Сообщества, сети и трансформация социальности
Понятие «виртуальных сообществ», предложенное пионерами социального взаимодействия в Интернете, обладало одним немаловажным качеством: оно привлекало внимание к появлению нового технологического базиса социального взаимодействия, отличного (но необязательно худшего) от предшествовавших форм социального взаимодействия. Однако оно также стало и причиной возникновения серьезного недоразумения: термин «сообщество» со всеми его мощными коннотациями смешивал различные виды общественных отношений и вызывал идеологические споры между теми, кто испытывал ностальгию по старому, привязанному к пространству сообществу, и горячими приверженцами альтернативных сообществ, появление которых сделал возможным Интернет. Действительно, для социологов- урбанистов все это представляется ничем иным, как разновидностью давней дискуссии, воспроизведением прежних дебатов между теми, кто рассматривал процесс урбанизации как исчезновение важных форм общественной жизни, заменяемой избирательными, более слабыми связями между домохозяйствами, разбросанными по безликой метрополии, и теми, кто отождествлял город с освобождением людей от традиционных видов социального контроля. Весьма сомнительно, чтобы такие культурно-однородные и привязанные к пространству сообщества вообще когда-либо существовали, что и доказывает Оскар Льюис в своем критическом отзыве на классический труд Роберта Ред- филда, посвященный мексиканской деревне Тепоцтлан (ныне — модное место времяпрепровождения космополитической элиты), который стал краеугольным камнем представления антропологов о сообществе как об объединении людей. Тем не менее система социальных связей, привязанная к определенному месту, действительно являлась важным источником поддержки и социального взаимодействия как в сельскохозяйственных обществах, так и на ранних этапах промышленной эры (при этом, правда, следует учесть, что подобного рода система социальных связей основывалась не только на соседстве, но и на месте работы). Такая форма привязанной к территории социальности еще не исчезла в мире, но она, разумеется, играет второстепенную роль в структуризации общественных отношений для большинства населения в развитых обществах, как это было продемонстрировано исследованиями Фишера (1982). Кроме того, мои собственные наблюдения за жизнью латиноамериканских сквоттеров, а также ряд других исследований показывают, что фактор географической близости утратил свою значимость в структурировании общественных связей во многих из этих пораженных нищетой регионах, по крайней мере, еще четверть века тому назад (Castells, 1983; Espinoza, 1999; Perlman, 2001).
Постепенное угасание связанного с местом жительства сообщества как важной формы социального взаимодействия, похоже, совсем не связано с поселенческими моделями. Как показал Клод Фишер (2001), в стране географической мобильности — Соединенных Штатах — мобильность жителей между 1950 и 1999 годом фактически уменьшилась. Таким образом, люди не связывают свои планы с локальными обществами не потому, что они не имеют пространственных корней, а потому, что они строят свои взаимоотношения на основе своих интересов. Кроме того, пространственные модели обычно не оказывают значительного влияния на социальное взаимодействие. Как показал ряд исследований социологов-урбанистов (включая Сьюзан Келлер, Барри Уэллмана и Клода Фишера) еще много лет тому назад, сеть заменяет место в качестве основы социальности как в пригородах, так и в городах.
Однако нельзя сказать, что больше не существует социальности, привязанной к определенному месту. Общества эволюционируют вовсе не в направлении формирования какой-то одной структуры социального взаимодействия. Фактически постоянно увеличивающееся разнообразие структур социальности определяет специфичность социального развития нашего общества. Сообщества иммигрантов в Северной Америке и Европе продолжают строиться на основе социального взаимодействия по месту проживания (Waldinger, 2001). Но именно статус иммигранта и пространственное сосредоточение людей с таким статусом в определенных районах обусловливают структуру социальности, а не только пространственную близость в какой- нибудь местности. Таким образом, решающим здесь становится сдвиг от пространственных границ как источника социального взаимодействия к пространственному сообществу как воплощению социальной организации.
Возможно, нужно сделать следующий аналитический шаг к пониманию новых форм социального взаимодействия в эпоху Интернета: переопределить понятие «сообщество», пересмотреть значимость его культурной составляющей, обратить внимание на поддержку с его стороны для отдельных индивидуумов и семей и перестать увязывать его социальное существование исключительно с материальным базисом. Поэтому полезным рабочим определением в данном контексте может стать то, что было предложено Барри Уэллманом: «Сообщества — это сети межличностных связей, обеспечивающие социальное взаимодействие, поддержку, информацию, чувство принадлежности к группе и социальную идентичность» (2001: 1). Разумеется, главным моментом здесь является переход от сообщества к сети как основной форме организации взаимодействия. Сообщества, по крайней мере, в традициях социологических исследований, базировались на общности ценностей и социальной организации. Сети строятся на основе выбора и стратегии социальных деятелей, будь то отдельные лица, семьи или общественные группы. Таким образом, коренная трансформация социальности в сложных обществах сопровождалась заменой пространственных сообществ сетями в качестве основных форм социальности. Сказанное справедливо для дружеских связей, но еще в большей степени — для родственных уз, когда большая семья распадалась на части, и новые средства коммуникации позволяли поддерживать тесные контакты на расстоянии с отдельными членами семьи. Поэтому структура социальности развивалась в направлении сердцевинного социального взаимодействия, базирующегося на нуклеарной семье в домохозяйстве, на основе которого строились сети избирательных связей в соответствии с интересами и системой ценностей каждого члена домохозяйства.
Согласно Уэллману и Джулиа (1999), в случае Северной Америки у ее жителей бывает свыше тысячи межличностных связей, из которых только полдюжины являются тесными и меньше пятидесяти — достаточно крепкими. В создании таких близких связей важную роль играет нуклеарная семья, а вот место проживания — нет. В среднем североамериканец знает около двенадцати своих соседей, но крепкую связь поддерживает не более чем с одним из них. С друой стороны, согласно данным Арлен Хохшилд (1997), работа продолжает играть важную роль в конструировании социальности. Однако образование внутреннего ядра социального взаимодействия, по-видимому, является функцией как немногих сохраняющихся нуклеарных семейных уз, так и высокоселективных дружеских связей, для которых расстояние представляет определенное значение, но отнюдь не самое главное. Однако то обстоятельство, что большая часть поддерживаемых людьми связей — это слабые связи, вовсе не означает, что они являются маловажными. Такие связи выступают в качестве средства получения информации, повышения эффективности труда, проведения досуга, общения, гражданского участия, а также просто источника удовольствия. Большинство подобных слабых связей не зависят от пространственной близости и должны обеспечиваться какими-то средствами коммуникации. В своей социальной истории телефона в США Клод Фишер (1992) показал, что телефон способствовал упрочению уже существовавших структур социальности, и люди использовали его для поддержания контактов со своими родными и друзьями, а также с соседями, с которыми они были хорошо знакомы. А Андерсон и Трейси (2001), Трейси и Андерсон (2001) и Андерсон и др. (1999), исследуя вопрос использования Интернета в домохозяйствах Великобритании, подчеркивают, что люди приспосабливают Интернет к своему образу жизни, а не меняют свое поведение под воздействием технологии.
В настоящее время преобладающей тенденцией в развитии социальных отношений в нашем обществе становится рост индивидуализма во всех его проявлениях. Это не просто какая-то культурная тенденция. Или, точнее, она является культурной в смысле материальной культуры, то есть системы ценностей и убеждений, формирующих поведение, которая основывается иа материальных условиях труда и добывании средств к существованию в нашем обществе С самых разных точек зрения ученые- социологи, такие как Гидденс, Патнэм, Уэллман, Бек, Карной и я сам, придавали особое значение возникновению новой системы социального взаимодействия, в центре которой находится личность. После перехода от доминирования первичных отношений (олицетворяемых семьями и общинами) ко вторичным отношениям (олицетворяемым объединениями), сейчас, похоже, создается новая доминирующая структура, основанная на том, что можно было бы назвать третичными отношениями или, по терминологии Уэлдмана, «персонализированными сообществами», воплощением которых становя тся эгоцентричные сети, которые предполагают приватизацию социальности. Такая индивидуализированная связь с обществом является специфической формой социальности, а не каким-то психологическим атрибутом. Она имеет в своей основе, прежде всего, индивидуализацию отношений между капиталом и трудом, между рабочими и трудовым процессом в рамках сетевого предприятия. Она порождена кризисом патриархальности и последующим распадом традиционной нуклеарной семьи, существовавшей с конца девятнадцатого столетия. Она поддерживается (но не производится) новыми моделями урбанизации, поскольку пригороды и загородные поселения расползаются во все стороны, и разрыв связи между функцией и смыслом в микрорайонах городов-гигантов способствует индивидуализации и дезинтеграции пространственного контекста жизни. И она поддерживается за счет кризиса политической легитимности, поскольку увеличение дистанции между гражданами и государством воздействует на механизмы представительства, способствуя выводу индивидуализма из общественной сферы. Новая модель социальности в нашем обществе характеризуется сетевым индивидуализмом.
