1902
Ему же
Нет, мой лучший брат, не прав ты:Я тебя не разлюблю!Мы плывем, как аргонавты,Душу вверив кораблю.
Все мы в деле: у кормила,Там, где парус, где весло.Пыль пучины окропилаНаше влажное чело.
Но и в диком крике фурий,Взором молний озарен,Заклинатель духов бури,Ты поешь нам, Арион!
Если нас к земному лонуДонести дано судьбе,Первый гимн наш – Аполлону,А второй наш гимн – тебе!
Если ж зыбкий гроб в пучинеПрисудили парки нам,Мы подземной ПрозерпинеИ таинственным богам
Предадим о молитвой душу, —А тебя из мглы пучинТихо вынесет на сушуНа спине своей – дельфин.
3 августа 1903
Лев Святого Марка
Pax tihi, Marce, evangelista meus.[16]
(Надпись па книге, которую держит в лапах лев Святого Марка)
Кем открыт в куске металлаТы, святого Марка лев?Чье желанье оковалоНа века – державный гнев?
«Мир тебе, о Марк, глашатайВечной истины моей».И на книгу лев крылатыйНаступил, как страж морей.
Полузверь и полуптица!Охраняема тобой,Пять веков морей царицаНасмехалась над судьбой.
В топи илистой лагуныВстали белые дворцы,Пели кисти, пели струны,Мир судили мудрецы.
Сколько гордых, сколько славных,Провожая в море день,Созерцали крыл державныхВозрастающую тень.
И в святые дни БеллиниТы над жизнью мировойТак же горд стоял, как нынеНад развенчанной страной.
Я – неведомый прохожийВ суете других бродяг;Пред дворцом, где жили дожи,Генуэзский вьется флаг;
Не услышишь ты с каналаТасса медленный напев;Но, открыт в куске металла,Ты хранишь державный гнев.
Над толпами, над веками,Равен миру и судьбе,Лев с раскрытыми крыламиНа торжественном столбе.
9/22 июня 1902
Венеция
Венеция
Почему под солнцем юга в ярких красках и цветах,В формах выпукло-прекрасных представал пред взором прах?
Здесь – пришлец я, но когда-то здесь душа моя жила.Это понял я, припомнив гондол черные тела.
Это понял, повторяя Юга полные слова,Это понял, лишь увидел моего святого Льва!
От условий повседневных жизнь свою освободив,Человек здесь стал прекрасен и как солнце горделив.
Он воздвиг дворцы в лагуне, сделал дожем рыбака,И к Венеции безвестной поползли, дрожа, века.
И доныне неизменно все хранит здесь явный следПрежней дерзости и мощи, над которой смерти нет.
1902
Венеция
Памяти И. Коневского
Блажен, кто пал, как юноша Ахилл,
Прекрасный, мощный, смелый, величавый,
В начале поприща торжеств и славы,
Исполненный несокрушенных сил!
В. Кюхельбекер
И ты счастлив, нам скорбь – тебе веселье,Не в будничных тисках ты изнемог,Здесь на земле ты справил новоселье,И празднично еще горит чертог.
Ты жаждал знать. С испугом и любовьюПытливым взором ты за грань проник, —Но эти сны не преданы злословью,Из тайн не сделано тяжелых книг.
Ты просиял и ты ушел, мгновенный,Из кубка нового один испив.И что предвидел ты, во всей вселеннойНе повторит никто... Да, ты счастлив.
Лишь, может быть, свободные стихииПрочли и отразили те мечты.Они и ты – вы были как родные,И вот вы близки вновь, – они и ты!
Ты между них в раздольи одиноком,Где тихий прах твой сладко погребен.Как хорошо тебе в лесу далеком,Где ветер и березы, вяз и клен!
3 октября 1901
Андрею Белому
Я многим верил до исступленности,С такою надеждой, с такою любовью!И мне был сладок мой бред влюбленности,Огнем сожженный, залитый кровью.
Как глухо в безднах, где одиночество,Где замер сумрак молочно-сизый...Но снова голос! зовут пророчества!На мутных высях чернеют ризы!
«Брат, что ты видишь?» – Как отзвук молота,Как смех внемирный, мне отклик слышен:«В сиянии небо – вино и золото! —Как ярки дали! как вечер пышен!»
Отдавшись снова, спешу на кручи яПо острым камням, меж их изломов.Мне режут руки цветы колючие,Я слышу хохот подземных гномов.
Но в сердце – с жаждой решенье строгое,Горит надежда лучом усталым.Я много верил, я проклял многоеИ мстил неверным в свой час кинжалом.
1903
Младшим
Они Ее видят! они Ее слышат!С невестой жених в озаренном дворце!Светильники тихое пламя колышат,И отсветы радостно блещут в венце.
А я безнадежно бреду за оградойИ слушаю говор за длинной стеной.Голодное море безумствовать радо,Кидаясь на камни, внизу, подо мной.
За окнами свет, непонятный и желтый,Но в небе напрасно ищу я звезду...Дойдя до ворот, на железные болтыГорячим лицом приникаю – и жду.
Там, там, за дверьми – ликование свадьбы,В дворце озаренном с невестой жених!Железные болты сломать бы, сорвать бы!..Но пальцы бессильны, и голос мой тих.
1903
Юргису Балтрушайтису
Осенний ветер выл над урной одинокой.
Ю. Б.
Нам должно жить! Лучом и светлой пылью,Волной и бездной должно опьянеть,И все круги пройти – от торжества к бессилью,Устать прекрасно, – но не умереть!
Нам вверены загадочные сказки,Каменья, ожерелья и слова,Чтоб мир не стал глухим, чтоб не померкли краски,Чтоб тайна веяла, жива.
Блудящий огонек – надежда всей вселенной —Нам окружил венцами волоса,И если мы умрем, то он – нетленный —Из жизни отлетит, к планетам, в небеса.
Тяжелая плита над нашей мертвой грудьюЗадвинет навсегда все вещие пути,И ветер будет петь унылый гимн безлюдью...Нам умереть нельзя! нет, мы должны идти!
Октябрь 1901
З. Н. Гиппиус
Неколебимой истинеНе верю я давно,И все моря, все пристаниЛюблю, люблю равно.
Хочу, чтоб всюду плавалаСвободная ладья,И Господа и ДьяволаХочу прославить я.
Когда же в белом саванеУсну, пускай во снеВсе бездны и все гаваниЧредою снятся мне.
Декабрь 1901
В. И. Прибыткову
Застольная речь
Мы здесь собрались дружным кругом,Когда весна шумит над ЮгомИ тихо голубеет твердь,Во дни Христова воскресенья,Когда по храмам слышно пеньеО победившем смертью смерть!
Бессильно тают глыбы снега,Река разламывает лед,Чтоб к морю полететь с разбега,В себе качая небосвод.А по полям цветет, поетПодснежников святая нега.
Нас не страшат земные зимы,Мы веснам верим в смене лег!Не так ли, косностью томимы,О смерть! мы верим в твой обет!Наш путь далек, мы пилигримы,Но вдалеке нам светит свет.
Да! этот мир как призрак канет,Смерть наши узы разорвет.И новый день нам в душу глянет!Пусть он нас снова отуманитИ пусть измучит, пусть обманет,Но только был бы зов – вперед!
2 апреля 1901
Июль 1908
Да, пробил последний, двенадцатый час!Так звучно, так грозно.Часы мировые окликнули нас.О, если б не поздно!
Зарницами синими полночь полна,Бушуют стихии,Кровавым лучом озарилась лунаНа Айа-Софии.
Стоим мы теперь на распутьи веков,Где выбор дороги,И в грозную полночь окликнул нас зов,И властный и строгий.
Кто в час совершений в дремоте поник, —Судьбе не угоден.И мимо пройдет, отвративши свой лик,Посланник господен.
О, есть еще время! Стучат и стучатЧасы мировые.В таинственных молниях виден ЦарьградИ Айа-София.
1 августа 1903
Лирические поэмы
Город женщин
Домчало нас к пристани в час предвечерний,Когда на столбах зажигался закат,И волны старались плескаться размернейО плиты бассейнов и сходы аркад.Был берег таинственно пуст и неслышен.Во всей красоте златомраморных стен,Дворцами и храмами, легок и пышен,Весь город вставал из прибоев и пен.У пристани тихо качались галеры,Как будто сейчас опустив паруса,И виделись улицы, площади, скверы,А дальше весь край занимали леса.Но не было жизни и не было люда,Закрытые окна слагались в ряды,И только картины глядели оттуда...И звук не сливался с роптаньем воды.
Нас лоцман не встретил, гостей неизвестных,И нам не пропела с таможни труба,И мы, проходя близ галер многоместных,Узнали, что пусты они как гроба.Мы тихо пристали у длинного мола,И бросили якорь, и подняли флаг.Мы сами молчали в тревоге тяжелой,Как будто грозил неизведанный враг.Нас шестеро вышло, бродяг неуклонных,Искателей дней, любопытных к судьбе,Мы дома не кинули дев обрученных,И каждый заботился лишь о себе.С немого проспекта сойдя в переулки,Мы шли и стучались у мертвых дверей,Но только шаги были четки и гулкиДа стекла дрожали больших фонарей.Как будто манили к себе магазины,И груды плодов, и бутылки вина...Но нас не окликнул привет ни единый...И вот начала нас томить тишина.
А с каждым мгновеньем ясней, неотвязнейКругом разливался и жил аромат.Мы словно тонули в каком-то соблазнеИ шли и не знали, пойдем ли назад.Все было безмолвно, мертво, опустело,Но всюду, у портиков, в сводах, в тениДышало раздетое женское тело, —И в запахе этом мы были одни.Впивая его раздраженным дыханьем,Мы стали пьянеть, как от яда змеи.Никто, обжигаемый жадным желаньем,Не мог подавлять трепетанья свои.Мы стали кидаться на плотные двери,Мы стали ломиться в решетки окна,Как первые люди, как дикие звери...И мгла была запахом тела полна.
Без цели, без мысли, тупы, но упрямы,Мы долго качали затворы дворца...И вдруг подломились железные рамы...Мы замерли, – сразу упали сердца.Потом мы рванулись, теснясь, угрожая,Мы вспрыгнули в зал, побежали вперед.На комнаты мгла налегала ночная,И громко на крики ответствовал свод.Мы вкруг обежали пустые палаты,Взобрались наверх, осмотрели весь дом:Все было наполнено, свежо, богато,Но не было жизни в жилище пустом.И запах такой же, полней, изначальней,В покоях стоял, возрастая в тени,И на пол упали мы в шелковой спальне,Целуя подушки, ковры, простыни.И ночь опустилась, и мы не поднялись,И нас наслажденье безмерное жгло,И мы содрогались, и мы задыхались...Когда мы очнулись, – уж было светло.
Мы шестеро вышли на воздух, к свободе,Без слов отыскали на берег путиИ так же без слов притаились в проходе:Мы знали, что дальше не должно идти.И долго, под мраморным портиком стоя,С предела земли не спускали мы глаз.Корабль наш качался на зыби прибоя,Мы знали, что он дожидается нас.По улицам клича, друзья нас искали,Но, слыша, как близятся их голоса,Мы прятались быстро в проходе, в подвале...И после корабль распустил паруса.Поплыл в широту и в свободное море,Где бури, и солнце, и подвиги есть,И только в словах баснословных историйОб нас, для безумцев, останется весть.
Товарищи! братья! плывите! плывите!Забудьте про тайну далекой земли!О, счастлив, кто дремлет в надежной защите, —По, дерзкие, здесь мы не смерть обрели!Найти здесь легко пропитанье дневное,Нет, мы не умрем, – но весь день наш уныл,И только встречая дыханье ночное,Встаем мы в волненьи воскреснувших сил!И бродим по городу в злом аромате,И входим в дворцы и в пустые домаНавстречу открытых незримых объятий —И вплоть до рассвета ласкает нас тьма.В ней есть наслажденье до слез и до боли,И сладко лежать нам в пыли и в крови,И счастью в замену не надо нам воли,И зримых лобзаний, и явной любви!
1902
