с потрясением, продолжил давить Пахоменко.
— Генеральный прокурор Руденко Роман Андреевич меня намедни кофе угощал в своем кабинете, — сообщил я как бы между прочим и ни на что не намекая, и, вообще, перевел свой взгляд на огромную хрустальную люстру, что одиноко свисала с потолка.
— Думаешь, я в это поверю? — в свою очередь усмехнулся Пахоменко, но его губы едва дрогнули. Видимо, нерв заело.
— Не верьте.
— Зачем тогда пришел? — он насторожился от того, что я не бросился доказывать свои слова.
— Извиняться, — пришлось напомнить. Заместитель начальника управления областной торговли человек важный и все упомнить не в состоянии.
— Тогда о чем ты собираешься вести долгий разговор? — Пахоменко явно не понимал происходящее, но судя по появившимся глубоким морщинам на лбу силился это сделать.
— О раскаянии, — подсказал я ему.
— О твоем?
— О вашем.
— Моем? — его брови поползли вверх.
Я кивнул.
— Но извиняешься же ты.
— Так я на службе. Мне начальник следствия приказал извиниться, я и извиняюсь, — прояснил я ситуацию.
— Странно ты как-то извиняешься.
На это верное замечание собеседника я лишь развел руками.
— Нам осталось урегулировать вопрос с раскаянием, — вывел я его из глубокой задумчивости.
— Раскаянием? — повторил Пахоменко, сфокусировав на мне взгляд.
— Совершенно случайно у меня оказалось письменное заявление некоего Михаила Олейника, — наконец, я смог подойти к делу. — Он собирался уехать на свою историческую родину, в связи с чем переводил совершенно ненужные в Израиле рубли в ювелирные украшения. — Пахоменко слушал меня, не перебивая, и я продолжил. — Помогала ему в этом, прямо говоря, незаконном деле, заведующая специальным комиссионным магазином Фоминых. Насколько я знаю, она ваша креатура.
— Чушь! — перестал сдерживаться Пахоменко. — Ты что, щенок, решил меня шантажировать?! — вскочил он с кресла.
— Витенька, что случилось?! — ворвалась в комнату Ленусик.
— Вон! Закрой дверь с той стороны! — обернулся на ее голос Пахоменко.
Та на приступ мужней агрессии вздрогнула и поспешила убраться.
— Да я знаешь, что с тобой сделаю?! — вернулся он ко мне.
— Ничего, — совершенно спокойно ответил я.
— Я тебя в порошок сотру! — Пахоменко будто меня не слышал.
— Заглохни и слушай, что я тебе скажу, — процедил я.
— Что ты сказал? — словно, не веря в услышанное, переспросил высокопоставленный визави.
— Сядь и слушай, — повторил я, не отводя взгляда. — Навредить ты мне ничем не сможешь. А вот я тебе очень даже могу. Дам документам о твоем сыне и заявлению Олейника ход, и ты вылетишь с хлебного места. Твои покровители поспешат от тебя избавиться, чтобы самим не замараться и не лишиться кресел.
— Из-за слов какого-то еврея? Не смеши! В худшем случае Фоминых распрощается с должностью. А я с этим твоим Олейником даже не знаком!
— Если бы только заявление Олейника, то, возможно, так бы все и было, но отличился твой сынок. Он с приятелями избили и изнасиловали девушку. Не думаю, что партия воспримет такое с пониманием.
— Какую девушку?! Да на этой шлюхе пробы негде ставить! Не было никакого изнасилования! Эта девка всем дает за тряпки, деньги, да за вкусно пожрать. И не даст она никаких показаний против Сергея!
— Даст — за тряпки, деньги и за вкусно пожрать, — уверил я Пахоменко. — К тому же есть еще два свидетеля бесчинств твоего сына.
— Ах ты, сука! — он вновь начал приподниматься.
— Сидеть! — гаркнул я.
— У меня договоренность с Моховым! — выдернул еще один козырь Пахоменко, но в кресло приземлился.
— Виктор Сергеевич, я следователь, процессуально независимое лицо, и начальник милиции мне не указ. Съезжу к своему будущему тестю, возбужу уголовное дело и начну его расследовать. И никто мне в этом не помешает.
— Чего ты хочешь? — слушая мои объяснения, буравил он меня ненавистным взглядом.
— Раскаяния, — улыбнулся я.
— Какого, к черту, раскаяния?! — Пахоменко даже посерел от злости.
— Искреннего, от чистого сердца.
Из подъезда я вышел уже после десяти вечера. Вызванное такси еще не подъехало, а ждать на улице оказалось холодно. Но в гостях, где мне даже горячего чая не предложили, я задерживаться не стал. Сделал предложение, от которого невозможно отказаться и ушел.
Вместо машины с шашечками подкатили белые жигули, из которых, громко хлопнув дверью, вылез молодой парень.
— Я тебя где-то видел, — заявил он мне не особо трезвым голосом, когда со мной поравнялся. — Да ты же тот самый следак!
— Сергей Пахоменко? — я тоже его узнал.
— Чего, извиняться приполз? — он довольно заржал.
— Ага, перед Виктором Сергеевичем уже извинился. Теперь твоя очередь, — подтвердил я. На Пахоменко младшем была модная рыжая дубленка, благо распахнутая, и я пробил ему в самое солнышко.
— Извини, — похлопал я согнувшуюся пополам тушку по спине и пошел в сторону заезжающего во двор такси.
И уже через двадцать минут был у себя дома.
— А мы с Васей тебя заждались, — Алина стояла напротив входной двери с недовольным котом на руках.
— Я такси только что отпустил, — вздохнул я. — Придется идти и вызывать по новой.
— Ты мне не рад? — она коротко поцеловала меня в губы.
— Рад, но уже поздно, а я не хочу разборок с твоими родителями, — обозначил я свою позицию.
— Зачем тогда ключи мне дал? — резонно спросила девушка.
Вообще-то она сама забрала мои запасные, лишь поставив меня об этом в известность, но я, разумеется, напоминать ей об этом не стал, как и требовать вернуть ключи.
— Я сейчас, — развернулся обратно к двери и наткнулся взглядом на содранную полосу обоев.
Оглянулся на девушку, та мне мило улыбнулась, и я молча вышел из квартиры.
Меня душило раздражение. Нет, не из-за Алины, я сам себя раздражал.
Там, в моем времени все намного проще. Отношения завязываются, какое-то время длятся, а затем заканчиваются. Или еще проще — завязка и после бурного секса сразу же наступает развязка. И, главное, без последствий.
Здесь же, начав отношения, ты
