– Не надо, – сказал вдруг Руслан. – Это на самом деле я написал. Но я не делал ничего плохого! В Интернете чего только не пишут – вон, про одну Пугачеву сколько всяких небылиц сочиняют, и ничего!
– Ну, насчет «ничего» вы ошибаетесь. Очень много исков поступает в суд, и люди выигрывают процессы. Это называется – клевета. И вы оклеветали имя Конышева. Доказать, что это именно вы, теперь очень легко. Кстати, Альбина, что вы имели в виду, когда говорили Конышеву «лишу тебя самого дорогого»?
У Альбины задрожали губы, она не могла сказать ничего вразумительного, и тут снова вмешался ее супруг:
– Да она просто так сказала, без головы! Она вообще часто болтает что попало! – Он посмотрел на свою жену с неприкрытой досадой и даже злостью. – Послушайте, я понимаю, на что вы намекаете, – но я тут ни при чем! То есть я не убивал Риту – вас ведь это интересует? Я написал эту статью – да, признаю! Могу публично принести свои извинения в Интернете и дать опровержение! Это было типа шутки! Но убийство… Да зачем мне вообще было убивать Риту? Чем она мне мешала?
Гуров верил ему. Он понимал, что Руслан, скорее всего, действительно не убивал Маргариту Конышеву. У него просто не было мотива. Если живой Ритой они с супругой еще могли поспекулировать в надежде получить деньги, то с мертвой никакого спроса. Да и вообще, убить дочь своей жены… На это мог быть способен разве что какой-нибудь отморозок. А Руслан был другого поля ягода. Гуров шел сюда не с целью обвинить его в убийстве Маргариты – ему нужно было расставить все точки над «и» в инциденте с пресловутой статьей.
– Откуда у вас такие данные на Конышева? Отвечайте! – потребовал он. – Если станете лгать и изворачиваться, я сочту это за признание вины в другом преступлении, гораздо более тяжком.
– Аля говорила, – косясь на жену, начал говорить Руслан. – А я что? Я переписал просто!
– Что? Я? – задохнулась Альбина.
– Ты говорила, что твой муж поднялся в те времена, когда людей выгоняли из собственных квартир! – злорадно уличил супругу Руслан.
– Я такого не говорила! – закричала Альбина. – Я говорила, что времена такие были, многие этим занимались! Но я не называла конкретно никаких… никого… Это ты сам мне сказал, что хорошо бы его наказать!
– Это ты хотела его наказать! Пришла вся нервная и давай его костерить!
Гуров, которому была глубоко противна эта перепалка и несимпатичны участвовавшие в ней люди, вклинился между ними:
– То есть, как я понимаю, это ваше совместное творчество?
Оба умолкли на полуслове.
– Мы просто хотели его проучить, ничего больше. Просто… Из чувства справедливости! – смущенно проговорил Руслан.
– Понятно, – усмехнулся Гуров. – Я хочу только вам напомнить, что вы оба взрослые люди, а не дети из песочницы, чтобы делать гадости просто из вредности. И что за клевету существует реальная статья. И если сегодня же ваши «художества» не будут удалены, я вам эту статью гарантирую. Да, и предварительно, как обещали, принесете извинения и опровергнете собственные вымыслы. Хотя вы уже успели навредить достаточно: люди, прочитав ваше вранье, разрывали сделки. И если они узнают, что их обманули и они были вынуждены приобретать другие помещения, теряя время, думаю, они вряд ли останутся довольны!
– Мы больше не будем! – заверила его Альбина.
Гуров лишь вздохнул и направился к выходу. Оставаться дольше не было ни смысла, ни желания.
Он не нашел здесь убийцу Маргариты Конышевой. Но хотя бы прояснилась одна из линий в расследовании. И теперь можно было заниматься главной.
Полдень двадцать четвертого ноября был мрачным и серым. Накрапывал дождь, и земля на Преображенском кладбище быстро набухала, становилась вязкой, сырой, налипала комьями на обувь. Ноги увязали в грязи, скользили, разъезжались… Участники похоронной процессии с трудом продвигались к свежевыкопанной могиле, которая должна была стать последним прибежищем Маргариты Конышевой, окончившей свои дни на земле в двадцать один год…
Виктор Станиславович держался хорошо, надо отдать ему должное. Он шел, не обращая внимания на скользкую землю, взгляд его был серьезен и даже суров. С правой стороны его поддерживал племянник Антон, подавая руку на самых труднопроходимых участках. Альбина, в черном пальто и шляпке с вуалью, опиралась на руку своего Руслана. Тот, заметив взгляд Гурова, приветствовал его слабой заискивающей улыбкой. Гуров не ответил. Он держался поодаль, наблюдая за всеми со стороны. К самой могиле он подходить не стал, дожидаясь, пока закончится самая тяжелая и скорбная часть – погребение.
Конышев сдержал слезы, лишь провел рукой по белому, холодному лбу дочери и что-то прошептал. Альбина не выдержала и разревелась в голос – кажется, вполне искренними слезами. Руслан успокаивающе гладил ее дрожащее плечо и что-то тихо говорил.
Наконец гроб с телом опустили в могилу, присутствующие потихоньку стали пробираться к своим машинам. Прошли мимо горько рыдающая Альбина, которая, кажется, даже не узнала полковника, молодежь из числа друзей Маргариты… Последним возвращался Виктор Станиславович, крепко держа за руку племянника. В левой руке тот сжимал свой чемоданчик – видимо, готовился улетать в свой Сургут сразу после похорон.
Гуров стоял и думал, что прошла уже почти неделя с того момента, как Конышев обратился к нему за помощью. А смог ли он ему помочь? Да, в ситуации с неразберихой в риелторских сделках помог, все разузнал. Кстати, нужно сообщить об этом Конышеву, да вот только момент не совсем подходящий. Что ж, с этим можно и подождать. Тем более что после смерти дочери Виктора Станиславовича эти проблемы волновали значительно меньше, чем неделю назад. Его волновал вопрос, кто же стал причиной смерти его дочери. И ответить на этот вопрос надлежало ему, полковнику Гурову. А это было непросто, ох как непросто…
Вот прошли похороны, сейчас все эти люди разъедутся на поминки, погорюют, отметят девять дней, сорок – все в лучших православных традициях, которые вспоминают почему-то чаще именно в трагические моменты. Потом погорюют-погорюют – и забудут. Молодежь и вовсе быстро утешится – юности не свойственно долго хранить воспоминания. А Виктор Станиславович останется со своей скорбью навсегда. И вся надежда у него только на племянника, единственную оставшуюся родственную душу…
Возле своей машины Конышев вдруг обернулся и обратился к Гурову:
– Спасибо, Лев Иванович, что пришли. Вы с нами поедете на поминки? Они будут в кафе «Альтер».
– Нет, благодарю, – покачал головой Гуров. – У меня много дел на работе. Еще раз примите мои соболезнования.
Конышев покивал с траурным видом, потом вздохнул и сказал:
– Что ж, позвоните, когда что-то узнаете. – Потом повернулся к племяннику и спросил: – Антон, ты сам доберешься? Боюсь, я не успею отвезти тебя в аэропорт.
– Конечно, дядя, спасибо, – отозвался тот. – Я возьму такси.
– Тебе спасибо за все, – сказал Виктор Станиславович.
– А вы уже улетаете? – спросил Гуров Антона.
– Да, к сожалению, – ответил тот. – Дела. Я и прилетел только на похороны.
– Простите, Антон… Так получилось, что мы с вами не успели толком пообщаться. А я хотел задать вам несколько вопросов. Дело в том, что мне предстоит найти убийцу Риты, а я уже и не знаю, кто мог бы мне в этом помочь. Вы ведь дружили с ней, верно? Понимаю, что это несвоевременно, но очень прошу вас проехать со мной в управление, совсем ненадолго.
Антон с виноватым видом открыл было рот, но Гуров предупредил его возражение:
– Я вас лично отвезу в аэропорт на своей машине, не сомневайтесь! Во сколько у вас рейс?
– В два двадцать пять, – ответил тот.
– Ну вот и отлично, мы как раз успеем поговорить. Просто больше случая не предвидится, а командировку в Сургут мне начальство вряд ли оплатит, – улыбнулся Гуров.
Антон неуверенно посмотрел на Конышева, потом сказал:
– Ну… Раз это важно – поедемте.
Они сели в автомобиль Гурова, Антон положил на колени чемоданчик, и полковник вырулил на дорогу.
В управлении, чтобы не терять времени, он сразу провел Антона в свой кабинет и, устроившись напротив, спросил:
– Вы когда в последний раз разговаривали с Ритой?
– Не помню, – наморщил лоб Антон. – Где-то около месяца назад, по-моему.
– Она не делилась с вами какими-то проблемами? Насколько я понял из разговоров с вашим дядей, Рита вам очень доверяла.
Антон пожал плечами, задумался, потом сказал:
– Нет, вроде бы ничего такого она не говорила. Как обычно, была веселой, рассказывала, как ходит по клубам и дискотекам, – она вела довольно свободную жизнь.
– Угу, угу, – быстро записывая в блокнот, кивнул Гуров. – А насчет ее личной жизни вы что-то знаете?
– Личная жизнь у моей двоюродной сестры не была строго консервативной, – улыбнулся Антон. – Постоянного парня у нее не было, да она, кажется, и не стремилась замуж.
– А имя Анатолия Емельяненко она никогда не упоминала?
