выросли. Она тосковала по вкусу вишни, по песням из детства, по сытной еде, выкраденной у хаоса. Шейла заставила себя встать и открыла кладовку, куда запихала затхлые хозяйские одеяла. Воздух наполнился их вонью, мерзостями минувшего. Она отправила Камрану СМС, взяла несколько подушек, полбутылки красного вина, печенье, книгу и побежала в подвал переждать дневной свет.
Тогда, на свадьбе брата
Лайла Лалами
Вы, кажется, заплутали, мисс. Ищете представительство американского консульства? Видите ли, я поняла это по вашей шляпе, рюкзаку и документам, которые вы крепко прижимаете к груди. Да, в Касабланке мелкие кражи представляют определенную опасность, но в аэропорту спокойно. Никто не возьмет ваши бумаги. Садитесь, садитесь. Конечно, дистанция, мы обе знаем правила. Устраивайтесь поудобнее. До прихода сотрудников представительства еще несколько часов, но даже тогда им потребуется некоторое время, чтобы разложить все на столе и начать проверку пассажиров.
Сколько я ждала? Долго, мне жаль говорить вам это. Вывозные рейсы только для граждан и, если есть места, для резидентов. Но мест, очевидно, не было, по крайней мере, последние две недели. Всякий раз на свою заявку я получала один и тот же ответ: «Простите, миссис Бенсаид, самолет полон». Я думала поехать в аэропорт Танжера, но поезда не ходят, да и в любом случае там, наверно, еще больше народу. В представительстве мне говорят, нужно набраться терпения и тогда в следующий раз удача улыбнется.
Понимаете, мне повезло, я очутилась тут в марте. Обычно я приезжаю к своим летом, когда каникулы и не нужно преподавать, но в начале года брат сообщил мне, что женится. В четвертый раз, представляете? Он назначил дату бракосочетания как раз в середине моих весенних каникул, именно для того, чтобы парировать мой отказ, который последует непременно, это он знал. Но и тут я сказала ему, не могу, мол, приехать, так как собираюсь в Техас вместе со своей компанией любителей птиц. Однако брат всегда умел вызвать во мне чувство вины. Он заявил, что наша мать будет так рада меня видеть и очень постарела, что я должна использовать малейший шанс побыть с ней. Я не могла ответить «нет».
Меня все же огорчило, что планы расстроились, и я решила ненадолго съездить на озеро Мержа Зерга в ста сорока милях к северу отсюда. Вы там бывали? О, вам обязательно надо съездить. Это приливная лагуна, место обитания поразительного разнообразия птиц, она даже вписана в Рамсарскую конвенцию. Я хотела посмотреть куликов, ушастых сов, а если повезет, то и фламинго, и мраморных чирков, которые мигрируют в регионе в это время года.
Но прежде мне, разумеется, предстояло пережить свадьбу. Нет, я не против видеть своего брата счастливым, но, понимаете, у него просто ужасный вкус на женщин. Все они молодые, наивные и благоговеют перед ним. На свадьбе – неизменно такой пышной, что родственники со стороны невесты залезают в долги, – он обычно стоит рядом с очередной женой, будто позирует для модного журнала. Мне, как правило, отводится роль старшей сестры-лахудры, которая, довершая семейную картину, маячит где-то сзади, слегка не в фокусе.
Я играла свою роль уже достаточно часто и потому прибыла на церемонию, готовая ко всему. На сей раз пригласили около сотни человек, умеренно по меркам моего брата, однако достаточно, чтобы на обход гостей, знакомство, обмен поздравлениями и пожеланиями ушла куча времени. Родители невесты засыпали меня вопросами.
– Вы живете в Калифорнии? – спросил отец.
– Да. В Беркли.
– А что преподаете?
– Информатику, – ответила за меня мать.
Полагаю, это предмет ее гордости, поскольку сначала я собиралась стать художницей, каковую карьеру она считала пустой тратой времени.
У отца расширились глаза, и, когда новость достигла стоявших неподалеку тетушек, дядюшек и кузин, прокатился гул. «Калифорния», – шептал кто-то. «Беркли». Однако на невесту это не произвело никакого впечатления, она посмотрела на меня с невыразимой жалостью.
– Вам, наверное, очень тяжело, – сказала она. Голос у нее был визгливый.
Стоявший рядом с ней брат закивал.
– Что вы имеете в виду? – спросила я.
– Так далеко.
– Где угодно может быть тяжело.
Поживи с моим дорогим братцем, подумала я, тогда посмотрим, у кого жизнь тяжелее.
Но ее внимание уже переключилось на другое.
– Фотографы пришли, – сказала она.
Мы позировали – невеста, жених, члены их семей, друзья, в различных сочетаниях. У меня начались приливы, хотя я надела сарафан, а не тяжелое праздничное платье. Я полезла в сумочку за своими гормональными таблетками, как вдруг невеста сделала мне знак выйти из кадра: «А теперь давайте одну только с марокканцами».
Вы можете себе это представить? Я уже собралась резко ответить, как вмешался брат. Его новая жена не имела в виду ничего плохого, сказал он, просто цвет моего сарафана диссонирует с ее платьем. Он затащил меня обратно в кадр, улыбаясь фотографам своей ослепительной белозубой улыбкой. Хотя вряд ли его так уж задело. В глубине души он обижен на меня, так как я уехала в восемнадцать лет, а он по-прежнему живет в доме, где мы выросли, и ухаживает за нашей матерью. Может, если бы он, как я, остался бобылем, а не перепархивал каждые несколько лет от одной жены к другой, наши отношения сложились бы иначе.
Из-за всей этой суматохи я забыла выпить таблетки. Через несколько минут под вспышками фотографов у меня закружилась голова и я упала, ухватившись за шлейф невесты, чтобы устоять на ногах. Последнее, что я услышала, прежде чем меня покинуло сознание, был треск струившейся на пол ткани.
На следующий день я собиралась отправляться к Мержа Зерга, испытывая глубокое волнение при мысли о лодочной прогулке в лагуне, и тут пришло известие: Марокко закрывает границы. Я бросилась сюда, чтобы попытаться найти место на вывозном рейсе, но пока не везет. А вот, как раз к нашему разговору, идут сотрудники представительства. Узнаю того молодого человека в голубой рубашке. Его смена была два дня назад. Он уже направляется к нам; вероятно, заметил ваш синий паспорт. Идите. Может, увидимся на том берегу.
Время смерти, смерть времени
Хулиан Фукс
А затем, в какой-то неопределимый момент между первыми рассветными лучами и слепящим дневным светом, время перестало иметь смысл. Никаких фанфар, никакого грохота, шума, который ознаменовал бы столь атипичное явление. Можно вообразить себе парализованные часы, спутавшиеся календари, дни и ночи, сплавленные друг с другом и окрасившие небо в серый, но ничего такого не было. Лишенное смысла время стало событием общественным и вместе с тем сугубо личным. Оно вызывало лишь ступор, безразличие и особый, глубокий вид уныния.
Сложно представить себе разнообразие видов несуществующего времени, пришедшее в каждый дом, к каждому человеку, попавшему в плен бесконечной минуты. Кто-то ускорил темп обычных занятий, перекрывая тишину машинальными действиями –
