за это мне как в старые добрые времена хочется огреть Рамона… диваном!
– Нормально? – выдыхаю я с рычанием. – Благородно? То есть, твой заботливый брат не сказал, что собирается отправить меня под венец под приказом?
Изумление на лице Рамона настолько явное, что сразу понятно – не сказал. Изумление, что сменяется сжатыми челюстями и кровожадностью во взгляде.
– Мало я ему врезал.
– Это точно, – соглашаюсь я. – Потом как-нибудь. Сначала все-таки ответь на мой вопрос: как давно ты в Вилемие?
Не знаю, как я научилась читать истинного, то ли просто после разлуки начала жадно ловить мельчайшие изменения в его жестах и мимике. Вот и сейчас он еще только рот открыл, чтобы ответить после короткой паузы, а я уже поняла, что ответ мне не понравится.
– Несколько дней.
Несколько дней?
Несколько дней!
Как ножом по сердцу. Еще и смазанным ядом ножом. Потому что не счесть минут, часов, дней, когда я сходила с ума, а он…
– Почему? – Голос меня не слушается, получается несколько сдавленно, хрипло.
– Почему я пришел?
Он надо мной издевается?
Я сжимаю кулаки, потому что желание треснуть верховного набирает обороты. Если бы не моя растерянность, то, наверное, давно бы треснула! Но как тут не растеряться, если истинный давно здесь, в двух шагах?
– Почему ты не пришел раньше? Зная, что я тебя жду. Как я тебя жду! – Я все-таки срываюсь, повышаю голос, поэтому решительно отпихиваю Рамона и поднимаюсь с его колен. Достаточно проворно и быстро. Вот что значит стимул! Но Рамон меня не удерживает, следит за мной взглядом, но больше не пытается заключить в объятия.
Между нами словно та стена из моих снов и медитаций. Прозрачная и крепкая. И лучше бы ему начать говорить. Объяснять. Потому что если не начнет, я уйду. На собственную свадебную церемонию отправлюсь. Ведь только это его волновало! Чтобы я не досталась другому.
Хорошо, что у меня хорошая регенерация, иначе я давно бы исцарапала свои ладони до крови!
– Я этого не знал, – отвечает верховный.
– Чего не знал?
– Что ты меня ждешь.
Я широко распахиваю глаза: это действительно удивительный день. Удивляюсь и удивляюсь.
– Почему я не должна была тебя ждать?
А еще сегодня я слишком часто спрашиваю: «почему?»
– Потому что все считают меня мертвым.
– Все, – соглашаюсь я. – Кроме меня. Брат не сказал тебе? Не сказал, что я все эти месяцы места себе не находила? Что пыталась отсюда сбежать?
Очередь Рамона удивляться, потому что он удивляется. Не просто удивляется, темнеет лицом и поднимается с диванчика.
– Ты – что?
Вместо того, чтобы испугаться его рычания, того, как он практически нависает надо мной, меня накрывает бесовым чувством удовлетворения. То есть мне нормально о нем переживать, а ему нельзя? Кстати, действительно, переживает, раз его так перекосило от ярости.
– Пыталась сбежать от твоих родственников, которые решили срочно выдать меня замуж.
– Ваши слова несколько расходятся.
– Даже не сомневаюсь, – рычу я. – Что он тут наплел?
– То, что ты можешь быть счастливой с кем-то другим.
– А ты? Ты ему поверил? – на глаза снова наворачиваются слезы, но это не слезы радости, а горькой обиды. Разочарования.
Разочарования так много, что я решаю: с меня хватит! Разворачиваюсь и ухожу. Точнее пытаюсь, но Рамон меня перехватывает, прижимает спиной к груди. Мне бы вырваться, гордо продолжить свой путь, но меня ведет от аромата истинного, от воспоминаний, как нам хорошо вместе. Было хорошо. А теперь?
– Если бы поверил, не приказал бы тебя привести, – говорит он, едва касаясь губами моего уха. – Мне нужно было убедиться самому.
– Что я счастлива с Раулем? – интересуюсь я. – Что забыла о тебе, как только приехала эта крыса из Волчьего Союза и сообщила о том, что тебя разорвало на много частей? Сиенна с Микаэлем, кстати, забыли. Они тебя даже место в парке выделили.
Меня продолжает трясти от чувств, мне кажется, что я не выдержу всей их силы, поэтому вздрагиваю сильнее, когда Рамон обнимает меня. До этого он будто удерживал меня силой, а сейчас окутывает своим теплом, и мне тоже становится тепло. Он словно впитывает всю мою дрожь, весь мой внутренний холод. Раздражение. Ярость. Обиду. Остается лишь звенящая пустота, и только нам двоим решать, чем ее заполнить. Непониманием или радостью воссоединения.
Рамон же здесь ради этого? Ради воссоединения?
– Они ошиблись? Союз?
Или ошиблась я? В нем. Потому что я решительно ничего не понимаю.
Он все-таки разворачивает меня к себе, но больше не пытается меня целовать или как-то еще утешать. Я видела этот взгляд у Рамона всего однажды: в тот день, когда в него стрелял один из безликих. Точнее, стрелял в меня, а попал в него. Тогда Рамон хотел меня отпустить, и тогда он смотрел на меня так же.
– В том, что я был во взорвавшемся вертолете? Нет, не ошиблись.
– Тогда… Как?
Мне даже спрашивать об этом дико. Как представлю, так снова начинает трясти. Но Рамон жив, рядом, и на нем ни царапины. По крайней мере, на первый взгляд.
– Повезло с генами. – По его глухому голосу слышу, что тема для него непростая. Но и для меня она важна. – А может, потому что как раз собирался прыгать. Вынесло ударной волной. Может, и то, и другое.
– Они сказали, что никто не выжил.
– Никто. Кроме меня. Повезло. Почти, потому что меня все-таки зацепило, и я долго валялся в бреду, а когда пришел в себя, выяснил, что я на островах Джайо, вне остальной цивилизации.
Рамон рассказывает свою историю общения с дикарями: от начала и до конца. А у меня голова кругом! Джайо приняли его за бога и хотели, чтобы он остался. Но он всеми правдами и неправдами стремился ко мне. Ко мне и к дочери. Встретил Мишель и оставил ее на острове. С местным альфой! А после все-таки договорился с ним о переправке на материк.
– Теперь я
