– Я никогда не…
– Что ж ты ручку у Анны так резко вырвала? Все всегда всё про себя знают. Тётю волку скормила, и никаких колик с тобой по этому поводу не случилось. Только не говори, что тебе её вот прямо ужас как жалко!
– А я и не говорю. Мне хотелось, чтоб тёти Иды не стало,… ну, в квартире. Но это не значит, что тётю угробила я. Даже если я, то я же не знала…
– Все всегда всё про себя знают, – жёстко повторила новая Лена.
– А я – нет! Вообще не факт, что с нами разговаривала именно Анна! Мало ли с какой нечистью Лидка возится, почему я должна верить…
– Ну да, ну да.
– Тётю сбил паршивый мусоровоз, точка! И заруби себе на носу: я секунды не хотела избавиться от бабушки, чуть с катушек не съехала, когда она…
– Съехала, съехала, чего другого, а это ты умеешь. Не пора ли назвать вещи своими именами? Бабушка за всю жизнь ни разу не ходила в поликлинику, типичный долгожитель. Годиков через пятнадцать ты с ней окончательно превратилась бы в тётю Иду. Хотя тётя Ида ты и есть, вот за что ты её терпеть не могла. Да тебя мамаша родила только потому, что у старшей сестры не сложилось с самооплодотворением, – родила и с облегчением слиняла. Ты отличаешься от тёти только тем, что та не была зацикленной на собственных психозах злобной сукой, поэтому она оттрубила при бабушке сорок шесть лет, отдавала зарплату до копейки, её сбил мусоровоз, и похоронила бабушка со своими подружками. А ты белая да пушистая. Ни тебе бабушки, ни тёти, пустая квартирка, ура. Не понадобилось становиться редиской вроде мамаши, бросать родственников, пускаться во все тяжкие в поисках нормальной жизни – всё же само устроилось. Ты спиться, и то сама не сумела: низкий гематоэнцефальный барьер, дерматит, кариес. Вот ведь не уродилась!
Умей таксист читать мысли, он работал бы экстрасенсом на расстоянии, а не крутил баранку, так что в любом случае наслаждаться разборкой Лены между собой ему не светило. Удовольствовавшись деньгами, он оставил Лену тупо стоять возле дороги.
– От того, что я превращусь в компот, никто не выиграет, – говорила Лена первая. – Кроме меня. Это довольно приятно. И разом решит все проблемы. Мои.
– Тогда чего время тянуть? – подзуживала новая Лена. – Бегом в постельку.
– Фанта не гулянная.
– Вот-вот. А ты тут торчишь.
Пихаясь и переругиваясь, Лена ввалилась домой. На прогулке Фанта грызла палки и помойные кости – хозяйке было не до ротвейлерного пищеварения.
– Без меня Фанту ждёт приют, в лучшем случае. И фиг там станут возиться с её медициной! – выложила Лена первая свой главный козырь.
– Тебе ж сказали: Фанта последует за тобой куда угодно – это и значит быть собакой. Зелёный компот на все сто более приятная смерть, чем под капельницами от собачьей старости. Ты ведь этого боишься. Гладишь её и боишься, с каждым годом всё сильней. Тебе придётся усыпить её своими руками. И смотреть, как она умирает. Затем тебя отправят в дурдом. Зелёный компот – находка для вас обеих.
Из прикушенной губы хлынула кровь, но ни одна из Лен этого не заметила.
– Рита задушила мать подушкой, – говорила первая Лена, – по пьяни призналась. Врачи со скорой всё поняли, но Ритку не заложили. Обезболивающие уже не помогали, даже если их удавалось достать. Бабушка была здоровей меня, но, если бы с ней что-то случилось… рано или поздно могло случиться…
– Ты бы задушила её подушкой, – равнодушно заметила новая Лена.
– Вроде того. Не смогла бы допустить, чтоб она мучилась. Потом себя.
– Тут волк тебе здорово посодействовал. Получила от бабушки, что могла, а саночки возить не надо. Твой принцип. Поехавшая крыша не идёт ни в какое сравнение с совместным проживанием в малогабаритной квартирке с больной старухой. Самое смешное, что и с волком ты поступила, как со всеми: попользовалась, да послала. Как же мерзко быть тобой!
– Я – это ты!
– Нет. Ты ничего не делала, а я собираюсь сделать кое-что. Для начала навещу Ваню. Фанта, домой! – крикнула новая Лена.
– Нюся попадёт в детдом, – пискнула Лена прежняя.
– Американцы заберут. Да хоть алкаши, и то лучше, чем с тобой киснуть. У алкашей жизнь активная, весёлая: делают только то, что хотят, не напрягаются, ходят в гости, бьют морды, мирятся, обнимаются, каждый день праздник. Так и умирают детьми, кто в тридцать, кто в пятьдесят. А ты? Единственное, чему ты можешь научить ребёнка – это как провафлить свою жизнь наиболее унылым образом.
– Какая ни на есть, это наша жизнь! Ради чего всё рушить? Ради Лидки и мамаши? Окажись мы с Нюсей на их месте, они б не расплескались, сказали бы, что «всегда ждали чего-то в таком роде».
– Твою «какую ни на есть» жизнь надо сломать! – заявила новая Лена. - Как же тебя перекособочило, когда Нюся предложила «жить в домике у моря»! Какое море! Надо в крысятнике между заводом и трассой, чтоб восемь месяцев в году морозец, сопли, работа за три копейки, и ещё дерматит, да, да, дерматит обязательно.
– Домики на море мне объективно не светят. Торговля шмотками говно, дерматит – ещё большее говно, только по-другому зарабатывать я не умею, а ты гонишь телеги в Серёгином стиле.
– Серёга, между прочим, жил как ему нравилось, это тебя и бесило.
– Меня бесило, что он жил за мой счёт! Я ни у кого на шее не сидела и не собираюсь.
– Ой-ой-ой, прямо очередь выстроилась из желающих! Ты зарабатываешь, ну конечно, купила бы рюкзак, а то весь в дырах, барахло наружу сыплется.
– Рюкзак я куплю. Когда дойду до магазина.
– Второй год идёшь. Путь неблизкий, учитывая, что ты там работаешь. Ты ничего не хочешь по-настоящему, начинаешь дёргаться, только когда припрёт, а припирает тебя всякая гадость, из которой ты умудряешься сделать ещё худшую.
– Нет, это Лида про Ромку говорила.
– Тебе больше подходит.
***
– Насть? – робкий шёпот в темноте.
– Что?
– Выйдешь за меня?
Настя мурлыкнула в ответ неразборчиво.
– Ответь, мне важно.
– У-м...
– Завтра идём в ЗАГС.
– Идём.
– Привезём твои манатки из общаги и пойдём.
Пушистый мячик счастья щекотал Настю, гоня сон, которого требовали основательно потрёпанные тело и нервы. Тебя тащат на сборище секты (может быть, даже тоталитарной), всю дорогу кроют последними словами, что выглядишь, будто только из села; потом ты на глазах у сектантов рыдаешь от любви к незнакомой девушке, а у той ноги кривые, с такими носить мини – уродство. Под конец тебя волокут во двор и... На двадцать пятом году жизни Настя открыла секс. Она не считала себя фригидной, просто немногочисленные предыдущие сеансы, в том числе с Димочкой, не шли ни в какое сравнение с….
Первый раз случился слишком молниеносно, а, когда способность понимать вернулась к Насте, начинался второй раз (уже в машине, а не во дворе за гаражами). На кухонном столе во время третьего раза Настя умерла бы со стыда, но было не до того. Татьяна Викторовна ведь мечтает, чтобы у них с Димочкой уладилось – вот, кажется, и уладилось, тьфу, тьфу, тьфу. При воспоминании о последнем, четвёртом, разе Настины губы расползлись в улыбке, она тесней прижалась к безволосой Димочкиной груди, горячей, точно брюшко кота, и мускулисто-упругой от его спортивных упражнений. Настя провела рукой по Димочкиному животу, с удовольствием ощупав «кубики».
– Дим, а Дим? Что это было?
– А ты не догадываешься? – самодовольно пробормотал Дима.
– Какой ты…
– Тебе не понравилось?
– Спрашиваешь! Подожди, Димочка, я про куда ты меня возил. У Лены полно комплексов, сразу заметно, но какая странная у её сестры групповая терапия!
– Нормальная.
– Ты уверен, что эта Лида – психолог?
– Я к ней лечиться не собираюсь.
– И правильно. Пока я там лежала, мне всё казалось, что я умерла. Не я, а какая-то женщина. Старая. А та Света была как бы моей внучкой. Не моей, конечно, старушки, которая умерла. И мне было её так жалко, так жалко, я так за неё беспокоилась, и я так не хотела от неё уходить…
Настя расплакалась, до дрожи захваченная воспоминаниями.
Дима приподнялся на локте.
– А ко мне что ты чувствовала? – спросил он с укором. – Ко мне, я рядом лежал, а ты даже отвернулась.
– Не помню. Правда, Димочка, это так необычно – почувствовать себя мёртвой бабушкой!
Некоторое время Дима молчал. Настя проклинала свой длинный язык: «Неужели снова всё испортила?».
– Успеешь ещё привыкнуть, куда денешься, – фыркнул Дима.
– Тебе смешно, а у меня тогда чуть голова не лопнула. Подожди, вспомнила! Ты был как бы моя дочка, только я тебя чуточку побаивалась. И мне кажется, ты тоже был мёртвенький, да?
Дима притянул Настю к себе.
– Сейчас не боишься?
Поцелуй. И ещё.
– Ты моя, – говорил Дима. – Моя и ничья больше. Только моя. Навсегда. Скажи!
