– Мы на тебя смотрели без страха.
– Потому что я вас не пугал, – пожал плечами Аверьянов.
– Мы на тебя смотрели с надеждой… С великой надеждой…
– Да все понятно, Афанасич! …Дай, подумаю немного.
* * *
Через час Аверьянов в сопровождении Афанасича уже медленно ехал по глухой лесной тропинке, приближаясь к Матрехинскому пруду, к яйцу телепортатора.
Цель посещения была проста – оценить то, что можно было еще взять и использовать для обороны. Кроме того, Аверьянов хотел убедиться в том, что радиомаяк действительно присутствует на борту телепортатора и, мало того, исправно функционирует. Качаясь в седле на потаенной тропинке, Аверьянов непрерывно, снова и снова прокачивал ситуацию. Она очень не нравилась ему.
Мысленно прикинув примерное количество боеприпасов, имевшихся у него в наличии, он сопоставил его с тем числом огней, которые смог разглядеть прошедшей ночью с крыши княжеских «хором» в тридцатидвухкратный бинокль.
О том, чтобы отбить всю эту силу – Батыя – тем, что у него оказалось с собой, и речи быть не могло.
Боеприпасов не хватило бы даже на самое ближнее к ним, самое малочисленное подразделение, выставленное татарами прямо напротив Берестихи – в километре, через поле, в лесу. Там, на опушке, таилось никак не меньше тысяч трех сабель. Если даже половина из них пойдет штурмом, – одновременно, влом, в черную голову, – устоять едва ли удастся.
Они просто и бесхитростно задавят. Положат под пули двести, триста, пятьсот, тысячу человек… И задавят.
Однако об этом знаю я, Николай Аверьянов, а им об этом узнать неоткуда.
Как они относятся к потере живой силы? Можно догадаться: скорее всего, как мы. Как русские в двадцатом веке. А именно: кидать людей под танки, без жалости и без сомнений, – пока танки гусеницами в крови не забуксуют.
Так, да не так! У Батыя позади взятие Киева, Владимира, Рязани, десятков других, более мелких городов и городков… Его силы таяли… Он потерял много сил, очень много! А пополнения не было, нет и не будет.
Впереди предстоит взять Псков и Новгород, – а Господин Великий Новгород самый богатый город Руси, если верить местным мужикам. Новгород Батыю на понт не взять. Халявы не будет. Попотеть ему придется основательно.
Мы стоим у Батыя на дороге. Для Батыя Берестиха – пылинка, перышко, ничто, – все верно.
Но есть здесь одно «но». Когда берут штурмом большую крепость, сразу объявляют, что после взятия город на три дня отдается на разграбление: воруй, насилуй, мародерствуй… Твоя власть, твоя воля!
Кто ворвется первый, тот и получит «самый кусок», штурм – это игра с судьбой, игра в рулетку, на красно-черное: победа или смерть. Победа! Все забыть, рухнуть в беспредел, сорвать в себе стоп-краны, оттянуться, отомстить неповинным за собственный страх, – страх грабителя и насильника, вырвать мечом и огнем славу, почет и, может, обеспеченную жизнь, отблеск богатства, – для себя, для своей далекой отсюда семьи… Смерть? Да уж, не повезло… Но мне-то повезет! Мне? Обязательно повезет! Ведь я везучий! Так рассуждает каждый, карабкаясь вверх по штурмовой лестнице… Ну, стрелы, камни, кипяток, горящая смола? Мне повезет!!! Мне – повезет! Мне повезет…
Что получит победитель в Берестихе? Запах пожарища, только. Стимула нет.
Стимула нет, но и риск невелик, – забор из бревен, гарнизон – и ста мужиков-то не будет…
Берестиха – это для них непонятное что-то: ни риска, ни награды… Откуда тут самоотверженность озверения? Из «политработы», только… Всего лишь. А уж мы-то в конце двадцатого века знаем цену этому «прянику»… Погибни за великого Батыя?.. Да хрен тебе, Батый, по всей вот морде… Я себя до Новгорода поберегу. Вслух не произносится, но думать – думается…
– Стимула нет, но и риск невелик… – произнес Коля вслух, задумавшись.
– Что говоришь? – встрепенулся Афанасич.
– Нам надо сделать риск… Устроить крупный риск… Просто безысходку надо заболтать тут им… Чернухи влить, выше бровей. Чтоб руки опускались нараз. Да! Беспросветку с непоняткой, – совковой лопатой, ну, только так, в натуре!
– Ты по-каковски говоришь-то, Николай?
– По-русски. Как здесь дует ветер, в Берестихе, – обычно?
– С утра часто с леса, к реке…
– А вечером – наоборот – на лес? От нас – и на татар, верно?
– Да, часто.
– Это хорошо.
Наконец среди кустов показались очертания контейнера. Увидев, как он на глазах превращается в яйцо, Афанасич спешился и молча встал перед яйцом на колени.
– Ты что, Афанасич? Это же просто устройство.
– Ага, – кивнул Афанасич, сделав вид, что понял Колю, и встал, деловито отряхивая колени.
– Заходи! – пригласил Аверьянов, открыв люк.
– Смилуйся над рабами твоими и Божьими, Устройство Лесов, Полей и Ветров Поднебесных, – произнес Афанасич, задержавшись в проеме входа. – Не причини зла нам, увечья, безвременной смерти. Заклинаю братом твоим, Солнцем, Великим Ярилом…
– Ты что, язычник, что ли? – оглянулся Аверьянов, нашедший уже радиомаяк.
– Нет! – мгновенно и решительно отреагировал Афанасич. – Я хрестьянин. Сочувствующий.
– Сочувствующий – кому?
– Себе, конечно, – постучал себя в грудь Афанасич. – И Олене с Сенькой. Больше никого у меня не осталось…
– Понятно… Ну, маяк работает, – удовлетворенно кивнул Коля, закончив осмотр и опись всего того, что еще оставалось в телепортаторе. – А вот посмотрим-ка здесь, что…
Надрезав ножом внутреннюю декоративную обшивку яйца, Аверьянов рванул ее на себя.
– Ого!
– Что это? – поинтересовался Афанасич, увидев под обшивкой ярко-блестящие полосы, расположенные встык, одна к одной, и образующие силовой, так называемый прочный корпус телепортатора.
– А это полоска… – сказал Николай, откручивая полосу. – Смотри, – упругая, легированная сталь! У вас такой стали в помине нет. И всего лишь на трех саморезах каждая полоса! Демонтаж – раз плюнуть!
– Ишь какая! – то ли поразился, то ли восхитился Афанасич, сгибая полосу. – И не ломается!
– Отпусти, сейчас спружинит!
– О Господи, сила нечистая! – от неожиданности и удивления Афанасич едва не выронил полосу.
– Поздравляю вас, вы сделали правильный выбор… – вдруг кто-то сказал женским гнусавым голосом за спиной Афанасича, заставив его отпрыгнуть в ужасе от информационного-рекламного блока метра на три.
– Не бойся, это просто реклама.
– Я не то что боюсь, а противно, – оправдался старик. – Терпеть не могу, когда за спиной говорят женским голосом.
– Обычный дезодорант, – сказала женщина из коробочки, – вызывает сжатие пор кожи, одновременно с этим перебивая ароматом синтетических добавок естественный запах выделившегося пота… Такой механизм действует часы, от силы – сутки. Но вот новинка! Дезодорант «Хана» проникает в вашу кровеносную систему и парализует ваш дыхательный центр… Все! Вы не дышите! Температура вашего тела падает до температуры окружающей среды; вы перестаете потеть. Причем навсегда! На-всег-да! Дезодорант «Хана»…
– Это мы тоже возьмем! – кивнул Николай, демонтируя информационно-рекламный блок. – Ага, вот оно где отключается! И не найдешь так, с ходу!
– Ох, чудеса, чудеса-то грядут! – то ли радуясь, то ли сетуя, покачал головой Афанасич.
– Грядут! – согласился Аверьянов, отвинчивая от стены рекламно-информационный блок… – С уловом нас с тобой, дедушка!
* * *
Требуя тишины, Аверьянов поднял руку.
– Ну вот что, братцы, – сказал он собравшимся мужикам. – Раз жизнь дала нам передышку, проведем небольшую реформу наших с вами вооруженных сил. Она будет состоять из двух дел, говоря проще: перевооружение и переобучение. Начну с первого. Лук – отличное оружие. Не спорю! Но есть другое – арбалет. Вы его не знаете, но я сейчас объясню. Это как лук, но совсем маленький и с прикладом.
– С чем?
– Вот, смотрите! Один арбалет у меня есть. Его используют для бесшумного боя, гораздо дешевле, чем пистолет с глушителем. Преимущества перед луком. Размер. Маленький. Это первое. Бьет и дальше, и гораздо сильнее, чем лук. Это второе. Показываю!
– Ух ты!
– Вот это да!
– Арбалет можно зарядить заранее, натянуть и положить под рукой: он готов к стрельбе. Беру и стреляю мгновенно, – не надо терять время, натягивать. Это третье.
– Здорово!
– Вот и все перевооружение. Под руководством Глухаря приказываю всем изготовить себе по арбалету. Главную деталь арбалета, – вот она! Вот такой вот маленький, но очень сильный лук. Его можно было бы сделать из местных средств: склеив особым образом дерево, рог и сухожилия. Но это целое дело, технология. Дерево должно быть зимнее, рога – весенние, сухожилия… – Аверьянов, писавший в училище реферат по истории арбалета и знавший дело назубок, почувствовал, что впадает в преподавательский раж, и тут же безжалостно осек себя: – Мы будем делать лук на основании стальных полос, за которыми придется нам, – мне и кому-то из нас, – втроем-вчетвером-впятером, – нанести визит к Матрехинскому пруду, к яйцу телепортатора, на котором я сюда то ли приехал, то ли прилетел… У нас времени нет. Вы не дети, живете не первый год в условиях натурального хозяйства. Сделать это надо сегодня. К вечеру.
