Он поднял голову и, морщась, стал рассматривать взглядом циклопа местность. Кто-то наверху хранит нас. Я уверен, если бы немцы нас снова сейчас заметили первыми, выхода бы не было. Это был бы финал затянувшейся истории…
Мы лежали в десяти метрах от поляны внутри леса. А в тридцати от нее, но с другой стороны, на уже выкошенной, отданной под колхозный покос делянке, расположились восемь или десять немцев.
Через минуту я подсчитал — девять.
Стоял стог высотой с двухэтажный дом. Вскоре я сообразил, почему подложка на погонах немцев была розовая, а не белая. Я видел немцев, но не видел танка, а ведь именно розовый цвет у войск СС указывает на принадлежность к танковым частям. Вскоре я заметил торчащий из-за стога ствол с тупорылым наконечником. «Т-II» или «T-III» или что-то другое — в танках я вообще не разбираюсь — мирно покоилось за стогом…
Справа и слева от себя я видел просветы между деревьями — солнечные лучи проливались сквозь них, слепя и грея… Мы словно уперлись в немцев, зайдя в вершину конуса леса. Это был тупик. И просто чудо, что они нас не заметили. И это чудо могло быть разоблачено в любой момент. Треск ветки, шорох — и бежать было бы уже некуда.
— Нам придется лежать здесь… — прошептал Мазурин.
А другого и не оставалось.
И я посмотрел на мертвую корову, от которой один из эсэсовцев отрубал топором ногу.
А потом смотрел, как ловкими движениями он освежевывает ногу. А после — как срезает мясо и рубит на куски…
Запах жаренного на шомполах мяса проникал через наши ноздри в каждую клетку тела.
Опустив головы и не шевелясь, мы мучились от того, что не позволено было даже развернуть шоколад.
Часть IV
У последней черты
Сколько мы лежали? Час, полтора? Я прислушивался к каждому слову, и от того, что слышал, кожа моя покрывалась мурашками. Немцы громко переговаривались и жестикулировали. Настроение у них было прекрасное. Изредка один из них вставал — я различал нашивки унтера — и шел к танку. Сначала я думал, что за стогом они организовали туалет. Но почему ходит один и тот же? Потом я догадался, что он периодически выходит на связь по радиостанции. Его ли вызывают (я не слышал из-за стога работы наушников), или он делал это по собственной инициативе, но, как бы то ни было, возвратившись, он рассказывал о разговоре. Так я был в курсе всего, что происходит.
Его рассказы не интересовали меня до той поры, пока он не вернулся к костру в последний раз и не сообщил, что три часа назад двое пленных убили четырех солдат СС и теперь скрываются в лесах. Забавно было наблюдать, как сразу после этого сообщения трое из девяти пощупали свои автоматы, а двое сходили за ними к танку.
— О чем они говорят? — поинтересовался Мазурин, который тоже все слышал. Но страдал от незнания языка.
— О нас с тобой, капитан. Нас ищут. Сзади надвигается погоня. Похоже, нас не простили.
Двинуться вперед мы не могли. Встать было невозможно. Малейшее шевеление веток, и немцы тут же расстреляют в упор окраину леска. После предупреждения они настороже. Да еще незадача — они отодвинулись от костра, и отодвинулись, конечно, в нашу сторону.
— Касардин, я хотел с вами поговорить…
— Снова на «вы», — заметил я. — Значит, вы видите будущее. Рад встрече с единомышленником.
— Ваш юмор на этот раз неуместен. Может случиться так, что эти полчаса… час… В общем, мы никогда больше не увидимся. Или увидимся, но не здесь…
— Вы внезапно поверили в Царствие Его? Вот уж не думал… — Я почесал нос о сухой стебелек, торчащий прямо перед моим лицом. — Я оставил свой юмор, Мазурин. О чем вы хотели поговорить?
Чекист поморщился и лег щекой на траву.
— Доктор, я предлагаю вам сделку.
— Самое время.
— Думаю, она покажется вам интересной.
Я удивлялся этому человеку. Мы — в двадцати шагах от немцев. Сзади на нас надвигается погоня. Выхода нет. Он предлагает мне сделку.
— Продолжайте, капитан.
— Я не капитан.
Я уставился на него с изумлением. Если бы сейчас вдруг пошел снег, я удивился бы меньше.
— А кто вы?
— Я подполковник государственной безопасности Мазурин. Капитан — легенда. Старшие офицеры по таким командировкам не ездят. Шумов — полковник госбезопасности. Мы выполняем задание особой важности по доставке вас в тыл. На Лубянку, Касардин…
Я посмотрел на немцев. На Мазурина.
— Зачем?… Какую задачу?
— Хотите спросить, как вы связаны с особой важностью?
— Вот именно! — подтвердил я.
— Сделка, — напомнил Мазурин. Хотя я уже не был уверен, что эта фамилия настоящая.
— Вы хотите рассказать мне что-то, получив что-то взамен. Что должен при этом дать я, догадываюсь. Но что, по вашему разумению, могло бы так заинтересовать меня, чтобы я согласился?
Мазурин подтянул к себе винтовку. Положил подбородок на руки. Разговор, судя по его поведению, предстоял долгий и нелегкий.
— Вы не хотите назвать имя того, кто был с вами. Но вы же можете рассказать, что происходило в тот момент в кабинете?
Меня стало распирать от злости. В такой ситуации он потрошит меня! А что случится через минуту? Нас пристрелят? Зачем терять время на поиск истины, когда на кону — жизнь?
— Вы псих, Мазурин. И, чтобы отделаться от вас хотя бы отчасти, я расскажу вам, как было дело. Нарушу клятву, данную самому себе семь лет назад…
Аромат жареного мяса проникал в меня и дразнил. Я исходил слюной, но вместо того, чтобы открыть банку тушенки или отломить кусок от плитки шоколада, мы вынуждены были лежать недвижимо и шепотом переговариваться.
— В тот день Киров шел по коридору. Когда я увидел его, в моей голове созрел план решения своего вопроса. У меня умерла бабка, и нужно было присвоить ее квартиру. А человек, имя которого вы пытаетесь из меня вытянуть, сидел рядом с другой проблемой… Так вот, я решил зайти в кабинет Кирова, пока туда никто не зашел, и попросить вождя решить наши вопросы. Я увидел его хорошее настроение и надеялся на благополучный исход… Мы встали и пошли к двери. Но когда до нее оставалось шагов семь, не больше, как из-под земли вырос Николаев… Это я сейчас знаю, что Николаев. А тогда он показался мне каким-то шибздиком… И он опередил нас. — Я дотянулся и скусил стебелек травы. Может, хоть так заглушу этот дурманящий меня запах… — Решив, что тот на минуту, я открыл дверь, и мы вошли…
— И что вы там увидели? — спросил Мазурин. — Говорите, не стесняйтесь. Я лично проводил ее досмотр и оформлял документы на арест.
— Я увидел…
— Вы увидели, — поправил настырный чекист.
— Хорошо, — согласился я, ухмыльнувшись. — Мы увидели…
* * *
…Сколько мгновений минуло, когда за вошедшим в кабинет Кирова сморчком закрылась дверь и ее открыл я? Одно? Два?…
То, что предстало перед нашими с Яшкой глазами, едва не ввело меня в ступор.
Совершенно обнаженная женщина лежала на покрытом простыней диване, широко раздвинув ноги и запрокинув назад голову.
Сколько минуло мгновений, когда за вошедшим в свой кабинет Кировым туда вошел Николаев? Пять мгновений, семь?
Я спрашиваю, потому что плохо представляю, как за эти семь секунд можно дойти до дивана, вынуть член и вставить его в женщину.
Но между тем так и было. Член вождя ленинградских коммунистов был погружен во влагалище зашедшейся в истоме женщины, и я, кажется, даже слышал стон. Они были так возбуждены и находились в таком предвкушении, что не заметили появления ни сморчка, ни нас.
На голове Кирова красовалась фуражка, он имел женщину, не снимая ее. Голова вождя закрывала лицо партнерши, я видел лишь рыжеватые, отливающие золотом волосы, раскиданные по валику дивана.
— Сука… — прохрипел сморчок, вынимая руку из кармана.
Киров не видел его, а он не видел нас…
— Портовая блядь!.. — Сморчок вскинул руку, и только сейчас я обратил внимание, что он вооружен.
— Леня!.. — крик этот разрезал спертую тишину погруженного в соитие кабинета. — Идиот!..
И следом раздался оглушительный выстрел.
Давясь криком, но воя, а не крича, женщина выбралась из-под любовника, и на какое-то мгновение я увидел ее красивые, широко расставленные ноги. Треугольник волос и тронутое совокуплением влагалище — все выглядело ирреально, чудовищно…
Киров после удара пули клюнул носом и тотчас повалился вперед. Когда женщина закричала, увидев мужчину, которого назвала по имени, она оттолкнула от себя грузное тело любвеобильного вождя.
— Что ты наделал, скотина… — шептала женщина, опускаясь на колени перед Кировым. — Ты погубил нас…
Только сейчас я пришел в себя и вспомнил, что в руках у сморчка револьвер и что он продолжает держать его в руке, моргая и ища безумным взглядом новую жертву.
— Я отомстил… — пробормотал сморчок. Роста в нем было около полутора метров, он был ниже меня на голову, и этот вскрик с придыханием показался мне воплем, предвещающим викторию. — Я отомстил!! — заорал он и вскинул руку уже уверенно.
