— Сделал, что велели? — спросил он.
— Не сделал.
— Как это не сделал? Сколько тебе дней надо, чтоб одну бумагу подписать!
— Надо кое-что добавить в нее.
— Говори, что хочешь добавить.
— Это я скажу Айдогдыеву.
— Сказать мне — все равно что сказать Айдогдыеву.
— Извини, не могу… — развел руками Абдулла.
— У Айдогдыева есть заботы поважнее, его Великий Яшули спрашивает о делах.
— Знаю.
— Как это — знаешь? Откуда знаешь?
— Ты же сам сказал.
Прилизанный разозлился, побагровел, даже галстук рванул, словно тугой узел его душил.
— Думаешь, что-то важное скажешь? Что ты можешь сказать важного?
— Думаю, — ответил Абдулла. — Могу. Но только ответственному начальнику Айдогдыеву.
— Говори мне. В прокуратуре не бывает не ответственных.
— Не сомневаюсь, что ты ответственный. Но мое дело касается самого Айдогдыева. Он должен узнать первым.
— Надо же, какие настырные артисты пошли. Ты, между прочим, не в театр пришел.
— А что театр? Теперь просто так и в театр не зайдешь, в дверях стоят солдаты.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Хочу сказать, что в нашей независимой стране нет не ответственных учреждений.
— Ну хватит. Говори, что надо тебе, и давай бумаги.
— Бумаги я получил от Айдогдыева — ему и передам. Или ты хочешь опередить своего начальника? Может, под начальника копаешь?
— Выйди в коридор! — заорал Прилизанный.
Минут пять Абдулла простоял в коридоре под надзором охранника. Прилизанный показался в дверях, подал знак охраннику и пошел вперед. Солдат толкнул Абдуллу: «Давай за товарищем следователем». Тоже «тыкает» старшему. Мальчишка ведь, только из аула… и где то аульное исконное воспитание? Дай крохотную властишку малограмотному — и все…
Так они втроем — следователь впереди, солдат замыкающим — прошли по коридору, поднялись по лестнице на второй этаж и через высокие резные двери вошли в приемную. За столом у окна, перед компьютером, красивая молодая женщина. Она рукой показала на дверь, обитую черной кожей. Следователь осторожно открыл ее, просунул голову, затем, сам не входя, пропустил Абдуллу.
Айдогдыев в гражданской одежде сидел за большим столом. Видимо, это его главный кабинет. А тот, что на первом этаже, рабочий, для допросов.
Здесь вдоль стен стояли столы с приставленными стульями. И все равно на оставшемся пространстве можно устраивать танцы.
Над головой Айдогдыева — портрет Великого Яшули во весь рост, в форме Главнокомандующего, с саблей. Рукоять украшена бриллиантами. Большая фуражка с непомерно высокой тульей, как у гитлеровских офицеров в советских фильмах.
Абдулла разглядывал огромный кабинет, не обращая внимания на Айдогдыева. А когда перевел взгляд, отметил, что Айдогдыев смотрит на него озадаченно, наморщив лоб. Абдулла подошел поближе.
— Значит, хочешь добавить кое-что к показаниям? — спросил Айдогдыев несколько поспешно, словно утратил инициативу и сейчас возвращал ее в свои руки.
— Хочу. Но решил не делать это без вашего ведома.
— Правильно решил, одобряю.
— Знаю, что одобрите. Все в этой стране должно быть с вашего ведома. С вашего ведома заявляю, что вы убили моего сына Нурыева Хыдыра, и хочу дать показания, что вы террорист.
Абдулла заметил, как загорелись всегда мутные глаза Айдогдыева. Он аж голову пригнул, будто не мог толком разглядеть, кто стоит перед ним.
Должно быть, убедившись, что перед ним и вправду стоит Нурыев Абдулла, поднял голову и рассмеялся.
— Не боишься говорить мне такое?
— Если скажу, что не боюсь, вы не поверите. Если скажу, что боюсь, тогда непонятно, с чего вдруг осмелился… Тут все надо объяснять.
Абдулла сел за приставной столик и повернулся к Айдогдыеву.
— Пески начинались на окраине нашего аула. За песками — большой арык. Мы, мальчишки, купались в нем. Раскаленный песок обжигал подошвы. И мы, спасаясь, становились на разбросанную по пескам верблюжью колючку. Тоже больно, но не так, как на горячем песке. Рядом была колхозная верблюжья ферма, верблюды смотрели на нас спокойно — их копытам обжигающий песок нипочем. Наверно, верблюды не всегда были верблюдами и только с веками, постоянно ступая по пескам, нарастили такие нечувствительные копыта. Приходили купаться на арык и взрослые мужчины из аула, дехкане. Они ходили по песку спокойно — их грубые черные ноги были покрыты толстой коркой, которую и кожей назвать нельзя. Ну как копыта…
Айдогдыев слушал с непонятным, жадным вниманием. Не то действительно ему интересно, не то развлекается, как кошка с мышкой. Мол, болтай-болтай, бегай-бегай…
— Ты хочешь сказать, что терпелив как верблюд? — спроси он.
— Не только хочу, а говорю! Можете так и называть меня — верблюд!
Айдогдыев усмехнулся:
— Ты не верблюд — ты самый глупый из людей. Человек, имеющий хоть немного ума, бросился бы спасать своего сына. Попробуй забрать у верблюда его верблюжонка!
— Ну вот, — сказал Абдулла. — Сам признался, что убил Хыдыра.
— Речь не о том, кто убил, а о том, кого убили. От такого глупца, как ты, мог родиться только глупец. Не всем дано понимать логику управления людьми, государством. У каждого свой уровень. Да и не надо, чтобы все понимали. Главное — чтоб не задумывались. Твоя глупость в том, что ты задумываешься и не хочешь понимать. Если б понял, жил бы по привычке. Для привычки не обязателен ум, не стоит ломать голову, прислушивайся к тому, что говорят, — и живи себе спокойно. Мудрость и терпение верблюда — в его способности жить по привычке.
— Что-то вроде манкурта, да?
— Слово не имеет значения. Как ни назови, суть не меняется. Мы добиваемся и добьемся, чтобы каждый гражданин в нашей независимой стране жил с привычной верой в справедливое правление Великого Яшули. Народ спокоен и счастлив. А тебе что надо? Ты и сам не знаешь. Ты ни то ни се. У тебя был простейший выбор — спасти или погубить сына. И что ты сделал? И кто ты после этого?
— У нашего спокойного и счастливого народа есть притча о том, как даже верблюд взбунтовался.
— Ну-ну, — подбодрил Айдогдыев. — Кстати, притчи и сказки запрещены Народным Собранием. И я тебя слушаю исключительно как следователь, ведущий допрос свидетеля.
Айдогдыев расплылся в улыбке, довольный своим остроумием.
— Верблюд все терпел от злого и глупого хозяина — побои, голод, холод, тяжелую работу. Но когда хозяин велел ему следовать за ишаком — тут и верблюд не выдержал унижения и набросился на человека. Хозяин побежал, но где спрячешься в пустыне! К счастью, увидел заброшенный, иссохший колодец и прыгнул в него. Однако и верблюд придумал, что делать. Он лег на колодец брюхом, закрыв воздух. Я ж говорю, хозяин его был не просто злой, но и очень глупый. Задыхаясь от злости и нехватки воздуха, он выхватил нож и распорол верблюду брюхо. Не подумав, что мертвый верблюд не сможет сойти с колодца. К тому же внутренности, кишки, потроха несчастного животного вывалились человеку на голову. Так они и умерли — верблюд, смертью своей отомстив за унижения всей жизни, и хозяин — с головы до ног в… Надо уточнять, в чем?
Айдогдыев открыл ящик стола. Правой рукой, не глядя, достал оттуда что-то и привычным жестом положил в боковой карман пиджака. Абдулла решил, что это пистолет и стал ждать развития событий с азартом зрителя.
Айдогдыев медленно поднялся, словно охотник, боящийся спугнуть добычу, обошел стол и остановился в двух шагах от Абдуллы.
— Бумага с собой? — спросил он. За его спокойным голосом Абдулла почувствовал тревогу.
— У меня, — ответил он. — Такой документ надо в рамочку — и на стену повесить!
— Давай ее сюда.
— А зачем вам бумага без подписи?
— Тебе она тоже не к чему.
Абдулла вытащил сложенные листки, разгладил сгибы, затем плюнул на верхний лист и протянул Айдогдыеву.
Но тот схватил его за руку и резко вывернул ее за спину. Абдулла ударился лицом о стол. Айдогдыев тут же вывернул ему вторую руку. На пол упало что-то тяжелое. Пистолет, — подумал Абдулла. — Зачем он пистолет уронил? Он лежал лицом на полированном столе и видел, как в кабинет ворвался прилизанный следователь, а за ним — охранники в зеленых беретах. На руках Абдуллы сомкнулись наручники. Его поставили на ноги — и он увидел на полу возле себя большой нож с рукояткой из белой кости.
Айдогдыев, поправив отвороты пиджака, сел на место.
— Товарищ генерал, это нож! Он с ножом напал на вас! — закричал прилизанный.
Абдулла все понял и захохотал:
— Да ты у нас большой режиссер, Айдогдыев! Все вы тут — большие артисты!
Следователь поднял нож.
— Это теракт, товарищ генерал! Разрешите открыть уголовное дело?
С тех пор заслуженный артист республики Абдулла Нурыев исчез. Никто о нем ничего не знает. Вначале его официально обвинили в покушении на жизнь главного следователя. Но суда не было. Ходили слухи, будто бы убили в тюрьме. Согласно решению Народного Собрания, тела террористов — изменников Родины родственникам не выдаются и места их захоронений не разглашаются.
