общества и распределятся по различным классам: исчезнут еврейский суд, еврейская школа, обиходные языки ашкеназов и сефардов (немецкий и испано-португальский диалекты), а под влиянием модного французского безверия ослабеет и религиозная дисциплина. К этим общим опасениям присоединялись и личные: раввины и старшины, или «парнасы», ашкеназской и сефардской общин Амстердама не могли мириться с перспективами умаления их власти, с предстоящею отменою тех старых регламентов, которые давали им законную возможность играть роль правительства для еврейского населения. Вот почему, когда либеральные члены амстердамской общины обратились к парнасам с просьбою прочесть в синагоге республиканскую Декларацию прав, они получили решительный отказ. Парнасы собрали множество подписей под заявлением, что чтение республиканской декларации в синагогах противно требованиям иудейской религии. Тогда либералы написали воззвание с протестом против действий заправил и расклеили его в синагогах; но парнасы велели сорвать эти плакаты.
Так возник раскол среди голландских евреев в момент, когда единство было всего нужнее, ибо начались выборы в Национальное собрание Батавской республики. Евреи беспрепятственно допускались к выборам, но вследствие внутренних раздоров принимали слабое участие в избирательной кампании, и поэтому не удалось провести ни одного еврея-депутата в первый парламент республики. Когда Национальное собрание открылось, туда поступило прошение, подписанное еврейскими членами клуба «Felix libertate» (от ашкеназов — Моисей Ассер и его сын, адвокат Карл, Герц Бромет и Исаак Ионге; от сефардов — врач де Лемон и Яков Саспортас). Вожди еврейской либеральной партии просили членов Национального собрания заботиться об уравнении евреев в правах с прочими гражданами. Сделавшись фактически гражданами, говорилось в прошении, евреи ждут юридического признания их равноправия; приняв участие в выборах, еврейское население вправе считать христианских депутатов и своими представителями и требовать от них защиты своих интересов (март 1796 г.). Национальное собрание избрало особую комиссию для рассмотрения еврейского вопроса.
Перед комиссией стояла трудная задача: разрешить вопрос, с которым было связано так много предрассудков в христианском обществе и который разделил на два лагеря само еврейское общество. Народные представители Голландии должны были считаться с тем исключительным в истории эмансипации фактом, что равноправия добивалось только меньшинство еврейского общества, между тем как большинство тяготело к старому порядку. Чтобы ослабить действие этого факта, горсть евреев-прогрессистов развила усиленную агитацию. В парламентскую комиссию поступил от них ряд записок в защиту равноправия, между прочим и сочинение Давида Фридрихсфельда, германского уроженца, представителя мендельсоновской школы.
В августе 1796 г. комиссия представила Национальному собранию доклад, составленный в либеральном духе. Начались общие прения в палате, длившиеся восемь дней (22—30 августа) и отличавшиеся чрезвычайною страстностью. Докладчиком от комиссии выступил депутат Ган (Hahn), произнесший убедительную речь в защиту эмансипации. Голландские евреи, говорил он, были приверженцами старого порядка и оранской династии, которая им покровительствовала, но республика может привязать их к себе гораздо сильнее, если сделает их свободными и равноправными; к таким результатам уже привела эмансипация евреев в Северной Америке и Франции. Оратор затронул и самое больное место эмансипационной борьбы: вопрос о еврейской национальности. «Можем ли мы считать нацией или особым народом людей, которые почти две тысячи лет не имеют своего государства? Термин «нация» применим только к государственному союзу людей, но не к религиозному: не называем же мы этим именем группы последователей Лютера или Кальвина в различных государствах. Правда, евреи верят в будущее восстановление их древнего палестинского государства, но ведь мы-то, христиане, убеждены, что эта мессианская вера несбыточна». Гану возражал депутат Гамелсфельд: «Евреи — чужие, а не граждане. Гонимые в других странах, они некогда пришли в Голландию и нашли там приют и терпимость; этим они должны довольствоваться, но не требовать гражданских прав. Ведь они сами называют себя нацией, да и мы их так называем и не считаем их составною частью голландской нации». Возражая Гану на довод относительно мессианской догмы, оратор говорил: «Я тоже христианин, и тем не менее верю, что обетование Бога исполнится и евреи когда-нибудь возвратятся в свою землю». Далее оратор указывал, что из десятков тысяч евреев Голландии только малая часть добивается равноправия, а прочие, может быть, не желают его; он напомнил, что в 1787 г., во время восстания «патриотов» против штатгальтера Вильгельма Оранского, евреи держали сторону последнего. Он закончил свою речь выводом, что можно предоставить евреям равноправие лишь после того, как они откажутся от своих обычаев, автономных общин и учреждений (кроме чисто религиозных) и будут представлять собою только ряд отдельных «индивидов» среди батавских граждан.
За этими двумя речами, в которых ярко отразилась двоякая постановка еврейского вопроса в его политической и национальной форме, последовал длинный ряд речей, повторявших доводы то одного, то другого из первых двух ораторов. С большей выпуклостью, чем во французском Национальном собрании, выступало здесь основное разногласие между сторонниками и противниками эмансипации: обе стороны признавали несовместимость гражданственности с национальностью евреев, но одна сторона отрицала наличность еврейской национальности, а другая — возможность еврейской гражданственности. Депутат Фло (Floh) предложил опрашивать самих евреев: считают ли они себя по национальности батавцами или евреями? Оратор выразил уверенность, что все, кроме кучки «атеистов или натуралистов», признают свою принадлежность только к еврейскому народу; тем не менее он предложил уравнять евреев в гражданских правах условно, а именно: чтобы каждый еврей в течение года выдал обязательство, что он не будет состоять членом иной национальности, кроме батавской. Другой влиятельный депутат, известный государственный деятель Шимельпеник, отстаивал равноправие для евреев, как «отдельных индивидов», но не как народного союза. Эта абстрактная идея (повторение мысли Клермон-Тоннера; выше, § 14) объединила сторонников и противников эмансипации и заставила их под конец забыть о конкретных разногласиях. После восьмидневных прений, в которых приняли участие около тридцати депутатов, Национальное собрание пришло к благоприятному для евреев решению. Этот результат был ускорен давлением французского посланника Ноэля, настаивавшего на провозглашении эмансипации евреев по французскому образцу. 2 сентября 1796 г. было оглашено в форме декрета следующее решение: «Ни один еврей не может быть лишаем прав и преимуществ, которые связаны с батавским гражданством и которым он пожелает пользоваться, при условии, что он удовлетворяет всем требованиям и выполняет все обязанности, установленные общею конституцией для каждого гражданина».
Этим декретом упразднялось прежнее самоуправление еврейских общин с его учреждениями, кроме чисто религиозных, т. е. сбылось опасение, волновавшее консервативно-национальные круги амстердамского еврейства. Они почувствовали удар внутренней свободе нации в том акте, который для прогрессистов являлся торжеством справедливости и гражданской свободы. После этого прогрессисты не могли уже остаться в составе старой общины; небольшая группа их выделилась и образовала в Амстердаме особую общину, под именем «Adat
