Здесь имеются в виду два высказывания Горького. Первое: «Жизнь, как это известно, — борьба господ за власть и рабов — за освобождение от гнета власти»555. Впрочем, похожее высказывание есть и у Николая Островского: «…жизнь без борьбы для меня не существует. На кой черт она мне сдалась, если только жить для того, чтобы существовать. Жизнь — это борьба»[2208].
И второе высказывание, едко высмеянное Высоцким: «Если враг не сдается — его уничтожают». Так называлась статья Горького, опубликованная в газете «Правда» (№ 314 от 15.11.1930). В повести же представлена осовремененная версия этого высказывания: «Если враг не сдается — его сажают» (поскольку самого героя-рассказчика посадили в психушку; кроме того, здесь содержится намек на массовые посадки инакомыслящих в 1966 — 1968 годах).
А далее вслед за Горьким появляется еще один знаковый персонаж. При этом уже в самом начале послесловия происходит совмещение двух сюжетов: посвященного психбольнице и посвященного океанариуму (в основной редакции повести это произойдет ближе к концу, когда дельфины и киты освободят узников психбольницы).
Итак, к герою-рассказчику, который является пациентом этой больницы, нео-ожиданно подходит профессор-ихтиолог и ни с того ни с сего сообщает о том, что происходит в океанариуме: «Только что ко мне подошел человек, говорит: “Здравствуйте, батенька*. Ну наконец-то! Слыхали! Дельфины-то опять что затеяли? А? Каково?”».
Дорогой читатель, вам ничего не напоминает это обращение? Если нет, тогда бьем цитатой:
1) Л е н и н… Так вы Ипполит Сестрорецкий? Здравствуйте, батенька*. Ну-с, а теперь о вас газеты пишут. <.. >
Л е н н н… Дятлов, вы? Здравствуйте, батенька, куда исчезли, почему не показываетесь?[2209] [2210]
2) Владимир Ильич мгновенно окинул его взглядом, быстро идет навстречу, протягивает руку:
— Здравствуйте, батенька, здравствуйте.
— Добрый день, Владимир Ильич.
— Прошу сюда, вот в это кресло. Да вы смелей, смелей.558
Вообще ленинское обращение «батенька» было у всех на слуху — достаточно вспомнить его знаменитое высказывание о Льве Толстом: «Улыбаясь, прижмурив глаза, он с наслаждением вытянулся в кресле и, понизив голос, быстро продолжал: “Какая глыба, а? Какой матерый человечище! Вот это, батенька, художник…”»[2211] [2212].
Да и в основной редакции «Дельфинов и психов» также присутствует это слово, и произносится оно от лица врачебного персонала, который является олицетворением власти: «Вы, — говорят, — батенька, получили 68, а вы, — говорят, — Митенька, — 2». Можно предположить, что и здесь в первом случае медперсонал обращается к самому герою-рассказчику, называя его «батенька»560 А почему он получил «68» (по 100-балльной шкале), догадаться легко: это намек на 1968-й год, когда Высоцкий попал в психиатрическую клинику имени Соловьева.
Приведем еще раз цитату из послесловия к повести: «Здравствуйте, батенька! Ну наконец-то! Слыхали! Дельфины-то опять что затеяли? А? Каково?». И сравним ее с репликой Ленина в сценарии А. Фадеева «Комсомольск на Тихом океане»: «Последняя отчаянная попытка восстановить власть помещиков в России, и все для того, чтобы укрепить падающую власть английских и французских эксплуататоров во всем мире. И заметьте! Керзон ставит условием торговых переговоров с нами, чтобы мы не трогали Врангеля. Каково? А? (Ленин весело, заразительно хохочет.)»[2213].
Имеется еще одно указание на то, что профессор-ихтиолог — это Ленин: «Сидит, сидит с тремя плевками — на лице, на лысине и где-то на брюках». Джон Лилли уж точно лысым не был (до глубокой старости он сохранил пышную шевелюру), а вождь мирового пролетариата, напротив, был лыс. (Вообще образ профессора в послесловии кардинально отличается от его образа в основной редакции повести. В последней он скорее напоминает Брежнева — вставная челюсть, шамкающая речь и т. д.).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кроме того, про профессора сказано: «Профессор-ихтиолог-лингвист, который спасал мир, да так и не спас». Именно Ленина многие считали спасителем Отечества и мессией (вспомним «Командировочную пастораль» А. Галича: «Обманул Христос новоявленный»). И именно Ленин был основателем океанариума, в котором ставились «мерзкие опыты» над «дельфинами» и «китами», — то бишь создателем ГУЛАГа. Впоследствии Высоцкий будет использовать родственный образ гербария, где люди предстанут уже в виде насекомых, приколотых живьем булавками.
Как видим, от издевки над основоположником метода социалистического реализма в литературе Горьким («Так-то, дорогой основоположник!») Высоцкий вполне естественно перешел к основоположнику марксизма-ленинизма в России Ленину.
Подождите, погодите, постойте! Да ведь это же он! Помните? Профессор-ихтиолог-лингвист, который спасал мир, да так и не спас…
Герой-рассказчик делает вид, что забыл, кто перед ним, — так же как в «Марафоне» (1971): «Как его? Забыл… Сэм Брук!», — и в стихотворении «Я прожил целый день в миру / Потустороннем…» (1975), где речь идет о Сталине: «Там этот, с трубкой… Как его? /Забыл. Вот память!».
Далее герой «нахально» обращается к профессору:
— А не кажется ли вам, что это не лечебница, а полигон, военный полигон в штате Невада? Причем, секретный! И вас сюда не звали[2214]. Сейчас придет сержант! И сержант проверит, как вы здесь очутились. А? Кто вас подослал, кому это на руку?
Повторяется ситуация из песен «Про джинна», «Про плотника Иосифа» и из стихотворения «Я тут подвиг совершил…» (все — 1967): «Так что, хитрость, — говорю, — брось свою, иудину, / Прямо, значит, отвечай — кто тебя послал? / Кто загнал тебя сюда, в винную посудину, / От кого скрывался ты и чего скрывал?», «Я, конечно, вопрошаю: / “Кто такой?”», «Я спросил его в упор: / “А ну, — говорю, — ответь: / Код мой нужен, репортер, / Не для забавы ведь?”». Позднее этот мотив встретится в «Двух судьбах» и в «Диагнозе»: «Я спросил: “Ты кто такая?”. / А она мне: “Я — Кривая…”», «Доктор, мы здесь с глазу на глаз, / Отвечай же мне, будь скор: / Или будет мне диагноз, / Или будет приговор?» («Кто вас подослал..?» = «.. кто тебя послал?» = «Кто такой?» = «Ты кто такая?»; «Прямо, значит, отвечай» = «А ну, — говорю, — ответь» = «Отвечай же мне»; «Я, конечно, вопрошаю» = «Я спросил его в упор» = «Я спросил»).
В разбираемом фрагменте повести герой говорит профессору, что сейчас придет сержант милиции и разберется с ним. Тут же появляется этот сержант и начинает разбираться с самим героем: «Кто это там еще зовет меня? Я занят! У меня дискуссия, переходящая в проверку документов!».
Тем временем, профессор, воспользовавшись моментом, быстро ретировался: «Так вот! Где же он? Исчез…[2215] [2216] Господи! Какое счастье, что кончились галлюцинации».
Похожий поворот событий произошел в «Разговоре в трамвае» (1968), где герой тоже рассчитывал на приход милиции, но эта милиция, которую представляет тот же сержант, хочет забрать его самого: «Путаете вы, не поддавший я! / Гражданин сержант, да пострадавший я! / Это он неправ, да клянусь я! / Нет, возьмите штраф, тороплюсь я» /5; 499/. Вскоре этот сержант появится в «Милицейском протоколе» (1971): «Разбудит утром не петух, прокукарекав, — / Сержант поднимет, как человеков».
Теперь остановимся более подробно на связях повести с некоторыми произведениями 1967 года.
Например, первая строка только что упомянутого стихотворения «Я тут подвиг совершил — два пожара потушил» предвосхищает реплику дельфина, обращенную к профессору-ихтиологу: «Мы говорили, мы давно говорили, несколько тысяч лет назад говорили, но что толку? Цезарю говорили, Македонскому, Нерону, даже пытались потушить пожар» (АР-14-82).
