– Дай сестре руку! – приказала Анна на удивление громко.
– По моим подсчётам, ей уже минут пятнадцать полагается биться в припадке, – беспокойно заметил Рома.
– Бабушка Анна, спасибо, уходи, мы сами разберёмся! – быстро сказала Лена.
– Руку, руку ей дай!
Инопланетный погреб припечатали крышкой, Лена с трудом расслышала последние слова. Она коснулась пальцев сестры – ледяных и липко-влажных.
– Крепче… – это был голос Лиды, хоть и наводивший на мысль о трёх пачках «Беломора» в день.
Лена сжала безжизненную ладонь. Озноб пополз от руки, заполняя тело. К горлу подступила тошнота.
– Она хитра, Лидка-то, слабенька, да хитра, – вполне бодро скрипела Анна. – Пилюлек от падучей наглоталась. Досадовала я на Иду, зачем дар поделила, от меня половину отрезала, ан куда вам, малахольным. Васька Лидкина справится, нет ли, но навряд. Не передавай ей! Последняя она девка в роду, уйдёт, и я с ней, а я не хочу. Не передавай!
– Разве это не само получится? – растерялась Лена. – Если у Лиды не нарисуется ещё детей… девочек…. Про Нюсю даже не думай!
– Чего бы лучше: крепенькая, здоровая, – умильно прошамкала Анна. – Жаль, не перейдёт дар – чужая кровь.
– Вот и ладненько. Но знаешь, не могу обещать, что дождусь внучатых племянниц, – Лене стало по-настоящему нехорошо, пора было заканчивать. Она собралась с силами. – Так суму что, сжечь, и пепел в реку? Ну, если отроем.
