снаряжением: почти всю эту амуницию за четыре года до того король Швеции захватил в памятный день Нарвского поражения. Царь приказал воспеть благодарственный молебен [Te Deum[646]], а также несколько богородичных гимнов, принятых в Восточной Церкви.
Фаворитом Петра Великого был князь Меншиков, юноша самого ничтожного происхождения, но добившийся в жизни блестящих успехов. Он был сыном московского пироженщика[647]. Во время службы в царском дворце Петр заметил его и сделал сначала своим камердинером[648], а потом, со временем, назначил его на высшие должности при своем дворе и в своей империи. Он был спутником царя в его путешествиях, вместе с благородной свитой. Царь уже пожаловал ему титул князя[649]: теперь же, желая пожаловать ему также и соответствующие доходы, назначил его вечным губернатором Ингрии[650], которую потом пожаловал ему в ленное владение[651].
В Польше положение дел изменилось. По настоянию короля Карла в Варшаве королем был избран Станислав Лещинский[652], которому было тогда двадцать семь лет: он происходил из одного из знатнейших семейств этого королевства, разделенного на два лагеря борьбою между двумя победоносными монархами. Царь поддерживал Августа, а король Карл — Станислава. Хуже всего было то, что приверженцы противных партий постоянно устраивали набеги на земли неприятелей, требуя друг от друга контрибуций и чиня всеобщее разорение. На стороне Августа, помимо царя, была также лучшая часть князей империи и даже сам Верховный Понтифик[653], который решительно отверг решение кардинала-примаса и даже призывал его с повинной в Рим за поддержку кандидата от государя-лютеранина. Однако сей государь-лютеранин, стоявший с могучей армией в самом сердце Польского королевства, внушал полякам больший страх своим оружием, чем Папа своими бреве[654].
Между тем в Ингрии полным ходом шло строительство вышеупомянутой Петербургской крепости, завершившееся в краткие сроки. По повелению царя начали также строиться дома, и он личным примером и щедрыми раздачами побудил и других делать то же самое: в конце концов среди этих берегов возник город, где день ото дня росло количество зданий и обитателей. Своим проницательным взором царь издалека заметил подходящее место и повелел заложить на нем крепость, которая в скором времени получила название Кроншлот[655] и которая стала своего рода бастионом новопостроенного города, препятствующим к нему приблизиться любому вражескому флоту. Отдав все необходимые для строительства приказы и наблюдая, как едва ли не на его глазах возникает крепость, разрастаясь все больше, царь решил в конце года вернуться в Москву и устроил там пышные торжества, во время которых в триумфальной процессии народу были продемонстрированы сто сорок шесть знамен, а также восемьдесят четыре артиллерийских орудия, захваченных в последнюю кампанию у шведов[656]. Царь, как и подобает хорошему политику, считал необходимым проводить подобные праздники, ибо считал, что благодаря им люди, держа в мысли славу и преимущества, доставленные подобными победами государству, легче будут нести бремя налогов и поборов. В оставшиеся дни зимы царь полностью посвятил себя приготовлениям к следующей кампании. С одной стороны, он условился с королем Августом послать в Польшу сто тысяч россиян[657], с другой — ничто не мешало ему предпринять осаду Риги, чего он особенно страстно желал, дабы отомстить за дурной прием, который был ему оказан, когда он проезжал через этот город инкогнито со своим посольством, а кроме того, что гораздо важнее, — зная, что захват этого города давал ему полный контроль над Ливонией. Для этой цели он переправил в Псков, а оттуда в Полоцк [Polocz] значительную артиллерию, чтобы затем перевезти ее в Ригу по реке Двине [Duna], однако шведы не позволили ему беспрепятственно завершить приготовления. Генерал Майдель, командовавший войсками в Карелии, решил помешать строительству Петербурга, хотя ему удалось лишь сжечь два корабля да еще несколько домишек на краю островка, но они были деревянными, и московиты быстро их отстроили[658]. Гораздо большие опасения вызывал у царя флот шведов в Карлскруне [Carelscron][659], где они сосредоточили двадцать два линейных корабля и двадцать восемь больших фрегата. Так как эта флотилия должна была преодолеть крепость Кроншлот, чтобы добраться до Петербурга, царь решил сосредоточить там все свои морские силы, которые, хотя и были еще не равны по силе шведской флотилии, все же могли противостоять ей. Адмирал Анкерштейн [Ancherstein][660], соединившись с вице-адмиралом Спааром [Spaar][661], отправился на поиски российской флотилии, которой командовал вице-адмирал Крюйс [Creis][662]. Четвертого июня 1705 года[663] российские корабли обнаружили неприятельский флот[664], приближающийся к Кроншлоту. На следующий день шведы, подойдя на достаточно близкое расстояние, обрушили на недавно построенную крепость великое множество бомб и одновременно попытались на сорока плоскодонках высадить на остров крупный десант гренадеров. Однако те были отброшены московитами с такой энергией, что им пришлось спешно вернуться к основным силам, бросив на произвол судьбы пять своих кораблей, попавших в руки московитов вместе со всем экипажем[665]. Командующий флотом, поняв, что все попытки захватить крепость потерпели неудачу из‐за отважного сопротивления московитов, принял решение вернуться на предыдущее место дислокации, чтобы не подвергаться превратностям боя в столь опасном месте. Этот успех тем более добавил славы московитам, что они одолели врагов при значительном численном превосходстве последних, потеряв за весь бой только одного человека[666].
Пока адмирал Крюйс был занят отражением шведского флота в акватории Кроншлота, маршал Шереметев во главе отряда в двадцать тысяч россиян вел боевые действия против шведской армии числом в восемь тысяч человек на территории Курляндии. Корпус генерала Боура [Baver][667] из двух тысяч россиян-кавалеристов, выйдя из лагеря маршала Шереметева, проник до самой Митавы [Mittau], столицы герцогства[668]. Застав гарнизон врасплох, он со своими людьми ворвался в город и, захватив крупную добычу, вернулся в лагерь. Левенгаупт [Levenopt][669], узнав об этом, поспешил со шведской кавалерией к этому злосчастному городу, чтобы защитить его, но обнаружил там только последствия страшного разорения, учиненного московитами. Решив, что те вскоре вернутся и атакуют, Левенгаупт, заняв выгодную позицию, подготовился к отражению нападения: предчувствие его не обмануло. Шереметев явился на сей раз[670] со всей своей армией, состоявшей из четырнадцати тысяч драгун, четырех тысяч пехотинцев и двух тысяч казаков[671]. Левенгаупт приказал выдвинуться вперед нескольким шведским полкам, чтобы узнать, приближаются ли русские войска, с приказом, однако, вернуться сразу же, как только они их увидят.
