ЛЬЮИС: А Джордж – то есть Джордж Вулф – очень возбудился и разозлился от наших посторонних разговоров, и все стали ожесточенно спорить…
ВОН: Извините, мистер Кэннон, одну минутку…
ЛЬЮИС: А тут входит Стритчи – это Элейн Стритч, я зову ее Стритчи…
ВОН: Пожалуйста, помолчите минутку.
Она с минуту слушает, что ей говорят по телефону, а свет тем временем перемещается с Льюиса на Патрика.
ВОН: У моих помощников проблемы – они не могут найти вашего мужа. Вы можете дать нам описание его внешности?
ПАТРИК: Он шести футов ростом и с бородой. Он поет песенку «Бедный маленький лютик» на поездах линии А. Думаю, его нетрудно будет найти.
ВОН: Мы постараемся, сэр.
Свет смещается с Патрика, когда Вон поворачивается к Элси.
ЭЛСИ: Вовсе и неплохие у нас были отношения. Просто он всем мешал своим присутствием, понятно? И это всё.
ВОН: Что вы хотите этим сказать – мешал своим присутствием?
ЭЛСИ: Я хочу сказать, что когда он тут находился, все шло наперекосяк. Он вечно стоял позади меня, пока я пыталась руководить репетицией, и подавал всякие возбужденные реплики. Актеры – люди впечатлительные. Они такие хрупкие. С ними нужно обращаться осторожно, мягко, как с лошадьми. Я говорю им: «У вас отлично все получается, вы почти добились нужного эффекта…» А тут мистер Клейн, стоя позади меня, раздражается по поводу своей потухшей сигары, и все сразу начинают трястись от страха. Он губит спектакль, а если спектакль проваливается, продюсер берется за другой спектакль. А что происходит с режиссером? Ведь режиссер – это капитан корабля. И если корабль тонет, режиссер тонет вместе с ним.
ВОН: Значит, репетиции шли плохо?
Элси открывает рот, чтобы ответить, и свет перемещается на Льюиса.
ЛЬЮИС: Да! Полный провал! Вот поэтому я и пытался уйти.
ВОН: Простите?
ЛЬЮИС: Это было прямо-таки крушение поезда, самая ужасная катастрофа, в которой я когда-либо участвовал, а я ведь однажды участвовал в мюзикле о крушении поезда, он так и назывался: «Крушение поезда»! И он с треском провалился, это было настоящее крушение поезда. Хотя Элан – это Элан Камминг…
ВОН: Мистер Кэннон…
ЛЬЮИС: А Элан привнес в роль кочегара свое обычное joie de vivre[50]. Они с Саттоном…
ВОН: Мистер Кэннон! Что вы имели в виду под словами «хотел уйти»?
ЛЬЮИС: Ох! Да ничего особенного. У меня было… другое предложение. Еще одна возможность получить роль.
ВОН: А что вы имели в виду под словом «пытался»?
Луч прожектора смещается на Маркуса, который охает.
МАРКУС: Ох, боже мой, ну конечно! И как я только об этом забыл! Да, ему был звонок – это случилось прямо посреди репетиции. В понедельник, кажется. Или во вторник? Ему позвонили, он послушал… Ох, боже мой, это был Льюис! Это Льюис Кэннон убил Клейна! Чудовище!
Луч прожектора перемещается на Элси.
ЭЛСИ: Ага. Да. Я была там, когда ему позвонили. Мы были как раз на середине сцены нападения, это в конце первого акта. Это жуткая драма, жуткие эмоции, и тут у Льюиса зазвонил телефон, и он достал его и стал слушать. (Вздыхает.) Ох уж эти мне актеры, вот что я вам скажу!
ВОН: Продолжайте, пожалуйста.
ЭЛСИ: Он слушает, что ему говорят, у него расширяются глаза, все больше и больше, и все понимают, что он сейчас отключится и сообщит нам что-то чрезвычайно для него важное – в эгоистическом плане, с заботой о собственных интересах. Это сразу было видно.
Прожектор освещает Патрика.
ПАТРИК: А он просто говорит (очень хорошо имитирует речь Льюиса): «Всего три слова, ребята. Цыганка. Брод. Вей».
ВОН: И как вы на это отреагировали?
ПАТРИК: Я сказал ему, что Бродвей – это одно слово, а потом добавил: «Вернемся к нашей работе, ребята».
Прожектор перемещается на Элси.
ЭЛСИ: После репетиции мы пошли к Клейну, который, конечно же, взбесился. И напрочь отказался отпустить Льюиса, аннулировать его контракт. Напрочь отказался. Встал там и стал пыхтеть своей отвратительной сигарой и говорит: «Нет-нет, решительно нет!» Я сказала Клейну, что он вполне может разрешить ему сыграть Голдстоуна – он будет здорово играть в этой постановке, если будет чувствовать себя связанным, как будто у него на руках наручники, простите за каламбур. (Смотрит мимо Вон.) А там есть наручники? В той пьесе? Ой! Послушайте, дело-то все в том, что Клейн считал Льюиса знаменитостью – правда, исключительно мелкой знаменитостью, которая только может помочь поднять кассовые сборы.
Прожектор снова освещает Льюиса, который снимает свои темные очки и злобно смотрит на Вон.
ЛЬЮИС: Так. Отлично. Поймали. Да, я хотел уйти. Я даже накричал на него. И что? Это означает, что я его убил? Что я вам, какой-нибудь Суини Тодд?[51] Ни с того, ни с сего? (Слышна барабанная дробь.) Это убийца. Но в пьесе. Кончайте это, хватит!
Свет теперь падает на Маркуса, который снова пребывает в своем нервно-возбужденном состоянии.
МАРКУС: Я что хочу сказать: я просто не могу поверить! Это же безумие какое-то! Сперва подозревают недовольного помощника режиссера, теперь – закатывающуюся бродвейскую звезду… Это прямо как будто все убивают Клейна!
Свет перемещается на Элси.
ЭЛСИ: Знаете, что это напоминает? Это похоже на один из тех старых бродвейских триллеров! «Газовый свет». «Наберите М в случае убийства». «Мышеловка». Все в этом же жанре, дань которому и отдал Левин в своей «Смертельной ловушке». Кого-то убивают, аудитория всю дорогу следит за обнаружением улик, но при раскрытии все всегда оказывается более сложным, чем сперва казалось. И там всегда присутствует какой-нибудь полицейский. Обычно тупой, скучный и занудливый. Прошу без обид.
ВОН: Ничего, всё в порядке.
Свет падает на Льюиса.
ЛЬЮИС: Эй, у меня есть предложение. Детектив Вон? Если вы хотите выяснить, кто убил этого малого, возможно, нужно начать с того человека, который буквально произнес слова: «Я мог убить этого парня».
ВОН: И кто этот человек?
Свет смещается на Маркуса, который перестает плакать, поднимает голову и делает длительную паузу, прежде чем заговорить.
МАРКУС: Да. Строго говоря, да. Да, строго говоря, я сказал это. Но совсем не так! Я не сказал ничего типа «я собираюсь его убить». Я сказал, типа «я мог бы его убить!». Вроде как «ну, ты меня достал!». Вы, что, никогда не говорили, что хотите кого-то убить?!
ВОН: Нет, никогда.
МАРКУС: Но кто-то, несомненно, говорил такое про вас.
ВОН: Простите?
МАРКУС: Ладно, ничего. Забудьте. Я не убивал мистера Клейна. Я не… я не мог это сделать!
ВОН: Потому что?..
МАРКУС: Потому что… потому что…
ВОН: Да-да?
МАРКУС (вскакивая со стула): Потому что я любил его! И он тоже меня любил! Он не мог это сказать, но он любил меня. Это было ясно мне всякий раз, когда я смотрел ему в глаза. Он мог сказать: «Доброе утро, Маркус», но в это время его сердце говорило: «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю!»
ВОН: Интересно.
МАРКУС: Интересно? Я перед вами душу раскрываю, а вы говорите «интересно»? У вас что, человеческих чувств не осталось, детектив? И души нет? Мы с этим человеком разделяли скрытую страсть, которая пылала у нас в груди, как горящие угли в костре, а вы только и можете сказать «интересно»?!
ВОН: Очень интересно.
МАРКУС: Ох, боже ты мой!
ВОН: Может, вы сядете? Пожалуйста! (Маркус послушно садится, медленно, а Вон тем временем сверяется со своими записями.) Как я понимаю, мистер Клейн был женат.
МАРКУС: Да. Верно. «Женат». На «женщине». Его «жена» – «косметолог-визажист», и она «часто находится в разъездах».
ВОН: Мне следует принимать ваши ремарки как индикатив или как выражение скептицизма?
МАРКУС: Да он спрятался, засел в стенном шкафу, вот что я хочу сказать! В самой задней части стенного шкафа, где прячут зимнюю одежду! Вот это меня и бесило! Эй, слушай, мистер Клейн! Двадцать первый век уже наступил! Ты ж работаешь в шоу– бизнесе, мистер Клейн! А не на телевидении. В театре! Это же Нью-Йорк! Это Челси! Давай, двигай вперед, будь геем, как все!
ВОН: Стало быть, все дело в том факте, что вы признались ему в любви, а он вас отверг.
МАРКУС: Надо думать, да. Думаю, что если все, что вас так заботит, это «факты», – тогда да.
ВОН: Извините меня. (Достает свой телефон и некоторое время слушает.) Хорошо. Хорошо. Ну, ладно. О’кей.
МАРКУС: Что? Что это было?
В течение следующих мизансцен луч прожектора превращается в общее освещение, и мы видим весь актерский состав в разных положениях по всему помещению студии. Вон переносит внимание на того, с кого начинала, на Патрика, а остальные наблюдают за этим.
