Уже собираясь уходить, Анна заставила себя посмотреть Марку в глаза. «Не влюбляйся в меня», — предупреждал его взгляд, но вслух Марк произнес:
— Не забудь кошелек.
Она настолько была поглощена своими мыслями, что чуть не ушла без него.
В молчании они направились к стоянке. Утреннее солнце то выглядывало, то снова пряталось за ветвями у них над головой, отбрасывая яркие блики на землю, устланную сосновыми иголками, которые приятно хрустели под ногами. Когда они дошли до машины Марка, он обернулся к Анне и посмотрел ей в глаза, затем взял ее за руку и сказал:
— Анна, я хочу снова тебя увидеть… но я не уверен, что это хорошая идея.
Она замерла, словно лань на лесной опушке.
— Дело не только в том, что я женат, — продолжал Марк, — я уверен, ты уже поняла, что я не святой. Но те, другие женщины… — его взгляд блуждал по ее лицу, умоляя о понимании, — ты не такая, как они. Я боюсь обидеть тебя.
Анне захотелось крикнуть: «Мне все равно! Я согласна на все, лишь бы быть с тобой!» Сдержаться ее заставила не столько гордость, сколько эгоистичное желание сохранить то немногое, что она могла сохранить: если после этой ночи у нее останутся только воспоминания, пусть их ничто не омрачает.
Анна глубоко вдохнула чистый воздух с запахом сосновых иголок, нагретых солнцем. Сквозь кроны деревьев было видно, как внизу блестит вода в озере. Листья высокого дуба, под которым они стояли, падали вниз, словно истраченные деньги. Чувствуя, как разрывается ее сердце от невыносимой любви к Марку, Анна сказала с наигранной беспечностью:
— Не волнуйся. Ты услышишь обо мне только в том случае, если это будет вопрос жизни и смерти.
Когда Анна это говорила, она имела в виду Монику. Ей и в голову не могло прийти, что на кону окажется собственная жизнь.
Глава восьмая
«Если я не буду смотреть на решетку, то я не закричу».
Анна приковала свой взгляд к бетонной стене напротив. Стена была ядовито-зеленого цвета, на ней виднелись едва заметные рисунки, как будто к Анне обращались привидения, живущие глубоко под землей. При мысли о том, что до нее здесь были другие, Анне стало немного комфортнее. Это помогло ей почувствовать себя менее изолированной. В то же время голос в ее голове кричал снова и снова: «Это не может происходить в действительности. Это дурной сон».
Когда Анна закрывала глаза, она видела один и тот же ночной кошмар, а открывая их, обнаруживала все те же зеленые стены, ярко освещенные висящими над головой лампами дневного света. Анна сидела на краю своей жесткой койки, прижав колени к груди, но не могла спастись от жары, сухими клубами поднимавшейся от трубы внизу, из-за чего кожа Анны шелушилась и зудела. Из-за стальной двери в конце коридора доносились голоса, издававшие иногда хриплые смешки, а также ставшие привычными телефонные звонки и звон картотечных шкафчиков.
Именно обыденность этих звуков казалась Анне невыносимым, жестоким напоминанием о том, что хотя ее прежняя свободная жизнь закончилась, для тех, кто остался на воле, это был обычный день.
«Лаура, пожалуйста, приезжай поскорее!»
Анна не знала, что именно Лаура могла сделать и было ли вообще в ее силах чем-то помочь, но Анна была уверена, что ей станет легче, когда приедет ее подруга. Вот почему Анна не потратила свой единственный звонок на Лиз. Ее сестра запаниковала бы и потребовала, чтобы Анну освободили, тогда как Лаура сделает все, чтобы это осуществить.
На один сумасшедший момент Анна представила себе, что Марк приедет освободить ее. Но она не видела его несколько месяцев, с той ночи на озере (воспоминания о которой она так часто прокручивала в голове, что каждая деталь отпечаталась в ее памяти). Конечно же, он не захочет сейчас и слышать о ней. Даже если он обо всем узнает, то постарается забыть об Анне. Тайная связь — это одно, а арест по обвинению в убийстве — совсем другое. Вероятно, на данный момент о ее аресте сообщили уже во всех новостях.
Вспоминая журналистов, которые толпились возле ее дома и требовали крови, Анна задрожала. Большая часть ее жизни прошла в тени Моники: фанаты, появлявшиеся у двери особняка, — как будто прикоснувшись к ней, они станут ближе к Монике; репортеры, которые хотели официального заявления; едва знакомые люди, которые останавливали Анну на улице и жаждали новостей из первых рук. Действительно ли у Моники была любовная связь с Николасом Кейджем? Правда ли то, что она застала своего мужа в постели со своей домработницей?
После несчастного случая все стало еще хуже. Как ассистент Моники, Анна была в самом центре событий: организовывала сотни заказных интервью, которые так и сыпались, разбиралась с горами писем от доброжелателей, уверявших, будто они будут молиться за Монику, и от сумасшедших, которые считали, что она получила по заслугам. Анна привыкла к репортерам и папарацци, которые разбили лагерь у ворот «ЛореиЛинды», и к тревожному звонку сигнализации, когда самый бесстрашный из них проникал на территорию особняка. Даже когда Моника стала вести затворнический образ жизни, ее популярность лишь возросла. Она заинтересовала потенциальных биографов и «свободных художников», находившихся в поиске неуловимого голливудского белого кита, а также бизнесменов и торговцев, страстно желающих заработать на имени Моники Винсент. Это казалось жестокой иронией судьбы: даже после смерти Моники ее тень затмевала Анну, отрезая ее от света, к которому она так рвалась.
Мысли Анны были прерваны звонком в дверь, расположенную в конце коридора, и шаркающей походкой кого-то, хромающего к ней. Она подняла глаза и увидела, что это был Бенни Дикерсон. Он остановился перед ее камерой и заглянул через решетку. Казалось, его грустные собачьи глаза просили у Анны прощения.
— Ваш адвокат здесь, — сообщил он.
Она удивленно посмотрела на Бенни.
— Я не знала, что он у меня есть.
— Похоже, что теперь есть.
Лаура что-то говорила об адвокате, но Анна не ожидала, что ее подруга так быстро справится с этой задачей. Сколько времени прошло после их разговора — несколько минут, часов? Анна потерялась во времени. А может, это оно потеряло ее.
Анна поднялась на ноги и ощутила странную гибкость в теле, потянулась вверх до тех пор, пока не почувствовала, что как будто на несколько дюймов оторвалась от пола. Дверь в ее камеру со звоном открылась. Когда Анна вышла в коридор, Бенни взял ее за локоть, не для того, чтобы помешать ей сбежать, а просто в качестве вежливого жеста, от которого на ее глазах неожиданно заблестели слезы. Он провел Анну мимо пустой камеры, находившейся рядом с ее камерой, и завел в комнату для посетителей, которая была прямо за ней. Анна увидела женщину средних лет с прямыми седеющими волосами, сидящую за столом, который занимал большую часть пустой, без окон, комнаты. Женщина встала и пожала руку Анне.
— Ронда Толтри. Лаура сказала, что вам может понадобиться адвокат.
На первый взгляд Анне показалось, что Ронда очень высокая, но она была скорее крупной, чем высокой. У нее были широкие плечи, пышная грудь, узкие бедра и мускулистые руки, которые, казалось, способны повалить бедного Бенни на пол — впечатление, которое джинсы и ковбойские сапоги Ронды только подчеркивали. Анна вспомнила, что Ронда занималась разводом Лауры.
— Спасибо, что пришли, — произнесла Анна. Это было все, что она могла сказать в данный момент.
— Прошу прощения, что это заняло так много времени, — извинилась Ронда, — я была очень занята, когда она позвонила. — Подойдя ближе, Анна увидела, что у Ронды было столько же черных, сколько и седых волос. Серебряные сережки с бирюзой, похожие на маятники, свисали с ее ушей. — Кстати, она передавала вам привет.
— Она не приедет? — Анна почувствовала себя расстроенной, как ребенок, ожидавший маму, которая должна была забрать его из школы, а вместо этого увидевший какого-то незнакомца.
— Расслабьтесь — она внизу, в холле. Я подумала, что лучше всего нам сначала поговорить наедине. — Ронда настойчивым кивком попросила Бенни выйти и села. — Но прежде я должна вам сказать: я не специализируюсь на криминальной защите. Если хотите, я могу вам посоветовать несколько человек.
Анна покачала головой.
— Лаура не зря вызвала вас, — сказала она, опускаясь в кресло напротив Ронды.
Ронда улыбнулась, обнажив красивые белые зубы.
— Я проработала помощником шерифа в окружной прокуратуре в Вентуре пятнадцать лет, — с довольно впечатляющей ставкой, должна вам сказать, — так что я знаю эту сферу. Кроме того, я привыкла сажать людей в тюрьму, а не наоборот.
— Но я невиновна. И как только это выяснится…
— Тпру! — Ронда протянула огрубевшую от работы руку, украшенную серебряным кольцом с бирюзой размером с грецкий орех. — Хорошая новость в том, что здесь нет явных улик. А плохая в том, что вы отсюда не сможете так быстро выйти. Не раньше, чем будет вынесено обвинение.
