— Вы сказали — снисхождение?!
— Да, мессир. Вы велели убить в поединке Рено из Шатильона, мы честно пытались… В итоге двое погибли, я изувечен, — де Созе поднял правую руку и показал то, что осталось от кисти. Ему было больно.
— Вы должны были не попытаться, а убить Рено. И поработать головою, коли не могут руки.
— Мессир…
— Нет, нет и нет, долг не уплачен. Рено жив-здоров и приятно проводит время в объятиях Изабеллы.
— Считалось, что орден госпитальеров собирает деньги с богатых, чтобы лечить нищих. Но куда достославный орден девает деньги, которые выжимает из нищих?
Д’Амьен брезгливо поморщился.
— Неуместное острословие сгубило многих людей, и вы, дорогой де Созе, по всей вероятности, присоединитесь к этим господам.
— Так или иначе, денег у меня нет, — усмехнулся рыцарь.
— Зря вы надеетесь, что отсюда отправитесь в долговую тюрьму, где вас смогут подкармливать ваши наваррские друзья. Нет.
Де Созе побледнел.
— У госпитальеров есть возле Тивериадского озера соляные копи, дающие нам толику необходимых средств. Туда и отправитесь отрабатывать собственный долг, но и долги ваших друзей, благоразумно ушедших из жизни. Увести!
Вооруженные люди, стоявшие у дверей, тотчас уволокли де Созе, проклинавшего «святош-кровопийц», а д’Амьен откинулся в кресле. Планка из полудрагоценных камней холодила его затылок. Граф был собой недоволен. Сорвался! Негодяи и ослы! Втроем не смогли прирезать одного бабника. Теперь уже поздно. Правду говорят, что Изабелла — девица (хотя какая она теперь девица!) благоразумная и амбициозная. Очень уж хочет стать королевой. А роковой Рено — не приобретение, а препятствие на пути к короне. Наверное, хорош в постели, и только. Говорят, Шатильоны — родня бургундским герцогам. Н-да. А Лузиньян настолько благоразумен, что, может быть, закроет глаза, а главное — уши, на прегрешения Изабеллы. И вообще, об этом — потом. Это терпит.
Комната, в которой сидел д’Амьен, примыкала к королевской спальне с одной стороны и к тронной зале — с другой. Великий провизор выбрал ее за удобства: и тихо, благо толстенные стены, и до всего близко.
Доложили, что прибыл Савари.
— А где патриарх?
— Его святейшество и господин маркиз на первом этаже, — доложил Султье, бывший секретарь короля.
— А граф Раймунд?
— Его ждут.
— Как только появится, известите меня. А теперь пригласите Савари.
Д’Амьен с первого взгляда определил, что старый болтун не в себе.
— Только без предисловий, Савари, сразу суть дела, какой бы дрянной она ни была.
— Я в ужасе.
— Я же сказал — суть!
— Сегодня я обнаружил под ее подушкой свиток с песнями некоего Гирнаута де Борнеля.
— Песнями?!
— Вот послушайте.
Все время хочет мой языкПотрогать заболевший зуб,А сердце просится в цветник,Взор тянет в поле вешних куп,Слух в томном сладострастье…
— Хватит, Савари! Я понял, наша дурочка хлебнула из отравленного источника.
— Я провел следствие, мессир, но пока не удалось найти брешь, через которую…
Д’Амьен сардонически усмехнулся.
— Другими словами, пока вы упивались своей болтовней, принцесса Сибилла… Кто он?! — сменив тон, крикнул великий провизор. — Она томится не вообще, а по кому-то!
Савари прижал руки к груди.
— Клянусь, она полгода не видела ни одного мужчины, кроме как в монашеском одеянии или в гниющих язвах в наших госпиталях.
— Я считал вас неглупым, Савари. Слов, написанных на пергаменте или на бумаге, иной раз женщине достаточно, чтобы возбудиться до крайней степени.
Проповедник покраснел.
— Возможно, я упустил, и кто-то передавал ей…
— Прав был Карл Великий, запретив учить дочек грамоте. А вы… Ладно, — махнул рукой великий провизор. — Немедленно — в монастырь. Возьмите пару специалистов из подвалов госпиталя. Завтра я должен знать, кто владеет мыслями нашей дорогой наследницы престола. Пусть даже она влюблена в де Ридфора. Я предпочитаю знать даже это, чем не знать ничего.
— Пытать принцессу? — потрясенно спросил Савари.
— Да вы спятили от своих переживаний!
— Да, да, — суетливо забормотал проповедник. — Надо найти того, кто передает письма.
Секретарь сообщил, что патриарх и Конрад Монферратский сидят у его величества и ужинают.
— А Раймунд?
Секретарь развел руками.
— Эта задержка меня раздражает. Еще немного — и она начнет меня пугать. Он остановился в тамплиерском квартале?
— Да, в доме бондаря у башни Давида.
— Отправьте туда людей. И не кого-нибудь, а человек пять-шесть поопытней.
Секретарь поклонился.
— За дверьми господин де Сан гор.
Заячья губа придавала физиономии де Сантора улыбчивость… Д’Амьен к этому привык, но сейчас вдруг обнаружил, что это ему не нравится. Или, может быть, де Сантор и в самом деле слегка улыбался. Чему бы?
— Мы не ошиблись в наших расчетах, — сказал он. — Выборы состоятся нынешней ночью.
— Ночью? — хмыкнул великий провизор. — Не могут без балагана и черных тайн.
— Вы правы, мессир, предполагается и обряд черного посвящения. Следом за выборами.
— Ну, это пусть. Этой стороной вопроса займемся, поставив их на колени, — д’Амьен прищурился и тронул свою бородку тонкими острыми пальцами.
— Да, момента лучше не будет, — осторожно сказал де Сантор.
— Что? — спросил граф.
— Выступить нужно завтра рано утром. Шестьдесят пар курьеров с удвоенными лошадьми ждут в конюшнях у северных ворот. Люди Раймунда и Конрада изнывают, на грани бунта…
Д’Амьен холодно посмотрел на помощника.
— Зачем вы мне это пересказываете? Или думаете, что я не знаю?!
— Так почему же мы медлим? — не удержался помощник.
— Есть заноза. Вы думаете, это — кресло?! — Д’Амьен шлепнул ладонями по подлокотникам и вскочил. — Это адская сковорода, и я поджариваюсь на ней. Потому что боюсь! Да, боюсь все провалить. И, может быть, навсегда! Понимаете?
— Не совсем.
— Может быть, скоро я расскажу вам, в чем дело…
Де Сантор опустил голову. Он неплохо знал великого провизора и понимал, что сейчас спорить с ним бесполезно, даже опасно.
Старик, словно читая чувства де Сантора, сказал:
— Вы не должны обижаться. Пройдет не более двух-трех дней, и я смогу, даст Бог, удовлетворить ваше любопытство. Пойдем к соратникам. И я надеюсь, что вы будете поддерживать меня, сколь бы справедливыми ни казались вам слова патриарха и Конрада.
Д’Амьен угадал.
— Насколько я понял, — сказал маркиз, — несмотря на очевиднейшую необходимость действовать вы не хотите отдать приказ?
— Да, — ответил великий провизор.
— Даже имея в виду, что столь удачной возможности позже может и не случиться?
— Я чувствую, что в данный момент поспешность опасна и не случилась бы настоящая катастрофа.
Маркиз Монферратский всплеснул руками. Его святейшество был с ним согласен. Король затаился, как мышь.
Конрад снова заговорил.
— Может быть, граф Раймунд убедит вас.
Патриарх кивнул:
— Будем надеяться.
— А где, кстати, граф Триполитанский? — спросил осторожно король.
— Мне почему-то кажется, — произнес граф д’Амьен, — что отсутствие графа Раймунда отнюдь не случайно.
— Что вы имеете в виду? — резко спросил Конрад. — Предательство?
— Слово произнесли вы, маркиз, — развел руками великий провизор. — Я имею в виду, что в такой момент отсутствие нашего соратника странно. О его переходе к храмовникам думать я не хочу.
— Это было бы… — запнулся король.
— Вот именно, Ваше величество, хуже не придумаешь, — теребя расшитую золотом перевязь, сказал патриарх.
— Вы слишком торопитесь, — урезонил его д'Амьен.
Появился Султье, Взгляды обратились к нему. Вид его был ужасен.
— Только что…
— Громче! — крикнул Конрад.
— Донесли, что у себя в доме убит граф Раймунд.
— Убит? — взвизгнул патриарх.
— Ну, слава богу, — прошептал д’Амьен, но многие услышали его шепот.
— Как убит? Поединок или подосланными людьми? — потребовал Конрад.
— У него в затылке торчал золоченый кинжал. Труп осыпан монетами. Специально показано, что это — не ограбление.
— Ассасины, — быстро сказал д’Амьен. — Но с какой стати — Раймунд? Впрочем, полгода назад он разорил осиное гнездо исмаилитов.
— Месть? — патриарх растирал виски. — Почему не сразу? Известны сношения капитула храмовников с этими гнездами сарацинских крыс.
— Да, это уже не тайна, — сказал д’ Амьен. — Но я не спешил бы с выводами.
— Мы вообще разучились спешить, дорогой граф, — уязвил его Конрад.
— Оставляю эту шпильку на вашей совести, дорогой маркиз.
