лазурном берегу один-одинешенек. Но мы ему звоним почти каждый день.
Терпению деда пришел конец: муж или любовник. В один из этих дней кто-то должен отчалить!.. Не позже того понедельника! Пляжный официант, замеревший над дедом, одной рукой держал поднос с дедовским бокалом, другой рукой крутил белую бабочку на своей голой загорелой шее. Задумчивый взгляд деда ему не очень-то нравился.
Волны опять прервались. Большая будет? Нет. Внучку и двоих ее мужчин дед видел сейчас трафаретно: на дорожном знаке фигурки, изображающие двух человечков и еще человечка с юбкой-треугольником. Черные трафаретики меняли свои позы, но не стремились за красные границы треугольника дорожного знака. Мыслимо ли, что другие комбинации вообще не существуют?
Вот оно. Электричество догадки было такой силы, что у склонившегося официанта, подававшего ему огромный бокал, на затылке вздыбились волосы как у орла. "Ах, вот как", – повторил дед еще раз официанту.
Пароходом, самолетом и молниеносным поездом метро он прибыл к этим троим еще до заката в их часовом поясе. Как раз садились ужинать. И все сели. В столовой все было как обычно, как будто никто никуда не отлучался, и на первый взгляд почти ничего не изменилось. Но в воздухе чувствовалось напряженно-нервное течение, холодом продиравшее теплые спины. Все разом оглянулись: это кто-то забыл закрыть форточку под крышей. Дед с треском захлопнул ничем не провинившуюся раму:
– Какая погода на улице! Вы что тут расселись. Нельзя же все лето просидеть дома.
– Почему нельзя? – спросил Лёва, и все трое покосились на деда.
– Я, в сущности, вот что хотел показать, – ответил дед, – У меня тут два документа, один из которых я считал ранее не таким устаревшим, как оказалось, – он вынул две красивые открытки со старыми штемпелями и с двумя парами крупных корявых строчек на оборотах, махая ими у себя под носом, как вещественными уликами им раскрытого преступления, – Оба документа – поздравления от вас обоих (оба моргали на него глазами) меня с днем моего рождения. Дело тут, конечно, не в моем дне рождения, а в упоминании в обоих документах имени моей внучки. В одном упоминается подготовка к свадьбе, а в другом, другого года, нет никакого упоминания о том, что свадьба состоялась. Теперь давайте подумаем. Дать вам самим разобраться между вами двоими? Боюсь, вы крайне забывчивы в подобных делах. У меня возникли некоторые мысли, и думаю, вам понравится, что я тут принес. Еще кое-что принес, да. Это позволит не откладывать разбирательство, – Дед всё размахивал своим жиденьким полиэтиленовым пакетом, в котором принес два пистолета – он, видите ли, так и шел сюда по улице, – Старинный механизм, очень хорошая работа, полюбуйтесь. Я вам даже объясню, как делать. Ты встань сюда, держи крепко, а ты давай сюда… Теперь направляйте, это называется пистолет, направляйте пистолеты друг в дружку и нажимайте на крючки снизу, когда вам будет угодно… да, боже мой, просунь же туда палец… Это называется застрелить.
Дед продолжал махать на всех уже пустым пакетом, шуршащим и пузырящимся от резких взмахов. Остальные так вяло двигались, что дед даже начал с досады прихныкивать от всей этой муры, доказывая им, что у них даже нет желания стреляться. А может быть даже, оба наделали в штаны, и все втроем получают от этого удовольствие. Дед грозил, что сам возьмется за это. Не понятно было: то ли он всех сам перестреляет, то ли сам застрелится.
Дед был настолько не в себе, что не заметил, как муж с любовником уже послушно выставились перед невидимым барьером, держа в руках заряженные стволы. Дед хлопнул себя по лбу, потому что вдруг вспомнил, что забыл кое-что спросить у Лёвы по работе, а теперь возможности спросить, может, больше и не будет. Давыдов вздрогнул от этого звонкого лобового хлопка. Дед резко умолк, оглядываясь и опасаясь, что он уже пропустил звук выстрела. Да нет же… Ни одного выстрела еще не было. Хотя по лицам дуэлянтов было видно, что что-то уже произошло. Действительно, Давыдов был неузнаваем. И как был, так уже и начал тихонько оседать мешком.
Давыдов с Лёвой стояли с вытянутыми руками не совсем прямо друг против друга – дед безбожно промазал и вытянул их руки так, что стволы пистолетов смотрели в голые стены за спинами дуэлянтов. Видимо, поэтому Мила не двинулась их удержать или встать между ними, обычная заминка – она всегда сначала слегка приглядывалась, но не к волнению своих чувств, а к внешнему положению вещей. Но, когда муж наклонился на подвернутой на ровном месте ноге – она и ее любовник тут же без колебаний кинулись ему навстречу уже в самом начале секунды его мешкообразного падения, несмотря на то, что, стиснув в этом падении все пальцы, муж выпустил пулю в сторону жены.
Слишком поздно взмахнув рукой, чтобы ухватиться, Давыдов лишь потянул за собой скатерть, и кремовый торт (ожидавший возвращения деда) упал на всё Давыдовское лицо, уже запрокинутое на полу. Несмотря на уже круглый живот, длинным прыжком подскочив и упав на колени к этому лицу, Мила очень бережно уже собирала с него прилипшие огромно-белые куски. Набралось в другую руку с горкой. Не зная, куда деть эту дрожащую белую кучу крема и заметив, что бедный Лёва, который одной рукой держал ее спину, а другой рукой поддерживал затылок бедного Давыдова, тоже смотрит и тоже не знает, Мила поняла, что делать. Да и что делать-то, действительно, когда у всех руки заняты. Мила широко размахнулась и саданула эту смачную кремовую горку в центр лица своего любовника, а он, уже тем временем успев собрать подходящее по цвету вещество со стола, метнул с брызгами ей в глаза.
И поехало. Кусок прямо во вдыхавший смеющийся рот. Красный мясной кусок мимо. Желтый кусок в картину на стене. Давыдов как будто и не падал в свой обморок – так резво он уворачивался. Кусок метко. Кусок мимо. Тройной ржущий обстрел соусными струями. С каждой из трех с визгом гогочущих сторон в две каждые другие гогочущие стороны. Было лишь изредка понятно, откуда и что летит. Все готовы были умереть от крайне удачного броска Давыдову в лицо, и во истину сложно было промахнуться: сочный, почти жидкий вкуснейшей начинкой пирог опять смачно и пряно стекал по его большому лбу, по огромным щекам, и вот под стекающей жижей резко проявлялись большие сверкающие радостью синие глаза. Всё заходило буквально кувырком… стулья вокруг стола, сам стол и уже обильно смазанный утиным жиром пол