Декабрь 1901
Эпизод
1
Не правда ли: мы в сказке,Мы в книжке для детей?Твои так нежны глазки,И поступь – как у фей!
Я – принц, а ты – царевна,Отец твой – злой король...Но не гляди так гневно,Побыть с тобой позволь.
Я в шапке-невидимке,Для всех – ты здесь одна!И вот в вечерней дымкеПомеркла даль окна.
Прислужницы уводятТебя под полог твой...Ночные тени бродят,И я во мгле с тобой!
Уста твои безмолвны,Смежен покорный взор.Бросаю в воздух – в волныНаш самолет-ковер.
Влекут нас в царство ласкиСемь белых лебедей...Не правда ли: мы в сказке,Мы в книжке для детей?
2
Зачем твое имя Мария,Любимое имя мое?Любовь – огневая стихия,Но ты увлекаешь в нее.
Зачем с утомляющей дрожьюСжимаю я руку твоюИ страсть, как посланницу божью,В горящей мечте узнаю?
Ты шепчешь, лицо уклоняя:«Зачем я слаба? – ты сильней»,И вьется дорога ночнаяПо царству теней и огней.
3
Когда твой поезд, с ровным шумом,Мелькнул и стал вонзаться в даль,А я стоял, доверясь думам,Меня так нежила печаль.
Там, на платформе опустелой,В июльском пламенном огне,Все то, что с детством охладело,Я находил живым во мне.
И после всех моих паденийМне так легко давались вновьИ детский трепет разлучений,И детски нежная любовь.
Июль 1901
Таинства ночей
Хранятся в памяти, как в темной книге,Свершившиеся таинства ночей,Те, жизни чуждые, святые миги,Когда я был и отдан, и ничей.
Я помню запах тьмы и запах тела,Дрожащих членов выгибы и зной,Мир, дышащий желаньем до предела,Бесформенный, безобразный, иной.
Исторгнутые мукой сладострастья,Безумны были речи, – но тогдаКазалось мне, что властен их заклясть яЗаклятием забвенья – навсегда!
Что этот бред, мучительным отливомВскрывающий души нагое дно,Навек умрет с растаявшим порывом,Что в миге будет все погребено!
Нет! Эта мгла и криков и виденийВ другой мечте, как и в моей, жива!О вы, участницы ночных радений,Вы слышали запретные слова!
Я был не одинок во храме страсти,Дал подсмотреть свой потаенный сон,И этот храм позором соучастииВ святых воспоминаньях осквернен!
1902
Одиночество
Проходят дни, проходят сроки,Свободы тщетно жаждем мы.Мы беспощадно одинокиНа дне своей души-тюрьмы!
Присуждены мы к вечной келье,И в наше тусклое окноЧужое горе и весельеТак дьявольски искажено.
Напрасно жизнь проходит рядомЗа днями день, за годом год.Мы лжем любовью, словом, взглядом, —Вся сущность человека лжет!
Нет сил сказать, нет сил услышать,Невластно ухо, мертв язык.Лишь время знает, чем утишитьБезумно вопиющий крик.
Срывай последние одеждыИ грудью всей на грудь прильни, —Порыв бессилен! нет надежды!И в самой страсти мы одни!
Нет единенья, нет слиянья, —Есть только смутная алчба,Да согласованность желанья,Да равнодушие раба.
Напрасно дух о свод железныйСтучится крыльями, скользя.Он вечно здесь, над той же бездной:Упасть в соседнюю – нельзя!
И путник, посредине луга,Кругом бросает тщетный взор:Мы вечно, вечно в центре круга,И вечно замкнут кругозор!
1903
Сонеты и терцины
Отвержение
Мой рок, благодарю, о верный, мудрый змий!Яд отвержения – напиток венценосный!Ты запретил мне мир изведанный и косный,Слова и числа дав – просторы двух стихий!
Мне чужды с ранних дней – блистающие весныИ речи о «любви», заветный хлам витий;Люблю я кактусы, пасть орхидей да сосны,А из людей лишь тех, кто презрел «не убий».
Вот почему мне так мучительно знакомаС мишурной кисеей продажная кровать.Я в зале меж блудниц, с ватагой пьяниц дома.
Одни пришли сюда грешить и убивать,Другие, перейдя за глубину паденья,Вне человечества, как странные растенья.
18 июня 1901
Втируша
Ты вновь пришла, вновь посмотрела в душу,Смеешься над бессильным крикнуть: «Прочь!»Тот вечно раб, кто принял раз втирушу...Покорствуй дух, когда нельзя помочь.
Я – труп пловца, заброшенный на сушу,Ты – зыбких волн неистовая дочь.Бери меня. Я клятвы не нарушу.В твоих руках я буду мертв всю ночь.
До утра буду я твоей добычей,Орудием твоих ночных утех.И будет вкруг меня звенеть твой смех.
Исчезнешь ты под первый щебет птичий,Но я останусь нем и недвижимИ странно чуждый женщинам земным.
1903
Сонет
О ловкий драматург, судьба, кричу я «браво»Той сцене выигрышной, где насмерть сам сражен,Как все подстроено правдиво и лукаво.Конец негаданный, а неизбежен он.
Сознайтесь, роль свою и я провел со славой,Не закричат ли «бис» и мне со всех сторон,Но я, закрыв глаза, лежу во мгле кровавой,Я не отвечу им, я насмерть поражен.
Люблю я красоту нежданных поражений,Свое падение я славлю и пою,Не все ли нам равно, ты или я на сцене.
«Вся жизнь игра». Я мудр и это признаю,Одно желание во мне, в пыли простертом,Узнать, как пятый акт развяжется с четвертым.
4 июля 1901
Хмель исступленья
В моей душе сегодня, как в пустыне,Самумы дикие крутятся, и песок,Столбами встав, скрывает купол синий.
Сознание – разломанный челнокВ качаньи вод, в просторе океана;Я пал на дно, а берег мой далек!
Мои мечты неверны, как туманаКолеблемые формы над рекой,Когда все поле лунным светом пьяно.
Мои слова грохочут, как прибой,Когда, взлетев, роняет он каменья,И, в споре волн, одна слита с другой.
Я наслаждаюсь хмелем исступленья,Пьянящим сердце слаще острых вин.Я – в буре, в хаосе, в дыму горенья!
А! Быть как божество! хоть миг один!
1 июня 1901
Лесная дева
Л. H. Вилькиной
На перекрестке, где сплелись дороги,Я встретил женщину: в сверканьи глазЕе – был смех, но губы были строги.
Горящий, яркий вечер быстро гас,Лазурь увлаживалась тихим светом,Неслышно близился заветный час.
Мне сделав знак с насмешкой иль приветом,Безвестная сказала мне: «Ты мой!»,Но взор ее так ласков был при этом,
Что я за ней пошел тропой лесной,Покорный странному ее влиянью.На ветви гуще падал мрак ночной...
Все было смутно шаткому сознанью,Стволы и шелест, тени и она,Вся белая, подобная сиянью.
Манила мгла в себя, как глубина;Казалось мне, я падал с каждым шагом,И, забываясь, жадно жаждал дна.
Тропа свивалась долго над оврагом,Где слышался то робкий смех, то вздох,Потом скользнула вниз, и вдруг зигзагом,
Руслом ручья, который пересох,Нас вывела на свет, к поляне малой,Где черной зеленью стелился мох.
И женщина, смеясь, недвижно стала,Среди высоких илистых камней,И, молча, подойти мне указала.
Приблизился я, как лунатик, к ней,И руки протянул, и обнял тело,Во храме ночи, во дворце теней.
Она в глаза мне миг один гляделаИ, – прошептав холодные слова:«Отдай мне душу», – скрылась тенью белой.
Вдруг стала ночь таинственно мертва.Я был один на блещущей поляне,Где мох чернел и зыблилась трава...
И до утра я проблуждал в тумане,По жуткой чаще, по чужим тропам,Дыша, в бреду, огнем воспоминаний.
И на рассвете – как, не знаю сам, —Пришел я вновь к покинутой дороге,Усталый, на землю упал я там.
И вот я жду в томленьи и в тревоге(А солнце жжет с лазури огневой),Сойдет ли ночь, мелькнет ли облик строгий.
Приди! Зови! Бери меня! Я – твой!
26 ноября 1902
Петербург
Mon rête familier[13]
Люблю мечты моей созданье,
Лермонтов
Вновь одинок, как десять лет назад,Брожу в саду; ведут аллеи те же,С цветущих лип знакомый аромат.
Чу! лай собак. Повеял ветер свежий,И с тихим вечером приходит бред,Что нежит сердце год за годом реже.
Мне нынче снова – девятнадцать лет!Ты вновь со мной, «мечты моей созданье»!Дай плакать мне – я снова твой поэт!
Как сладостно твоих шагов шуршанье;Ты дышишь рядом; подыми я взор,Твоих очей ответит мне сверканье.
Не изменилась ты, – о, нет, – с тех пор,Как мальчику явилась ты впервыеИ был свершен наш брачный договор!
Ты мне дала узнать, что страсть – стихия,Ввела во храмы воплощенных грез,Открыла мне просторы неземные,
Следила ты, как друг, пока я рос,На первые свиданья приходила,Была меж нами третья в мире роз.
Я изменил – но ты не изменила,Лишь отошла, поникнув головой,Когда меня смутила злая сила.
О, как я мог пожертвовать тобой!Для женщины из плоти и из кровиКак позабыл небесный образ твой!
Но лишь с тобой мне счастье было внове.В часы луны, у перепевных струй,На ложе – у палящих изголовий,
Прильнув к груди, впивая поцелуй,Невольно я тебя искал очами,Тебя я жаждал!.. Верь и не ревнуй.
По-прежнему твой лик витал над снами!Кого б я ни ласкал, дрожа, любя,Я счастлив был лишь тайными мечтами, —
Во всех, во всех лаская лишь тебя!
22 мая 1903
