— Тебе даже отдавать ничего не надо, — говорит Юрай. — Ее мать сидит тут же. Иди и ударь ее.
Я слежу за его взглядом: он направлен на женщину средних лет с голубыми полосками на голове и серьгами по всей мочке уха. Она красива, как и Линн.
Тобиас входит в комнату минутой позже, следуя за Тори и Гаррисоном. Я избегала его. Я не разговаривала с ним после той ссоры, прежде чем Марлен…
— Здравствуй, Трис, — говорит Тобиас, когда я достаточно близко, чтобы услышать его. Его голос низкий, грубый.
— Привет, — отвечаю я глухо, будто мой собственный голос мне не принадлежит.
Он садится рядом со мной и кладет руку на спинку моего стула, наклоняясь ближе. Я не смотрю назад, я отказываюсь смотреть назад.
Я смотрю назад.
Темные глаза особенного оттенка синего, так или иначе способны заставить забыть обо всем, утешают меня, но напоминают, что мы друг от друга всё дальше, что все не так, как хотелось бы.
— Ты не собираешься спросить, как я? — интересуюсь я.
— Нет, я уверен, что ты не в порядке, — он качает головой. — Я хочу попросить тебя не принимать никаких решений, пока мы всё не обсудим.
Слишком поздно, думаю я. Решение принято.
— Ты имеешь в виду, пока мы все об этом не поговорим? Ведь это касается всех нас, — замечает Юрай. — Думаю, никто не должен превращать себя в мишень.
— Никто? — уточняю я.
— Нет! — Юрай хмурится. — Мы должны нанести ответный удар.
— Да, — говорю я глухо. — Давайте спровоцируем женщину, которая может заставить половину из нас совершить самоубийство. Отличная идея.
Я слишком сурова. Юрай выливает содержимое своей бутылки в горло и ставит бутылку на стол так, что я боюсь, что он рухнет.
— Не говори об этом так, — говорит он, рыча.
— Извини, — отвечаю я. — Но ты же знаешь, что я права. Лучший способ спасти от смерти половину членов нашей фракции, это пожертвовать одной жизнью.
Не знаю, чего я ожидала. Может того, что Юрай, который слишком хорошо знает, что случится в том случае, если ни один из нас не пойдет, будет добровольцем. Но он смотрит вниз. Не желает.
— Тори, Гаррисон и я решили повысить уровень безопасности. Надеюсь, если все осознают эти атаки, мы сможем остановить их, — говорит Тобиас. — Если это не сработает, тогда и будем думать о других вариантах. Конец дискуссии. И никто не собирается делать что-либо еще. Хорошо?
Он смотрит на меня, когда спрашивает, и поднимает брови.
— Хорошо, — соглашаюсь я, не смея встретиться с ним взглядом.
После обеда я стараюсь вернуться в общежитие, где спала, но не могу заставить себя пройти через дверь. Вместо этого я хожу по коридорам, стряхивая каменную крошку с пальцев и слушая эхо своих шагов.
Совершенно не намеренно останавливаюсь у фонтана, где Питер, Дрю и Ал напали на меня. Я знала Ала, знала, как он пахнет, я все еще знаю — в моем мозгу всплывает аромат лимона. Теперь у меня он ассоциируется не с моим другом, а с бессилием, которое я чувствовала, когда они потащили меня в пропасть.
Я иду быстрее, держа глаза широко открытыми. Мне необходимо уехать отсюда, подальше от этого места, где мой друг напал на меня, где Питер ударил Эдварда, где незрячие армии моих друзей начали свое нападение на Отреченных, где началось все это безумие.
Я иду к месту, где в последний раз чувствовала себя в безопасности: небольшая квартира Тобиаса. Добравшись до двери, чувствую себя спокойнее.
Квартира не заперта. Я толкаю дверь ногой. Его там нет, но я остаюсь, сижу на кровати и сгребаю одеяло в свои руки, спрятав лицо в ткани, и глубоко дышу через нос. Запаха почти не осталось, так давно он спал на ней.
Дверь открывается, и Тобиас проскальзывает внутрь. Я вяло отвожу руки, и одеяло падает на колени. Как мне объяснить свое присутствие? Я должна сердиться на него.
Он не хмурится, но его рот настолько напряженный, и я понимаю, что он чувствует.
— Не будь идиоткой, — говорит он.
— Идиоткой?
— Ты лжешь. Ты говорила, что не пойдешь к Эрудитам, но ты лгала, и поход к Эрудитам делает тебя идиоткой. Так что не будь ею.
Я сбрасываю одеяло и встаю.
— Не пытайся все упростить, — говорю я. — Это невозможно. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что это правильно.
— Почему ты именно сейчас хочешь действовать, как Отреченная? — его голос наполняет комнату, в моей груди рождается страх. Его гнев кажется слишком внезапным. Слишком странным. — Все это время ты настаивала, что была слишком эгоистична для них, и теперь, когда твоя жизнь находится на волоске, ты решила погеройствовать? Что с тобой?
— Что со мной?! Люди умирают. Они сошли прямо с края здания! И в моих силах это остановить!
— Ты слишком важна, чтобы просто… умереть.
Он качает головой. Он даже не смотрит на меня, глаза перемещаются к стене позади меня или на потолок выше меня, на все, кроме меня. Я слишком ошеломлена, чтобы сердиться.
— Я не важна. Каждому будет только лучше без меня, — говорю я.
— Да кому какое дело до всех? Как насчет меня?
Он опускает голову на руки, закрыв глаза. Его пальцы дрожат.
Затем он пересекает комнату в два больших шага и касается губами моих. Их нежность стирает давление нескольких последних месяцев, и я снова та девушка, которая сидела на камнях рядом с пропастью, и река омывала её лодыжки, сидела там, где мы впервые поцеловались. Я та девушка, которая схватила его за руку в коридоре только потому, что очень этого хотела.
Я скрещиваю руки на груди, чтобы удержать его подальше от себя. Проблема в том, что я ещё и та самая девушка, которая выстрелила в Уилла и солгала об этом, которая сделала выбор между Гектором и Марлен, которая совершила тысячи других вещей. Я не в силах стереть свои поступки.
— Вы все будет в порядке.
Я не смотрю на него. Я смотрю на его футболку между моими пальцами и черными чернилами татуировки на шее, но не на его лицо.
— Не в первый раз. Но ты должен двигаться дальше и делать то, что нужно.
Он обнимает меня за талию и притягивает к себе.
— Это ложь, — говорит он, прежде чем целует меня снова.
Это неправильно. Неправильно забыть, кем я стала, и позволить ему целовать меня, когда я знаю, что именно собираюсь сделать.
Но я хочу этого. О, я этого очень хочу.
Встаю на цыпочки и обнимаю его. Кладу одну руку между его лопаток, а другой глажу шею. Я могу чувствовать его дыхание на моей ладони, его грудь поднимается и опадает, и я знаю, что он сильный, устойчивый, его не остановишь. Это все, что мне нужно, чтобы быть той, кем я не являюсь.
Он отступает назад, тянет меня за собой, я спотыкаюсь. Запинаюсь о собственные ботинки. Он сидит на краю кровати, я стою перед ним, и мы, наконец, смотрим друг другу в глаза.
Он трогает мое лицо, касаясь щек руками, скользит пальцами по шее, останавливаясь пальцами у небольшого изгиба.
Я не могу остановиться.
Я нахожу его рот; он на вкус, как вода и свежий воздух. Я провожу рукой от шеи до спины, и скольжу под его рубашку. Он целует меня сильнее.
Я знала, что он сильный, но не осознавала насколько, пока не чувствую, как мышцы на его спине напрягаются под моими пальцами.
Стоп, говорю я себе.
Мы спешим, кончики его пальцев проникают под мою рубашку, и мои руки хватаются за него, притягивая ближе изо всех сил. Меня ни к кому никогда не тянуло с такой силой.
Он отклоняется назад ровно настолько, чтобы заглянуть мне в глаза.
— Обещай мне, — шепчет он. — Что не пойдешь. Ради меня.
Могу ли я? Могу ли я остаться здесь, наладить наши с ним отношения, пусть кто-то другой умирает за меня? Глядя на него, я думаю на мгновение, что могу. А потом вижу Уилла. Складку между его бровями. Пустые, связанные моделированием глаза. Падение тела.
«Ради меня» — и мольба в темных глазах Тобиаса.
Но если я не пойду к Эрудитам, то кто тогда? Тобиас? Это кажется тем, на что он вполне мог бы пойти.
Мне больно лгать, но я не могу иначе:
— Хорошо.
— Обещаешь? — спрашивает он, хмурясь.
Боль пульсирует, распространяясь повсюду; все смешалось: чувство вины, страх, тоска.
— Обещаю.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Перевод: Екатерина Забродина, Маренич Екатерина, Инна Константинова, Дольская Алина, Ania Lune
Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль, 4010
Засыпая, он яростно сжимает меня в объятиях, усиливая ощущение, что моя жизнь — тюрьма. Мысленно считаю удары его сердца и жду, пока ослабнет хватка и выровняется дыхание.
Я не позволю Тобиасу пойти к Эрудитам, когда произойдет следующая смерть. Не позволю.
Выскальзываю из его рук, накидываю на плечи один из его свитеров, чтобы взять с собой его запах. Надеваю туфли, не беру никакого оружия или сувениров. Останавливаюсь в дверях и смотрю на Тобиаса, наполовину погребенного под одеялом, мирного и сильного.
