Я прислонила подкову к ветровому стеклу.
— Уж не знаю, какое тебе будет счастье, если я вдруг дам по тормозам и эта хрень отлетит и выбьет тебе все зубы, Хильди.
Я засмеялась и бросила подкову на пол.
— Я принесла кофе и кексы.
— Здорово. Мы обычно завтракаем в «Плавнике», но до тех пор, пока не вернемся, приходится голодать.
Мы ехали по темному, спящему Вендоверу; на дороге больше не было ни одной машины. На вендовер-ской пристани местные ловцы омаров парковали грузовики и мрачно приветствовали друг друга, выдувая клубы пара. Отчаянные парни — большинство ловцов вытаскивают лодки на берег в ноябре. Мы остановились прямо у ржавого голубого пикапа Мэнни. Ночь таяла в холодном серебристом рассвете, из мрака стали проступать старые сараи вокруг причала. Я натянула воротник водолазки по самый подбородок, Фрэнки достал из кузова какие-то причиндалы, и мы пошли к причалу.
Был отлив, пандус от стоянки к причалам оказался крутым; Фрэнк легко шагал с тяжелой бухтой каната и нес мою сумку с термосом и кексами, а мне приходилось цепляться за веревочные перила и спускаться со всей осторожностью. А когда-то мы с Линдси пролетали по пандусу босиком.
Наступал тот момент рассвета на берегу, когда небо и море приобретают один и тот же оттенок серого и горизонт пропадает. Была видна только одна лодка — она словно плыла по воздуху, — и на ней Мэнни в ярко-желтой куртке. Мэнни носил желтый комбинезон — форму омароловов — даже жарким летом.
Мэнни здоровый. Ростом примерно шесть с половиной футов, он довольно крепок, и рыжие кудри все еще топорщатся из-под шляп, с которыми он не расстается. Подозреваю, что Мэнни лысеет, поскольку не видела его без шляпы добрых лет двадцать. Летом он носит грязную водительскую бейсболку; зимой — вязаную рыбацкую шапочку.
— Есть что-нибудь надеть для Хильди? Она ничего не привезла, — сказал Фрэнк, поднявшись на борт и подавая мне руку. Я взяла его руку и попыталась легко запрыгпуть на борт, чтобы он почувствовал, что я все та же легкая малышка, что и прежде. И чуть не повалила Фрэнка. Он засмеялся и удержал меня. Я сделала вид, что ничего особого не произошло. Прошла на корму, изучая лодку Мэнни. Ее звали «Мёрси».
Все лодки для ловли омаров построены примерно одинаково. Бак, прямо перед рубкой, короткий и обычно опущенный по центру, так что в бурную погоду вода запросто стекает в обе стороны. Именно на этих скошенных досках мы с Линдси привыкли раскидываться в бикини, словно парочка юных, мокрых, обгоревших на солнце носовых фигур, — в то далекое, далекое лето. Каждый раз, удаляя очередную родинку, я вспоминаю старую лодку Мэнни.
Рубка нынешней лодки Мэнни, как на большинстве лодок для ловли омаров, предназначена для стояния, но здесь оказалось два высоких вращающихся капитанских кресла. Крыша и переднее стекло немного защищали от дурной погоды, однако сзади рубка открыта на кормовую часть, где должны умещаться десятки ловушек на омаров. Большинство ловушек Мэнни уже стояли в море, так что на громадной корме остались привязанными всего несколько штук — на замену, если обнаружатся поврежденные.
Лодка Мэнни не так напичкана техникой, как некоторые «лобстер-боты», которых сейчас полно в Вендо-верской гавани и вокруг. Но на ней есть всякие гаджеты, которых у него не было на старых лодках; Мэнни показал их мне с гордостью. Система навигации, спутниковое радио, связь с берегом — можно подумать, она теперь ни к чему, раз у всех есть мобильники, но Мэнни сказал, что мобильная связь начинает сбоить, стоит выйти из гавани.
Мэнни завел двигатель, и тихое утро внезапно наполнилось густым пыхтением мотора. Воздух пропитался запахами дохлой рыбы, солярки и соли. Мэнни и Фрэнк опростали ведра мертвой рыбы в большие вонючие баки для наживки и начали насыпать ее в мешки из тонкой сетки. Фрэнк прыгнул на пирс, отвязал канаты, снова запрыгнул на борт, и мы отчалили.
Пока мы шли через почти пустую гавань, я вдруг подумала, что никогда не была на воде зимой. Точнее, как-то в начале шестидесятых ударил такой мороз, что гавань замерзла, и мы на коньках доезжали по льду от пристани до мыса Маяка, но на лодке я никогда не выходила позже октября. Было зябко. Фрэнк не зря предупреждал. Мэнни предложил мне одно из кресел в рубке, однако и там ветер обжигал кончики ушей, и брызги летели от бурунов сбоку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Мэнни, где у тебя лишняя одежда? — проорал Фрэнк, увидев, как я закрываю уши руками в перчатках.
— Там внизу старый пластмассовый ларь. Хильди, сходи взгляни. А то скоро промокнешь насквозь, — крикнул Мэнни.
На лодке для ловли омаров общаться можно только криком — так громко работает двигатель. Люди мало говорят друг другу на воде, наверное, поэтому они так многословны и громогласны в местном баре «У Барни» по вечерам.
Я открыла люк в маленький отсек на баке, нашла ларь и скоро уже была в замызганном рыбьими кишками комбинезоне, только темно-сером, и таком же сером дождевике размеров на пять больше, чем нужно. Выбор шляп оказался невелик. Две вязанные, грязные и заляпанные неизвестно чем. Я отряхнула наименее отвратительную и натянула на голову; потом пробралась на корму и сделала вид, что любуюсь удаляющейся гаванью. Долго делать вид не понадобилось. Я увидела длинную дамбу, идущую до мыса Маяка, и вспомнила, как мы с братом и сестрой прыгали по этим камням, когда были маленькие. Мы ловили с дамбы рыбу. Брат однажды поймал песчаную акулу.
Рядом с устьем гавани находится скала Пег Суини — говорят, туда является призрак молодой женщины из Вендовера, изнасилованной и убитой пиратами двести лет назад. И будто бы по ночам еще можно услышать крики несчастной Пег Суини, оказавшись рядом со скалой. Поколения детишек подплывали к этой скале — на моторе, на веслах, под парусом — летними ночами и пугали друг друга до полусмерти собственными стонами и визгом. Мы шли к острову Певицы. Когда мотор притих, я повернулась и увидела, как Фрэнк подцепил багром с воды один из черно-золотых буйков Мэнни. Он поднял буек, и Мэнни, схватив его, бросил на подъемник. Потом нажал кнопку, и подъемник сам начал выбирать линь. Когда мы были маленькие, Мэнни и его команде приходилось выбирать линь вручную.
Мэнни заметил, что я с улыбкой смотрю на внушительную механику, и крикнул:
— Гидравлическая лебедка. Здорово, а, Хильди?
— Чертовски здорово, Мэнни, — ответила я и подошла посмотреть, что он вытянул. Три приличных омара, пара крабов и один недомерок. Фрэнк потянулся в плетеную ловушку и выбросил крабов в воду. Потом измерил мелкого — тот оказался нормальным, и Фрэнк бросил его в бак с остальными. Потом сунул мешок с наживкой в ловушку — и я инстинктивно отскочила назад. Фрэнки снова прицепил ловушку-корзину к канату, который, когда мы двинулись дальше, протащил ловушку по палубе и сбросил в воду с открытой кормы. Вот почему мы с Линдси предпочитали сидеть на носу стоять на корме опасно. Когда ставят ловушки, канат может захлестнуть ногу, и тебя мигом утащит. Мэнни очень сердился, если мы не прятались на носу.
Мэнни правил к следующему буйку, пока Фрэнки деловито связывал клешни пойманных омаров, чтобы они не повредили друг друга.
— Дай мне перчатки, Фрэнки, — сказала я. — Я буду связывать.
Фрэнк раздобыл мне пару толстых неопреновых перчаток, и я принялась надевать повязки на хлопающие и щелкающие клешни омаров. Я и забыла, как прекрасны свежевыловленные омары до того, как их пестрая зазубренная броня полудрагоценных оттенков — сапфира, топаза, изумруда — увянет в грязную зелень. В баке омар теряет свой лоск. Нужно видеть омара в момент, когда его только вытащили из воды, когда он еще дерзко цепляется клешней за кусок водоросли и отмахивается от тебя хвостом.
Фрэнк подцепил следующий буек, и началась обычная рутина: поймать ловушку, окольцевать клешню, добавить наживку и бросить ловушку в море. Солнце уже высоко поднялось над горизонтом, и мы скинули по одежке-другой. Работа грела. В конце концов мы добрались до мыса Грей.
— Подойди поближе, Мэнни, — сказал Фрэнки, увидев, как я щурюсь на мыс.
