Он говорил об этом так красноречиво и с таким вдохновением, что Шрирам не удержался и спросил:
— Вы тоже хотите туда уехать?
— Да, да, в свое время. Если будет на то воля Божия. Не всем же такая удача, как твоей бабушке.
Он замолчал и задумался, тихонько покачивая своими короткими ножками. Сандалии он из уважения оставил за дверьми кабинета, и Шрирам отметил про себя, какие у него грязные и натруженные ноги, черные от пыли.
Вернувшись на грешную землю, управляющий сказал:
— Она дала указание относительно платы за дом. Она просит прислать ей эти деньги.
— А разве в доме кто-то живет?
— Конечно, конечно. Разве ты не знал?
Шрирам так безнадежно отстал от жизни, что, казалось, не знал ни о чем, что произошло.
— Она распорядилась, чтобы мы нашли жильца, и мы его нашли. Он платит всего сорок рупий, переводит их на ее счет в банке.
От мысли о том, что в их старом доме кто-то живет, ходит там, открывает и закрывает двери, Шрирам пришел в ужас.
— А кто этот жилец?
— Какой-то торговец пряжей.
— Торговец пряжей! Вот уж не думал, что нам придется уступить наш дом какому-то торговцу пряжей! — воскликнул с отвращением Шрирам.
— Мы ничего не уступали! Мы их предупредим за месяц — и они его освободят.
Шрираму стало не по себе от этого разговора. «А где же я буду жить? — думал он. — И куда я приведу Бхарати, когда женюсь на ней?»
Хотя прошло уже столько лет с тех пор, как он покинул старый дом, он чувствовал, что может ни о чем не беспокоиться, думая о нем как о своем доме до тех пор, пока там живет бабушка. Его охватила тоска по дому. Стройные колонны с медными скрепами, веранда над канавкой и верхушки кокосовых пальм за рядом домов.
— Я потому и пришел, — сказал управляющий. — Она хотела, чтоб я тебе об этом сказал, и если тебе деньги не нужны — а их же порядочно там набралось, — она просит послать их ей. Видно, у нее кончились наличные, которые она взяла с собой. Это ведь можно сделать, правда?
— Конечно, почему бы и нет?
— Я только выполняю ее волю. Она хочет, чтобы я узнал о твоих пожеланиях.
— Делайте все, что ей нужно. Если ей понадобится еще денег, берите без колебаний из моих. Бедная бабушка! Жаль, мне недосуг заняться ее делами! Она столько для меня сделала. Как она там? Небось скучает?
— Нет, нет, совсем не скучает. Сегодня из Бенареса приехал один знакомый. Она хорошо себя чувствует; трижды в день совершает омовения в Ганге, молится в храме, сама себе готовит; у нее там хорошие друзья. Чудесная жизнь! Этот знакомый и привез от нее письмо.
Шрирам снова подумал о доме и загрустил.
— Небось они там понабивали гвоздей в стены… А что с моими книгами и вещами?
И он перечислил свое имущество. Управляющий принялся его успокаивать:
— Не беспокойся о вещах. Они все убраны. В угловую комнату, которую мы тебе оставили.
— А что еще нового? Как там война?
— Об этом запрещено, — сказал начальник тюрьмы.
— А все остальные как?
Управляющий хотел было ответить, но Шрирам прервал его:
— Я даже не знаю, какой сейчас год и месяц.
— Об этом тоже нельзя, — сказал начальник. — Ничего о политике, ничего о войне.
* * *
В полночной тишине Шрирам думал о побеге, снова и снова перебирая в уме всевозможные способы, о которых когда-то читал или слышал. Непременной частью всех этих планов, разумеется, были тайно пронесенные в тюрьму веревки и напильники. Не менее важно было умение перемахивать через стены и пролезать в вентиляционные отверстия. Он припоминал все подробности побега графа Монте-Кристо; все это очень его увлекало, полностью поглощая его мысли. Теперь он от души восхищался заключенными со стажем; круг его симпатий значительно расширился. Он понял, что в стенах тюрьмы нельзя сделать ни шага без разрешения тюремщиков. Судя по всему, надзиратели получают особое удовольствие от выполнения своих обязанностей: ни подкупить, ни уговорить их нельзя. Но все-таки ведь проносили же в тюрьмы ножовки и прочее? Пока он прилежно рыл землю или крутил ворот, мысли его блуждали далеко: он погружался в мечты о перепиленных прутьях решетки или о ловком спуске по веревке со стены — подвиги, которые так увлекательно изображались в кино.
Эти мечты так неотступно преследовали его, что он не мог дольше сдерживаться. По ночам, лежа на цементном полу, он плел веревку, чтобы укрепить ее за вентиляционное отверстие в потолке, в которое виднелось ночное небо, — единственное напоминание о воле.
Как ни странно, единственным его утешением была мысль о том, что и Бхарати тоже томится за стенами Старой бойни. Нет, он не хотел, чтобы она страдала, просто мысль о ее страдании как-то сближала их. Если ему удастся бежать, то, где бы ни была Бхарати, он сообщит ей, как ему это удалось, и тогда она последует его примеру, встретится с ним возле этих ужасных стен и прижмет к груди, как своего героя. Впрочем, она может и вернуться в камеру — с нее станет. Откажется выходить на свободу, пока тюрьма торжественно не распахнет перед ней двери. Может и его с презрением отвергнуть. Она ведь непредсказуема в своем поведении. Или потребует, чтобы Бапуджи благословил ее на этот поступок. Бапуджи, конечно, и одобрил бы его предложение, если б доказать, что все заключенные могут выйти на волю таким образом. Тогда разом откроется все его значение для нации; ну а британцев можно довести до отчаяния, если им доказать, что в тюремных стенах они никого не смогут удержать. Они просто с ума сойдут от горя, скажут: «Что ж, мы уйдем. Мы больше не можем управлять Индией».
Конечно, это были мечты — в общенациональном масштабе, но тут уж он ничего не мог с собой поделать. Ведь в тюрьме у него не было других развлечений. С отчаяния он даже посоветовался с громилой из своей камеры. Случай представился как-то вечером. Громила был настроен благодушно, и Шрирам скользнул к его ложу на цементном полу и зашептал:
— Слушай, может, убежим все вместе из этой преисподней?
Тот положил свою влажную руку Шрираму на плечо и с пониманием произнес:
— Такое на всех рано или поздно находит. На меня раньше тоже находило. Но сейчас я творю молитву и успокаиваюсь. Ты тоже должен с нами молиться.
— Ладно, поговорим об этом позже. А сейчас давай обсудим, как нам отсюда сбежать.
— Как же? — спросил громила.
— Ты должен нам помочь. Ты такой опытный. Разве ты никогда из тюрьмы не убегал?
— Дважды убегал — потому меня теперь и посадили на семь лет.
— Зачем же ты попадался?
— Знаешь, как бывает, от нас ведь это не зависит, — проговорил тот философски.
Но Шрирам хотел узнать, каким же образом тот бежал, и спросил:
— А как ты отсюда выбрался?
— Это-то легко, — отвечал тот, взглянув на вентилятор. — Нас в камере было шестеро, мы разорвали одеяла на полосы, связали их вместе, подсадили друг друга и вылезли на крышу. Через час мы уже шли по полям пшеницы… Нас бы никто не поймал, только один парень, что с нами вместе вышел, взломал в каком-то доме замок — и попался.
— Давай что-нибудь такое устроим и выберемся на волю, — предложил Шрирам.
Тот задумался и ответил:
— Зачем? Что мне на воле делать?
— А я хочу на свободу, — сказал Шрирам. — Я больше не могу здесь оставаться.
— Если тебе здесь не нравится, не надо было сюда попадать, и все тут, — заявил громила. — Предположим, тебе удастся бежать, так тебя мигом сцапают. Зачем суетиться? Ты же не спрячешь своего лица!
— Я бороду отращу!
— Да они твою бороду выщиплют по волосочку, чтобы лицо увидеть. Ты своей бородой опорочишь святых монахов, которые тоже бороды носят.
— Полицию буду обходить стороной, слово даю!
Громила покачал головой:
— Что толку на волю выходить, если нужно прятаться?
Видно, он с удовольствие дразнил Шрирама и ругал тех, кому в тюрьме не нравится.
Под конец Шрирам выложил свой козырь:
— Я вот почему сбежать хочу: девушка, на которой я собирался жениться, сейчас здесь.
— Где? — спросил тот без тени жалости.
Шрираму боязно было отвечать на этот вопрос, но все же он не удержался и сказал:
— Она тоже в тюрьме.
— Ну и ну! — развеселился громила. — Ты что, хочешь пробраться к ней в тюрьму и попросить надзирателя присутствовать при вашей свадьбе?
И он с намеком рассмеялся. Шрирам вспыхнул от гнева. Зачем только он упомянул о своем ангеле при этом грубом человеке?! Теперь он что угодно скажет! Шрирам молчал — он боялся даже рот открыть.
Громила продолжал:
— Если она такая, что в тюрьму угодила, послушайся моего совета и забудь о ней. Детей в тюрьме не воспитаешь. Кто-то должен домом заниматься. Нельзя, чтобы муж и жена были тюремными птахами.
— А ты как устраиваешься? — спросил Шрирам.
