– Как ты можешь здесь жить?!
– Нормально, – дочь пожала плечами, сбрасывая платье. – Ты не возражаешь: я в душ?
– Но почему ты не живешь в приличном доме? – из-за двери совмещенного санузла спросила Александра.
– Так получилось, – сказала Анна, приоткрыв дверь. – Не кричи. Соседей перебудишь. У меня не было денег.
– У тебя?! Не было денег?! – Александра только что не заикаясь от возмущения.
– МОИХ денег, понимаешь? Извини, я могу, наконец, помыться? – и снова заперлась изнутри.
Александра хотела спросить дочь, чем та намерена заниматься, ведь не идти же снова в официантки, но почувствовала, что задыхается в этой убогой клетке, где все словно пропиталось запахом ее полунищей юности. Александра не могла понять, почему спираль ее жизни отбросила ее назад, к пройденному однажды витку, куда ей даже в воспоминаниях не хотелось возвращаться.
«– Мань, давай вернемся. Мы здесь чужие…»
Сцепив зубы, сглатывая застрявший в горле резиновый ком, она отворила входную дверь. Из ванной доносилось шипение струй и вой старых труб. Александра бросилась вниз по лестнице так быстро, словно боялась: вот-вот пробьют часы – и королева вновь превратится в замарашку.
Выскочив из подъезда, закашлялась, точно рыба, заглатывая ртом прогорклый воздух. Следом вышел мужичок. Из холщового мешка за спиной торчали лопата и грабли. Приподняв на лысоватой голове расхлябанный картуз, сказал с улыбкой:
– Доброго здоровьичка.
Александра молча кивнула, прижимая ладонь к ноющей груди.
– На небе – ни облачка, – жмурясь на рассвет, сказал мужичок. – Горит землица родимая. Ей тоже пить хочется…
Александра вздрогнула вдруг, точно утренний ветер донес до нее сухой горький аромат горячей степи, бедного, но такого беззаботного и счастливого детства…
– Год Сатаны – болтают, три шестерки наоборот… Брехня это. Засуху Бог нам послал во благо. Чтобы позабыли люди дрязги свои и войны да вместе собрались, напоили землицу… – Мужичонка закивал с улыбкой и, снова приподняв на мгновение замусоленный свой картуз, словил им голову и с достоинством засеменил по дорожке, загребая мысками стоптанных ботинок летний листопад.
И Александре отчего-то вспомнился отец. Вот так же каждое утро он с нехитрым обедом в торбочке за согнутой спиной, кашляя, уходил на стройку. Но всякий раз, дойдя до того места дороги, где уж после не будет его видно, оборачивался и, зная, что Шура стоит и ждет, с улыбкой махал ей худой загорелой рукой… Он всегда любил ее больше, чем сестру… А потом его не стало… И вдруг Александре подумалось, что и этот мужичок оглянется. И она замерла, пристально глядя ему вслед, отчаянно грызя безупречный ноготь. Но мужичок протиснулся между стоявшими ноздря в ноздрю иномарками – красной «БМВ» и серо-голубым «Мерседесом» – и исчез из виду. Тогда Александра очнулась, отряхиваясь от пыли десятилетий, добрела до машины, включила зажигание, выехала на перекресток, затормозив на светофоре. К переходу от общежития подтягивались, шагали на утреннюю смену сонные Золушки, на потускневших лицах которых уже не было ни макияжа, ни молодости, ни надежды…
Что-то капнуло на руль. Александра подняла глаза к зеркалу и с удивлением обнаружила, что плачет…
Глава 5
Нина Максимовна не подвела. Через некоторое время приехали спонсоры – «большие пиджаки» на веренице черных «Мерсов» и «Джипов». Все придирчиво осмотрели, пощелкали языками, сказали: «Нема базара», подмахнули нужные бумаги и укатили восвояси. На следующий день на счет клиники поступили первые деньги.
Как обычно, припозднившись, Георгий Аркадьевич возвращался с работы. В подъезде под потолком тускло горела закопченная лампочка, болтавшаяся на тонком шнуре и «честном слове». Стены представляли собой образцы наскальной живописи «гомо сапиенс» конца первого тысячелетия. «Юра+Маня=е…», «Толян – чмо», на дверях лифта – красным по синему хрестоматийное – «Бей жидов – спасай Россию». Нажимая расхлябанную кнопку лифта, Георгий Аркадьевич в который раз с грустной усмешкой подумал о парадоксе судьбы: именно он столько лет безуспешно спасает хоть немножко России. И кто только не проходил через его руки… Болезнь, как смерть, уравнивает всех. И никому тогда не приходило в голову заглянуть в его паспорт, где черным по белому значилось: «еврей». Был даже один из тех, кто нынче громко клеймит с разновеликих трибун сионистские заговоры. Эх, напомнить бы ему о жесточайшей посталкогольной депрессии…
Приехавший лифт гостеприимно распахнул шаткие двери, дохнув помесью перегара и испражнений. Георгий Аркадьевич поморщился, вздохнул и, выругав себя за излишнее чистоплюйство, пополз по темной лестнице на свой восьмой, останавливаясь на площадках, кляня невесть откуда взявшуюся в последнее время одышку. Старость… А ведь на Западе его возраст называют третьей молодостью… Забавно. Может, Нина права в одном: он рано поставил на себе крест? «Ой, ну что за глупости иной раз лезут в голову. Маразм…»
Наконец, восхождение было закончено. Остановившись перед своей дверью, он маленько отдышался, вставил ключ в замок, и… дверь медленно поехала вперед. «Странно, – подумал Георгий Аркадьевич, – неужели я забыл ее закрыть?» прежде он не замечал за собой ничего подобного. Георгий включил свет и остолбенел: в квартире царил хаос. Из выдернутых ящиков письменного стола повылетали бумаги, рукописи, застелив потемневший паркет черно-белым ковром в модернистском стиле. Из старого комода свешивались подтяжки, флегматично взирая на непонятный кавардак.
Безмолвно охнув, пожилой человек приложил ладонь к груди, ощутив остренький укол. Ограбление? Ну, конечно… Теперь он – знаменитость, величина с мировым именем… В газетах пишут, по телевизору тоже как-то показали. Вряд ли уважающему себя вору придет в голову мысль, что чудаковатый доктор в почетном возрасте не нажил ничего стоящего, тратя все свои ограниченные средства на продолжение исследований. Нина бы точно не поверила, не проживи с подобным ненормальным почти два десятка лет…
Он шагнул в комнату, нагнулся и суетливо принялся собирать бумаги, от души радуясь, что они не составили для грабителей никакой ценности. И за этим занятием не услышал, как дверь, ведущая в кухню, приоткрылась, не заметил, как оттуда вышел человек из тех, кого на улице не вычленишь из толпы – разве что по странно неживому взгляду холодных бесцветных глаз… В руках, одетых, невзирая на жару, в тонкие кожаные перчатки, он сжимал пистолет с набалдашником. И в тот момент, когда Георгий Аркадьевич разогнулся, подумав, что наверно, все же стоит сообщить милиции, человек, практически не целясь, выстрелил два раза: в левую лопатку и в затылок.
Боли не было. Лишь отчего-то поплыли стены, да зарябили в глазах палочки на полинявших обоях, да скособочился потолок, внезапно расстроив матерчатый абажур на неравные части… Пальцы ослабли, и только что собранные бумаги вновь разлетелись. Георгий Аркадьевич хотел поднять их снова, но не смог, и тогда уже увидел этого человека. Тот подошел к телу, лежащему на полу, поднес к его полураскрытому в немом вопросе рту маленькое зеркальце и, убедившись в чем-то, принялся аккуратно скручивать набалдашник пистолета.
Георгий Аркадьевич хотел было спросить, в чем он так перед ним провинился, что тот вот так просто, спокойно пришел и убил. Но не сумел, почувствовав, как неотвратимо поднимается куда-то вверх, сквозь потолок, утративший вдруг свою непроницаемую твердость. Он еще раз оглянулся на свое распростертое среди белых листков тело с неестественно согнутой рукой, на отлетевшие в сторону очки, ощутив невыносимую горечь от того, что еще так много не успел сделать из того, что было запланировано, подумав, как глупо умереть именно сейчас, когда финансирование получено и исследования, наконец, могут быть продолжены… Он попытался вернуться, но это было не в его власти. А тот человек внизу достал из кармана сотовую трубку и принялся набирать номер, не замечая открывшегося в потолке огромного мерцающего тоннеля, из светящейся глубины которого улыбаясь, махали Георгию отец, мать и соседский мальчишка, совсем не изменившийся за столько лет…
Александра Дмитриевна только что вернулась из косметического салона, где еще раз убедилась, что наши люди хорошо работать не умеют, сколько им не плати. Вода в джакузи была слишком горячей, маска – чересчур холодной, кресло – неудобным, косметичка – жуткой неумехой, массажист и вовсе – дебилом. Александра устроила всем настоящий разгон, искренне удивляясь, как этой дырой могут быть довольны ее знакомые people of quality[12]
На обратном пути она встретилась с неприметным, но весьма профессиональным детективом, предоставившим полную информацию о двух интересующих Александру объектах за последние несколько дней. Объектом А была ее дочь, не замеченная ни в чем предосудительном: сидела дома, бесцельно бродила по городу, заходя в магазины и салоны. Посетила ночной клуб, откуда возвращалась одна, но не вполне трезвая, в связи с чем была остановлена сотрудниками ГИБДД и сопровождена до подъезда. Ничего страшного для девочки ее возраста и положения. Глядишь, перебесится, образумится и сама поедет в Швейцарию.
