Мы вышли с солнечной стороны, это и лишило нас необходимости снова стать на край одной на двоих могилы.
Я лежал спиной на Мазурине и с ужасом смотрел на гитлеровского солдата, который, напевая что-то из Вивальди — я даже слышал фальшивые финалы в произведении, срубал веткой головки одуванчиков. Он шел мимо в метре от меня. Как ему удавалось не замечать моих вытянутых ног, остается загадкой. В какой-то момент мне даже показалось, что он споткнется о них. Еще больше тревожила винтовка Мазурина, которая вообще валялась на обочине. Когда нога немца зависла над ней, у меня зашлось сердце. Но солдат переступил через нее, не заметив хищный блеск затвора. Солнце…
Мы лежали еще пять минут, ни разу не шелохнувшись. Через нас, в буквальном смысле этого слова, прошлась цепь гитлеровских солдат. Я мог поворачивать голову во все стороны, и видел, как цепочка бредущих сквозь лес солдат протянулась в обе стороны так далеко, что едва хватало моего зрения. Так растянуться в одну шеренгу могла только рота…
— Они ищут оставшихся в окружении, но еще действующих командиров и бойцов, — проговорил я, понимая между тем, что Мазурину это ясно и без меня.
— И чуть было не нашли.
Я бросил взгляд на чекиста. Он сердито вытряхивал из штиблеты то ли камешек, то ли сучок. Наверное, все-таки сучок. Откуда здесь взяться камешку…
Как ни крути, но поблагодарить за спасение его следовало.
Но я не стал этого делать. Что-то подсказывало мне, что мы квиты. Даже более того…
* * *
Чувство скорой смерти не покидало меня. Мы продирались нехожеными лесами, которые всегда неожиданно заканчивались. И свет снова вставал стеной, и я не знал, что там, на свету. Полоса поля и — снова лес. Страх, чередуемый с короткой надеждой. Короткой и такой неясной. Я думаю, те, что за нами гнались, уже оставили эту затею. Наткнувшись на огонь и дым, они обстреляли лес, в котором мы находились, порыскали по окрестностям, ничего не нашли и вернулись. Обершутце, унтер, ефрейтор и рядовой отправятся в землю русскую, а домой им отправятся письма, в которых будет скупыми строками описано их мужество и героизм. Часть СС, привязанная к нам «Уманской ямой», оставила нас в покое — я понимал это. И тем тревожней было за ближайшее будущее — за следующие час, четверть часа. Пять минут… Когда они появятся снова? Они везде… Они везде…
Не успел я закончить последнюю мысль, как легкомысленная растроганная философия вылетела из моей головы, как пробка из бутылки шампанского!
Трое мотоциклистов, перепахивая край поля, вылетели из ниоткуда. Мое малозначимое «везде» они подкрепили внезапным появлением.
Боже мой… если мы сейчас же не рухнем в траву, нам конец!..
— Мазурин, падай!..
Надавив ему на затылок, я заставил его повалиться.
Шума моторов я не слышал, потому что они ехали в ложбине. Но как только поднялись на бугор, резкий треск вывел меня из оцепенения. Они объезжали огромную воронку посреди дороги, это и заставило их свернуть почти под прямым углом к дороге и въехать на поле. Не сделай они этого, быть может, две одинокие, торчащие по пояс из хлебов фигуры и остались бы ими незамеченными. Одна воронка от случайно залетевшего в лес снаряда, снаряда, рассчитанного на точное попадание, но пущенного неумелой рукой, могла погубить нас. В минуту, когда на этом месте случился взрыв, он не причинил никому вреда. Но этот выстрел оказался миной замедленного действия. Сейчас он мог погубить двух людей.
Немцы загалдели, что-то закричали — кажется, наше неловкое падение увидели все шестеро, что катились на трех мотоциклах.
И две тугие пулеметные очереди тотчас вспороли относительную тишину. И все бы ничего — черт с ними, с мотоциклами! но немцы, кажется, решили подчистить за собой. Это я понял, когда услышал треск приближающихся мотоциклов.
Вынырнув из колосьев, я, а потом и чекист по разу выстрелили. И тут же рухнули на землю, передергивая затворы.
«Огонь!» — шепотом скомандовал мне чекист, словно боялся выдать тайну, и мы снова появились над лохматыми колосьями.
Четырех наших выстрелов хватило, чтобы двое из шести мотоциклистов повисли в люльках. По неуверенному движению одного из мотоциклов я понял, что ранен и третий.
Между нами едва ли было пятьдесят метров. Мы поднялись и выстрелили в третий раз…
Когда я стрелял, слышал, как над головой моей, прошивая воздух, свистят пули. Оставшийся в живых пулеметчик патронов не жалел. Неожиданная смена планов вывела его из равновесия, и он уже добрых пять секунд стрелял, не снимая пальца со спускового крючка.
Мой это был выстрел или Мазурина — неважно. Но пуля пробила металлическую бляху на его груди — я слышал этот тугой, глухой удар, и мотоциклист дернулся так, что с головы его слетела каска.
Два мотоцикла, круто развернувшись, стали уходить обратно в лощину. Первый укатил туда давно — помирать или от страха, в бою он не участвовал…
— Куда они ехали? — загремел Мазурин над моим ухом.
— Теперь уже не узнать.
Следовало торопиться. Я вставил в винтовку новую обойму, то же самое сделал и чекист. Пробегая, я наклонился и поднял каску. Тяжелый шлем с ремешком, со спущенным вниз бортиком для защиты ушей. Немцы верны традиции. Я помню такие шлемы, привозимые в качестве трофеев с фронта. Время немного меняет формы и стили, но не в силах изменить традиции. При внимательном рассмотрении я понимал, что форма изменилась, но не изменилась суть.
— Выбрось эту гадость!
Иногда Мазурин бывает обескураживающе прав. Я размахнулся, чтобы зашвырнуть каску в канаву, как вдруг снова раздался этот звук…
Услышав его, я надел шлем на голову и завел ремешок за подбородок. Из рощи в пятистах метрах позади нас вылетали на дорогу мотоциклы. Были ли те три разведкой, пущенной вперед для проформы, ради соблюдения законов тактики, или же это были мотоциклы из другой гитлеровской части, да только я уже сообразил, что они, вернувшись, сообщили о случившемся. Маневры мотоциклов не оставляли сомнений — они торопились. И огонь открыли издали, не скрывая своих намерений. Нас они не видели. Немцы просто методично чесали пространство перед собой и палили без остановки. При такой плотности огня говорить о нашем перемещении было несусветной глупостью.
— Что теперь прикажете делать, доктор? — Мазурин решительно вбил патрон затвором в ствол и замер в ожидании.
— В рожь.
— С ума сошел? — запротестовал он. — В лесу мы хотя бы избавлены от мотоциклов!
— Нам будет легче, если двадцать человек спешатся? Кто быстрее сейчас бегает, немцы или мы?
— Но — рожь?!
— Делайте, что вам велят! — рыкнул я и, пригнувшись, бросился в хлеб…
Первые два мотоцикла промчались мимо нас, не заметив. Следующий, притормозив, круто взял вправо и стал приближаться. Кажется, сидящих на нем немцев заинтересовали темные пятна среди колосьев.
Подняв голову, я прокричал им:
— Они в лесу! Их двое!
Развернувшись на девяносто градусов, сидящий за рулем немец выкрутил рукоятку газа до отказа. Нас обсыпало сухой землей.
— Эта каска вам идет, Касардин.
Я поставил винтовку вертикально и поднял голову над колосьями так, чтобы проезжающим мимо были хорошо видны атрибуты немецкого солдата.
Девять или десять мотоциклов промчались мимо, и в этот момент Мазурин, горя желанием убедиться, что опасность миновала, поднял над хлебами свою голову…
Последний из мотоциклов, уже почти проскочив, стал разворачиваться…
— Идиот, — похвалил я чекиста.
С колена он прицелился и выстрелил.
Отброшенный ударной силой патрона назад, немец выпустил руль из рук и распластался на сиденье. Мотоцикл, начиная выписывать кренделя, стал заваливаться набок…
Сидящий в люльке уже не думал о пулемете. Держась обеими руками за борта коляски, он был полностью предан воле безумного мотоцикла. Сошки «МГ» соскользнули, и пулемет, грохнув о люльку, свалился на землю.
И наконец случилось то, чего я так ждал. Руль вывернулся, и мотоцикл, натолкнувшись на внезапно остановившееся колесо, перевернулся. В момент падения убитый чекистом фашист упал на бок, второй, живой, сделал попытку выскочить. Выбраться из люльки ему удалось, но не повезло в другом, — зацепившись ногой за крыло колеса, он упал на землю. Попытался встать, но перевернувшийся мотоцикл ударил его по спине и придавил.
Я знаю, случись такое при других обстоятельствах, все закончилось бы для него испугом и ушибами. Он без труда выбрался бы из-под придавившего его короба. Но не сейчас. Нож Мазурина вошел ему в спину под левую лопатку…
Услышав стрельбу, проскочившие вперед мотоциклисты стали разворачиваться…
— Поднимайте его, черт возьми! — кричал я, переворачивая люльку.
Кряхтя и обливаясь потом, чекист, держа «БМВ» за руль, как Тесей Минотавра за рога, рычал и морщился.
