Я предупреждал мальчишку, что так оно и будет, но беспокоиться по этому поводу не надо. Я нахмурился. Вид у него был вовсе не обеспокоенный. Может, он мне поверил, а может…
– Парень… а ты точно не из Мерфи, не из этих ирландцев? Оч’ похож, ващще-то.
Мальчик пожал плечами, но продолжал смотреть в сторону, избегая моего взгляда. Точный признак того, что он врет. Я изучающе его осмотрел, постукивая носком ботинка по кирпичам. Хм-м! Какой-то ирландец совершенно точно наградил его этими рыжими волосами. Его мать, наверное. Тут в округе, в многоквартирных домах ютятся тысячи этих Мерфи, прямо как ракушки на днище старой баржи. Бог ты мой! Лучше бы мне его не обижать. Никакие деньги не стоят риска разозлить всех этих Мерфи. Меня аж передернуло всего.
Сам я, хоть и не ирландец, упаси господи, провел несколько неудачных ночей на улице, за что крайне благодарен своим замечательным добродетелям, а именно способности принимать людей любыми, вне зависимости от их положения и состояния. Кроме всего прочего, у Джейми были деньги. А у меня их не было. Именно поэтому я и озаботился свести с ним знакомство и вытащить его на Уолл-стрит.
– А эта история стоит пятерки? – спросил меня Джеймс с такой ухмылочкой, какую я должен был признать просто великолепной, особенно для восьмилетнего ребенка. У него явно и прежде, случалось, мошеннически выманивали денежки. И сейчас его ладонь уже смещалась поближе к безопасному карману джинсов.
Я сделал вид, что разозлился, нахмурился и сказал:
– Такой юный, а уже такой циник! Ц-ц-ц!
– Так я вас даже не знаю! – Он так же сердито посмотрел на меня. Если б у меня не было такое доброе сердце, я бы сказал, что он точно оскалился на меня и зарычал. Я потрепал его по его умненькой кругленькой головке и вытер ладонь о штаны. Тут вокруг сплошные насекомые-паразиты в нашем возлюбленном Нью-Йорке, особенно по весне.
Потом я перехватил его ручонку и разжал потные пальчики, а затем подтолкнул его руку к Эмилю.
– Это стоит пятерки, только чтоб заставить его начать, – сообщил я Джеймсу. – Можешь мне поверить.
Я погладил свою растрепанную козлиную бороденку и постарался повернуться спиной – в моральном смысле, разумеется – к возможным тайным смыслам слов «можешь мне поверить», сказанных восьмилетнему ребенку неким незнакомцем. Я ведь тоже когда-то был маленьким мальчиком. Так что слова матери искаженным эхом все еще звучали у меня в башке: «Ты не такой ловкий и сообразительный, как вон тот малый!» Ох уж эти мне матери! Что они вообще понимают? Но тут я весь передернулся, словно ее призрак со скалкой в руке вдруг появился и навис надо мною.
Нам нужно было заставить старину Эмиля разговориться. Лишние денежки – это такая редкость в наши дни, если не говорить об этих жирных паразитах с бриллиантовыми булавками в галстуках, которые скорее сопрут ваши бабки, чем поделятся своими. Банда скряг и живодеров, все до единого.
– Послушай, Эмиль. Этот мальчик хочет услышать историю про ту официантку из бара и роликовые коньки. Верно, Джеймс?
Мальчик кивнул несколько неуверенно, но потом повторил за мной:
– …роликовые коньки.
Попал!
Я ткнул носовым платком себе в глаз, чтобы поймать невольную слезу по поводу легковерия и доверчивости этих бедных крошек. Ох! Потом убрал эту тряпицу с глаз долой. Нет, никогда мне не понять эту неисчерпаемую привлекательность роликовых коньков. Это ж просто непостижимо!
– Ты об этом не пожалеешь!
Сделав вид, что уже добился согласия Эмиля, я быстренько обежал его и пристроился на ступеньке рядом с ним. Он любил посидеть на нижних ступенях при входе в здание Федерального суда у ног статуи Отца Нации, подремывая и доживая свою старость. Ну, он, конечно, не мой отец, ничего подобного, но зачем попусту играть словами? Джордж Вашингтон, навеки запечатленный в бронзе на радость голубям. Заняв эту удобную позицию, Эмиль мог опереться своей артритной спиной о нагретый солнцем пьедестал и в полном комфорте радостно любоваться зданием Фондовой биржи, расположенным через улицу.
– Эмиль раньше здесь работал, – сказал я, указывая на биржу. – До своего… э-э-э… преждевременного выхода в отставку.
Джеймс бросил искоса взгляд на старика, чьи холмы задрапированной в выношенный до основы твид корпуленции, казалось, навсегда прикованы к подножию Джорджа.
– А почему вы досрочно вышли в отставку, Эмиль?
Его юный голосок звучал немного грубее, чем должен звучать голос такого малыша. Интересно! Может, он уже курит? Что-то не верилось.
Помолчав, Эмиль все же ответил:
– Чтоб насладиться прелестями тридцатилетних каникул, мой милый Джеймс. Возле реки. Там воздух здоровее.
Мы с Джеймсом поглядели друг на друга, одновременно. Я-то знал, что это не так, а Джеймс просто ему не поверил.
Я уже открыл рот, чтобы попросить Джеймса не продолжать, но он уже выдал:
– «Синг-Синг»?
Эмиль кивнул.
– И сколько вы украли?
Эмиль пожал плечами:
– Не помню. Старый я уже.
– Бедняга. – Я отвернулся от Эмиля и одними губами сообщил Джеймсу: – Три сотни штук.
У Джеймса сузились глаза. И он – тоже одними губами – спросил:
– И за это – тридцать лет?
Я скорчил жуткую рожицу:
– Он их не у того парня спер.
Джеймс оставался стоять, но ему же было всего восемь, так что его лицо было на одном уровне с нашими, и мы выглядели как трио бродяг, в снежный буран склонившихся к горящей в бочке нефти.
– Как мы уютно тут устроились! – воскликнул я. – Как старые друзья, собравшиеся вместе, верно, Джеймс? Можно я буду звать тебя Джейми?
Эмиль отвалился подальше от меня, словно мой вопрос показался ему неделикатным. Джейми выкатил на меня глаза, но кивнул, желая продолжения, видимо, из-за денег.
Я наклонился к Джейми.
– Чтоб ты понял, – хрипло прошептал я, – если он вспомнит, куда запрятал все то добро, я буду рад возместить тебе эту пятерку. Но остальное все мое! Понял?
Он повернул ко мне свою головку, торчавшую на шее, больше похожей на прутик, и буркнул:
– Посмотрим.
Я мог бы сейчас укусить его! Но фортуна сейчас улыбалась именно ему, к тому же Эмиль наконец заговорил.
– Все нынче жалают узнать пра роликовые коньки, бидолаги, – задумчиво произнес он своим высоким, немного хриплым голосом, пошлепал своими сухими губами и пристально посмотрел на меня. Видимо, просчитал содержимое моего бумажника по тем дырам, что украшали мой пиджак, потому что тут же вздохнул и отвернулся. – Был’ бы ниплохо выпить сичас еin bissсhen bier[52].
Я не стал отрицать. С моей бороды капало, как из промокшего коврика. Очень непривлекательное зрелище.
– Апрельская погода, – пробормотал я.
Эмиль поудобнее пристроил свои конечности на ступеньке и обхватил руками колени. Трость свою он выпустил из рук, и она упала на широкий тротуар перед нами. Джейми рванулся было, чтобы ее поднять, но я помотал головой.
– Это такая у него игра, – тихо сказал я ему, прикрыв рот ладонью.
Джейми посмотрел на меня, немного удивленный. Потом сместился чуть в сторону, чтобы дать Эмилю простор продолжать эту свою игру, если это произойдет. Догадливый мальчик.
Я не раз видел игру Эмиля в действии и решил, что это еще одна причина, почему он проводит свои дни на этих ступенях, опираясь спиной на президента Вашингтона. Банкиры и брокеры не из той породы мягкотелых людишек, которые станут восклицать «да как вы посмели!», но при этом еще и краснеть. Если они случайно оступятся или, что еще лучше, упадут, споткнувшись о трость Эмиля, все до одного, то, скорее всего, настучат ему по башке или пнут старого бедолагу в отместку за то, что пострадала их гордость – эта самая хрупкая из всех частей их тела. То есть продолжаться это будет до тех пор, пока Бык[53] не остановит этот спектакль и не заставит жертву вывернуть карманы, чтобы заплатить за причиненную Эмилю боль и утешить его. А потом Бык пошлет этого козла отпущения следовать дальше своим путем, и они с Эмилем поделят добычу. Кстати, о добыче…
Тут на нас упала здоровенная тень.
– Привет, Бык! – сказал Джейми.
– Ух ты, да вы знакомы! Какой сюрприз! – Я произнес это с хорошим «светским» выражением.
Джейми бросил на меня покровительственный взгляд:
– Да тут все знают Быка!
Он-то имел в виду этого Быка с Уолл-стрит, который – я в этом совершенно уверен – на самом деле человеческое существо. Тот, другой, весит семь тысяч фунтов и не двигается с места, хотя, кажется, готов рвануть вперед: он сопит и хрипит, его бронзовые рога угрожающе пригнуты вниз и выставлены вперед. Туристам страшно нравится этот уолл-стритский «Атакующий» Бык. Его творец, художник Артуро Ди Модика, однажды ночью в прошлое Рождество установил его прямо напротив Фондовой биржи, под большим деревом – в качестве подарка. Городской совет потребовал убрать этот «подарок». Но туристы громко высказались за него и проголосовали своими долларами. Как я слышал, город отказался купить Быка у Ди Модики, но чтобы доставить туристам удовольствие, скоро переместит его – быка, а не его создателя – на Бродвей и поставит перед входом в небольшой Боулинг-Грин-парк, но мордой в сторону от центра. Оба они – и он, и коп, которого мы назвали Быком… ну, кое-какое сходство, конечно, имеется – это все, что я могу сказать в этой смешанной компании.
