– Опять без обеда и ужина, – посетовал вечно голодающий Черкасов. – Ну, точно ласты загнутся…
– На яхте пообедаем и поужинаем, – отрезал Глеб, – а если повезет, то и позавтракаем. Обещаю отличную мексиканскую кухню и двести граммов «наркомовской» текилы.
– Смотри, ты обещал, – встрепенулся Мишка. – И постарайся, чтобы не пришлось напоминать.
Они входили в воду, стараясь ни о чем не думать. Головы была пустые, как прохудившиеся ведра.
– И запомните, – бросил Глеб перед тем, как погрузиться в воду, – пока я ваш начальник, мы будем выполнять поставленные нам задачи. Считайте меня дуболомом, считайте тупым солдафоном – мне без разницы. Средства не имеют значения, тем более если речь идет об отъявленных негодяях. И будет только так. Вы должны это помнить, как три шестьдесят две…
Ночью вода в Карибском море практически не остывала. Теплая, густая, она обволакивала тело, и казалось, что ласкается. Несколько раз они всплывали, набирали воздуха и снова уходили на глубину. Приближался мерцающий огонек на капитанском мостике. Когда они всплыли в сотне метров от яхты, берег уже не просматривался. Над водой клубилась седоватая дымка тумана. Контуры «Наваждения» проявлялись из белесых завихрений – гордый стреловидный нос, округлая рубка, возвышающаяся над надстройкой, ступенчатая корма, сползающая у самого юта практически к воде, вероятно, идеальная площадка для рыбалки. Две палубы – верхняя, нижняя, плюс машинное отделение в трюме. Яхта действительно не потрясала габаритами, относилась, должно быть, к среднему классу водоизмещения, строилась по стандартному проекту.
– Лепота какая… – прошептал, отфыркиваясь, Мишка. – Водичка просто изумительная… Ага, а вот и наша новая лошадка. Е-мое, какие волнующие изгибы… Это точно наваждение, Глеб. Ну, не «Eclipse», понятно, Рабиновича…
– Кого? – не понял Глеб.
– Тьфу, Абрамовича, – поправился Мишка. – Самая большая и красивая яхта в мире. Длина 162 метра, водоизмещение 13 тысяч тонн, в трюме умещаются четыре прогулочных катера…
– А вот и я, – сообщила говорящая голова Маши Кургановой, являясь из воды. – Слегка размялись, что дальше, командир? О, боже, что это… – обнаружила она под боком яхту. – Красотища-то какая…
– Глеб, а что такое «три шестьдесят две»? – спросила Люба, выныривая чуть не под мышкой у Глеба. – Я вот плыву, вспоминаю и никак не могу взять в толк. Ты сказал, что мы должны это помнить, как три шестьдесят две.
– Я тоже в затруднении, – признался Мишка. – Нет, я точно это помню, но не знаю.
– Какие вы темные, – проворчал Глеб. – Это просто фигура речи. Единая цена на водку в Советском Союзе. Даже дети малые об этом знали.
– Единая – это как? – не поняла Маша.
– Ладно, проехали… Рассредоточились, товарищи офицеры, и давайте помолчим хотя бы несколько минут.
Последнее погружение в черные глубины. Страшно представить масштабы бездны под ногами, но какое это имеет значение, если захлебнуться можно и в стакане водопроводной воды? «Наваждение» приближалось, обрастало деталями и конструктивными подробностями. В нескольких иллюминаторах поблескивал свет. Яхта покачивалась на волне, а вместе с яхтой покачивалась пришвартованная к левому борту скоростная моторная лодка, имеющая закрытый отсек для рулевого и что-то вроде каюты. В лодке возвышалась плечистая фигура часового с автоматом. В паре метров над ним, на борту «Наваждения», – еще один. Оба привалились к бортам своих посудин, по сторонам не смотрели, лениво о чем-то переговаривались, гул голосов растекался по воде.
Последние инструкции отданы, предстояло немного помолчать. От четырех голов на поверхности остались три, расстояние между ними увеличилось. Плыли тихо, не сопели, не плескались. Встали, максимально погрузились, оставив на поверхности лишь необходимые для дыхания отверстия. Девушки остались дожидаться сигнала, а Глеб потихоньку подался вперед. До лодки оставалось метров двадцать. Пространство вокруг «Наваждения» не освещалось, а мерцающий огонек на крыше рубки служил предупреждением для судов в акватории. Тьма пленила округу, только лунная дорожка озаряла мелкую рябь. До лодки оставалось десять метров, восемь… Глеб застыл, плавно разводя воду. Голоса часовых становились громче, отчетливее. Тот, что наверху, громко харкнул и сплюнул в воду.
– Как погода в Монтеррее, Альбано?
– Жарко, Антонио, очень жарко. Вам тут хорошо у моря, прохладно…
«Ни хрена себе, прохладно», – подумал Глеб, вспоминая разящую наповал дневную жару.
Часовые сошлись во мнении, что в Пуэрто Фелипе действительно щадящий климат, и проститутки здесь терпимые, в отличие от Тихуаны, где какие только «крокодилы» ни рвутся заработать пару песо. Тот, что наверху, поинтересовался, как долго сеньор Альварес собирается гостить у сеньора Баррозо. «Лодочник» отозвался, что он без понятия, но максимум до обеда, поскольку уже завтра он должен попасть в Белиз и хорошенько кому-то настучать по шапке за срыв поставок. А вообще ерунда, обычные производственные проблемы – кого-то закопать, кого-то возвысить…
В это время на корме мелькнуло смазанное пятно, и Глеб приготовился. Мишка был уже на борту, крался к часовому, стараясь не запнуться о какое-нибудь досадное препятствие. Снимать караульных планировалось синхронно. Он бесшумно подался вперед.
– Альбано, у тебя что-то за спиной, – подметил Антонио, перегибаясь к борту и всматриваясь в неясное пятно, приближающееся к лодке. – Рыба, что ли, дохлая…
«Сам ты рыба дохлая», – подумал Глеб.
– Где, Антонио? – обернулся часовой в моторке.
Лучше бы он этого не делал, умер бы в неведении. Сдавленно ахнул, выронил автомат, когда на него из воды набросилось что-то черное, схватило за шиворот, поволокло в глубины. Он перевалился через борт, судорожно задергал ногами, пуская пузыри. Глеб сдавил ему горло. Ждать пришлось недолго – отпустил страдальца, и тот поплыл в мутные глубины, безвольно поводя конечностями. Одновременно Мишка точным ударом по сонной артерии погрузил дневального в сон, резко вывернул его шейные позвонки и аккуратно уложил безжизненное тело на палубу, чтобы не шумело при падении. Глеб перевалился в моторку, забрал автомат «АКСУ» и стал карабкаться по приставной лестнице на борт. Мишка подал ему руку.
– Они о чем-то говорили, Глеб?
– Ага, – отдуваясь, ответил Дымов. – Не поверишь, но в Пуэрто Фелипе, оказывается, очень прохладно.
– Ни хрена себе, прохладно, – присвистнул Мишка, разоружая «своего» часового. На яхте царила тишина. Поскрипывала амортизационная нашлепка на борту пришвартованной к «Наваждению» лодки. – Я видел дверь в надстройке над рубкой, – шепнул он. – Тут все элементарно, Глеб, посудина небольшая. На нижней палубе от силы три каюты. Плюс машинное, плюс капитанский мостик…
– Пошли, – кивнул Глеб и медленно, стараясь обойтись без лязга, взвел затвор.
Они прокрались мимо закутка, в который была вмонтирована электрифицированная лебедка и валы кабестана, механизма для передвижения грузов, и дружно прижались к стене, когда со стороны кормы вдруг что-то забренчало, и вывернули двое. Один посмеивался, другой что-то глухо ворчал, видно, не выспался. Смена подоспела, ужаснулся Глеб. Только не шуметь! Но их участие даже не потребовалось. Девушки не сидели в воде без дела. Наемники Баррозо приближались. Они еще не знали, что поджидает их через пару метров, когда за спиной у них выросли два силуэта. Яростная возня, хрипы, бессмысленные попытки позвать на помощь, и миру мертвых прибыло, когда два тела шмякнулись на палубу.
– О, боже, – прошептала Маша.
– А тише нельзя? – не удержался от едкого замечания Глеб. – Может, еще сирену включим?
– Тела с прохода уберите. – Люба критически обозрела пространство над головой, покарябала нос обушком трофейного ножа и бесшумно вскарабкалась по лестнице на капитанский мостик. Спецназовцы затаили дыхание. Инициатива, конечно, приветствуется, но…
– Чисто, никого, – проинформировала она, спускаясь обратно. – Блин, там роскошно, как в «Мерседесе»: какие-то приборчики, все хромированное, позолоченное… Вот бы порулить такой штуковиной!
– Будешь хорошо себя вести, дам порулить, – проворчал Глеб, помогая Мишке оттащить второе тело в закуток. – Лучше бы ты посмотрела, как там с бензином.
– Бензина – полный бак, – хихикнула Любаша.
– Ну, слава богу, хоть в чем-то фартит…
На корме было пусто. Массивным порталом выделялась фигурная дуга над кормовой площадкой, служащая для закрепления осветительных приборов. Под тяжелой овальной дверью, обрамленной ценными породами дерева, лежал резиновый коврик. Глеб машинально вытер ноги, чем вызвал нервный смешок за спиной. Да уж… Несколько ступеней с мягким покрытием в полумраке. Средняя палуба – короткий коридор, приглушенное освещение в матовых плафонах. Под ногами – плотный ворс. Картины в позолоченных рамочках – обнаженная женская тематика. Слева узкая лестница в машинное отделение, справа помещение. Далее еще два, а ближе к носовой части – похоже, «VIP-каюта», оттуда доносилась приглушенная инструментальная музыка в исполнении плодовитого Кенни Джи. Неувядающая роскошная «Бразилия»… В помещении справа кто-то покашливал. Вкрались на цыпочках – очень мило, аскетичное помещение для караула, который в этот час сильно устал… Двое в разобранном виде, с голыми торсами, украшенными наколками на католические темы, даже хрюкнуть не успели, когда им заткнули рты и стали ножами наносить ранения, не совместимые с жизнью. Уже подташнивало от всего этого. Беглый осмотр помещения – две двухъярусные тахты, задраенный иллюминатор, железные двери на встроенных шкафах, надо думать, арсенал. Ладно, позднее…
