Ненормальный.
— Я не буду чувствовать никакой вины, — говорит Тобиас.
— Тогда у тебя нет причин для отказа.
Эрик снова улыбается.
Тобиас берёт одну из пуль.
— Скажи мне, — говорит Эрик спокойно. — Потому что я всегда задавался этим вопросом… Ведь это твой папаша появляется в каждом пейзаже страха из тех, что ты когда-либо проходил?
Тобиас вставляет пулю в пустой магазин, не поднимая глаз.
— Тебе не нравится мой вопрос? — говорит Эрик. — Что, боишься, что Бесстрашные поменяют своё мнение? Осознаёшь, что, даже несмотря на существование лишь четырех страхов, ты всё равно трус?
Он выпрямляется на стуле и кладёт руки на подлокотники.
Тобиас держит пистолет напротив его левого плеча.
— Эрик, — говорит он. — Будь смелым.
Он нажимает на курок.
Я закрыла глаза.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Перевод: Дольская Алина, Маренич Екатерина, Laney, Мартин Анна, Катерина Мячина, Инна Константинова
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
Кровь странного цвета. Она темнее, чем ожидалось.
Я смотрю вниз на руку Марлены, которая хватает меня за руку. Ее ногти короткие и неровные — она грызет их. Девушка толкает меня вперед, и я, должно быть, иду, потому что чувствую, что перемещаюсь, но в мыслях все еще стою перед Эриком, и он все еще жив.
Он умер, так же, как Уилл. Упал, так же, как Уилл.
Я думала, что удушье и ком в горле уйдут, как только он будет мертв, но этого не случилось. Мне нужно сделать глубокий вздох, чтобы получить достаточное количество воздуха. Хорошо, что толпа вокруг меня шумит, так что никто меня не слышит. Мы идем к двери. Впереди толпы Гаррисон несет Тори на спине, как ребенка. Она смеется, держась за его шею.
Тобиас кладет свою руку мне на спину. Я знаю об этом, потому что видела, как он подошел ко мне сзади и сделал это, а не потому, что почувствовала прикосновение. Я ничего не чувствую.
Дверь открывается снаружи. Мы останавливаемся в шаге от паникующего Джека Кана и группы Искренних, следовавших за ним.
— Что ты сделал? — спрашивает он. — Эрика нет в камере.
— Он находился под нашей юрисдикцией, — говорит Тори. — Мы провели суд и казнили его. Вы должны быть благодарны.
— Почему… — лицо Джека становится красным. Кровь темнее, чем румянец, даже если одно состоит из другого. — Почему я должен вас благодарить?
— Вы ведь тоже желали ему смерти, разве нет? Он убил одного из ваших детей. — Тори наклоняет голову и смотрит на него большими невинными глазами. — Ну, мы позаботились об этом за вас. И теперь просим нас извинить — нам пора уходить.
— Что… уходить? — шипит Джек.
Если мы уйдем, он не сможет выполнить два из трех требований Макса. Эта мысль пугает его, это видно по его лицу.
— Я не могу позволить вам уйти, — говорит он.
— Ты не вправе нам что-либо указывать, — замечает Тобиас. — Если ты не отойдешь в сторону, мы вынуждены будем пройтись по тебе.
— Разве ты не пришел сюда, чтобы найти союзников? — Джек хмурится. — Если ты выполнишь свою угрозу, мы перейдем на сторону Эрудитов, и я обещаю тебе, что мы никогда не будем вашими союзниками.
— Мы не нуждаемся в вас, как в союзниках, — говорит Тори. — Мы Бесстрашные.
Все кричат, и каким-то образом их крикам удаётся рассеять туман в моей голове. Толпа двигается вперёд. Искренние отошли с нашего пути, поток Бесстрашных стремится заполнить всё пустующее пространство, будто в помещении прорвало трубу.
Захват Марлен на моем локте ослабевает. Я бегу вниз, следуя за Бесстрашными, игнорируя толчки локтями и окружающий шум. Чувствую себя, будто снова на инициации, несусь по ступеням Центра после Церемонии выбора. Ноги горят, но это ничего.
Мы достигаем холла. Внизу нас ждут Искренние и Эрудиты, включая блондинку Дивергента, которую тащили за волосы к лифту, девочку, которой я помогла бежать, и Кару. Они смотрят на толпу Бесстрашных с беспомощным выражением на лицах.
Кара замечает меня и хватает за руку:
— Куда вы все бежите?
— В штаб Бесстрашных, — я пытаюсь высвободить руку, но она не отпускает. Я не смотрю ей в лицо.
— Иди в Дружелюбие, — говорю я. — Они обещали безопасность всем, кто пожелает. Здесь ты не будешь в безопасности.
Она отпускает меня, почти отталкивая от себя.
Снаружи земля будто скользит под кроссовками, а мешок с одеждой ударяется о спину, пока я бегу. Дождь капает на голову и спину. Наступаю на лужи, от чего намокают брюки.
Чувствую запах мокрого асфальта и делаю вид, что это единственный запах.
Я стою на платформе, глядя в пропасть. Вода ударяется о стену подо мной, но она не поднимается достаточно высоко, чтобы намочить мои ботинки.
В сотне ярдов от меня Бад раздаёт оружие для пейнтбола. Кто-то ещё раздаёт шарики. Вскоре все потаённые уголки штаба Бесстрашных будут покрыты разноцветной краской, закрывающей обзор камер наблюдения.
— Эй, Трис, — говорит Зик, присоединяясь ко мне возле перил. Его глаза красные, но на губах появляется мимолетная улыбка.
— Эй. Вы позаботились о Шоне?
— Да. Мы подождали, пока ее состояние стабилизируется и забрали ее сюда, — он трет один глаз большим пальцем. — Я не хотел перемещать ее, но… совершенно очевидно, что с Искренними больше не безопасно.
— Как она?
— Не знаю. Она выживет, но медсестра думает, что всю нижнюю часть тела парализует. Меня это не беспокоит, но… Как она будет Бесстрашной, если не сможет ходить?
Я смотрю через Яму, где некоторые бесстрашные дети гоняются друг за другом по дорожке, ударяя шары о стены. Один из них лопается и забрызгивает камень желтым цветом.
Я думаю о том, что сказал мне Тобиас, когда мы провели ночь вместе с Афракционерами, что старшие Бесстрашные покидают фракцию, потому что физически не способны оставаться в ней. Я думаю о песне Искренних, в которой они называют нас самой жестокой фракцией.
— Она сможет, — говорю я.
— Трис. Она даже не в состоянии передвигаться.
— Уверена, она сможет, — я смотрю на него. — У неё будет инвалидная коляска, и кто-нибудь сможет возить её по Яме, к тому же в здании есть лифт.
Я показываю вверх над нашими головами.
— Ей не обязательно ходить, чтобы спускаться вниз по кабелю или стрелять из пистолета.
— Она не хочет, чтобы я возил её, — его голос звучит слегка надломлено. — Она не хочет, чтобы я поднимал ее или нес.
— Тогда ей придется это преодолеть. Неужели ты собираешься позволить ей вылететь из числа Бесстрашных по такой глупой причине как то, что она не в состоянии ходить?
Несколько секунд Зик молчит. Его взгляд скользит по мне, и он прищуривается, будто оценивая или измеряя меня.
Затем он поворачивается и обхватывает меня руками. Меня так давно никто не обнимал, что я цепенею. Затем расслабляюсь и позволяю его объятиям согреть мое тело, замерзшее в мокрой одежде.
— Я собираюсь пойти пострелять, — сообщает он, отстраняясь. — Хочешь со мной?
Я пожимаю плечами и следую за ним по дну Ямы. Бад даёт каждому из нас по маркеру, и я заряжаю свой. Он тяжёлый и жёсткий, так не похож на револьвер, что у меня не возникает никаких проблем с тем, чтобы держать его.
— Мы почти закончили с покраской Ямы и подземелья, — говорит Бад. — Но вам следует проверить Пик.
— Пик?
Бад указывает вверх на стеклянное здание над нами. Взгляд пронзает меня, как игла. В последний раз я стояла на этом месте и смотрела вверх, когда была на миссии по уничтожению моделирования. Я была с моим отцом.
Зик уже поднимается вверх по тропе. Я заставляю себя следовать за ним нога в ногу. Трудно идти, трудно дышать, но каким-то образом мне это всё-таки удаётся. К тому времени, как мы достигаем ступенек, давление в груди почти сошло на нет.
Как только мы оказываемся на Пике, Зик поднимает маркер и целится в одну из камер под потолком. Он стреляет, и зелёная краска брызгает мимо объектива камеры, на окно.
— О, — говорю я, морщась. — Фигово.
— Да? Хотел бы я взглянуть, как ты с этим справишься.
— Действительно? — я поднимаю собственный маркер, кладу его на левое плечо вместо правого. Оружие кажется чужим в левой руке, но я не смогла бы удержать его вес правой. Нахожу камеру в зоне видимости, а затем прищуриваюсь, глядя в объектив. Голос в моей голове шепчет: вздохни, прицелься, вдохни, стреляй. У меня уходит несколько секунд, чтобы понять, что это голос Тобиаса, ведь именно он научил меня стрелять. Нажимаю на курок, и шарик ударяет по камере, заливая краской объектив. — Вот. Теперь ты видел. Даже с левой руки.
Зик бормочет что-то неприятное себе под нос.
— Эй! — кричит радостный голос. Марлен высовывает голову над стеклянным полом. Краска размазывается у нее на лбу, делая её обладательницей фиолетовой брови. Со злобной улыбкой она целится в Зика, попадая в ногу, а затем в меня. Шарик обжигает мою руку.
