— До чего ж они деловые, — произнес священник, готовый восхититься всем, что бы те ни делали.
Шрирама взяла досада, а Канни сказал:
— Не надо все время говорить без надобности.
Перед тем как поджечь костер, следовало проделать все, что положено. Бабушка лежала выпрямившись на костре из сухого навоза. Жрец подал Шрираму небольшой сосуд с молоком и велел смочить им губы усопшей. Шрирам лил молоко, читал мантры, а под конец бросил пылающие угли прямо на бабушкино сердце, покрытое тонким слоем горючего. Огонь занялся и стал с треском разгораться.
— Теперь для нее все кончено, — произнес Шрирам.
Внезапно управляющий вскрикнул:
— Смотрите, смотрите!
Они глянули туда, куда он указывал. Большой палец на бабушкиной левой ноге шевелился.
— Раскидайте огонь! Раскидайте огонь!
Кто-то протянул руку и выхватил пылающие угли. Бабушкино сари с одного края уже горело. Шрирам вылил на него ведро воды. Огонь потух — все стояли вокруг, не сводя с тела глаз. Палец все шевелился.
— Она не умерла, несите ее отсюда! — вскричал Шрирам.
— Нельзя, нельзя, такого никогда не бывало, — истошно закричал жрец.
Все вдруг словно обезумели.
— Хочешь, чтобы мы бабушку живьем сожгли, да? — кричал Шрирам. — А ну-ка, убирайся с дороги, жрец!
Он ударил ногой по сложенному костру, поднял покойницу и положил на землю.
— Я знал, что тут что-то не так, — говорил Шрирам. — Я знал, что бабушка не умрет.
Он брызнул на нее водой, влил в рот немного молока и принялся обмахивать ей лицо. Жрец грустно стоял рядом. Канни был так поражен, что не мог вымолвить ни слова. Приказчик кружил вокруг них, возвещая радостную весть. Вокруг стала собираться толпа.
— Не будем терять времени, — вскричал управляющий. — Я сбегаю за врачом.
И бросился в город.
— Ну и врачи сейчас! — воскликнул Канни. — Живого от мертвого не могут отличить! Если б мы вовремя не заметили… Ну и врачи!
Под воздействием их усилий движение большого пальца понемногу распространилось и на другие члены. Сначала появились признаки жизни в других пальцах ног, затем во всей ноге, затем в руках. Мало-помалу старушка оживала. Однако глаза ее все еще были закрыты. Шрирам тихонько попросил:
— Бабушка, бабушка, открой глаза. Я здесь.
В этот миг он забыл о политике, спорах и войнах, о Британии и даже о Бхарати.
— Бабушка, вставай, с тобой все в порядке.
Сердце ее забилось, слабое дыхание шевельнуло грудь. Шрирам испустил вопль огромного облегчения.
— Моя бабушка не умрет, она жива, — крикнул он приказчику. — Благослови ее Господь!
Он подтащил к ней за руку Канни.
— Канни, она жива!
Одной рукой он держал бабушку, а другой обнял Канни за плечи. Рыдание вырвалось у него из груди. По лицу потекли слезы.
Канни похлопал его по спине и сказал:
— Не надо, не надо, мужайся. Не надо плакать. А вдруг она откроет глаза? Она должна увидеть счастливое лицо.
Вдалеке затарахтел старенький мотор. Все закричали:
— Это машина доктора.
Показался маленький автомобиль. Тарахтя мотором, он с трудом проехал по камешкам и песку возле переезда у Наллапиной рощи и свернул на неровную песчаную дорогу, ведущую к южному входу в крематорий. Доктор был крошечный человечек в огромном белом халате, с растрепанной, как у Эйнштейна, шевелюрой. Рядом с ним все казались просто гигантами. Он выскочил из автомобиля, за ним вылез управляющий.
— Это правда? Правда? — кричал на бегу доктор.
Внезапно он остановился и попросил:
— Пусть кто-нибудь достанет из машины мой чемоданчик.
Доктор опустился возле бабушки на колени, нащупал пульс, вытащил часы, подержал пальцы у нее под носом и улыбнулся Канни.
— Да, она не умерла!
— Ах, доктор, неужели вы даже не можете сказать, умер человек или жив? — спросил Канни.
— К чему сейчас в это вдаваться? Надо радоваться, что она вернулась с того света.
Доктор задумался. Такого в его практике еще не бывало: те, кто уходил, больше не возвращались. Он потер подбородок.
— А как она, доктор? — спросил Канни.
— Пульс хороший. Все в порядке. Ей только надо будет отдохнуть и окрепнуть.
И стал вынимать из чемоданчика всякие предметы. Протер спиртом иглу шприца, вынул ампулу и всадил иглу бабушке в руку. Она вздрогнула и тихонько застонала. Доктор глянул на нее с одобрением и заметил:
— Да, бывают такие аномалии. Как и почему это происходит, мы не можем сказать. Прошлой ночью она была практически мертва. Не знаю… Вот и не верь после этого в душу, карму и всякое такое.
Он глядел на нее, кусая губы.
— Много лет назад я читал о подобном случае в одном медицинском журнале, но я никогда не думал, что сам увижу такое.
Бабушка мало-помалу оживала. Дыхание ее выравнивалось. Доктор сказал:
— Не надо оставлять ее здесь, нужно поскорее унести ее отсюда. Везите-ка ее домой, а? Возьмите мою машину.
Жрец прервал его:
— Как можно такое предлагать? Тот, кого сюда принесли, не может вернуться в пределы города. Разве вы не знаете, что… что…
— А что случится?
— Случится?! Весь город погибнет от пожара или от чумы. Это очень плохая примета. Делайте что хотите, только в город ей возвращаться нельзя.
Многие с ним согласились. Весть о случившемся облетела весь город. К крематорию стали стекаться люди. И все они говорили:
— Это вопрос непростой. Что же с нею делать?
Пришлось перенести ее в опустевший домик на берегу реки, где когда-то взимали пошлины. От города домик отделяла река, и можно было считать, что бабушка находится вне пределов города. Там ее и оставили вместе с доктором. Вокруг глухо шумел ее мир: Канни, управляющий, Шрирам, жрец с крючковатым носом и две женщины, что сидели над нею ночью. Она лежала в домике на кровати, а они ухаживали за ней и кормили ее. Маленький доктор в своем автомобиле навещал ее несколько раз за день, а Канни практически бросил свою лавку, чтобы приглядывать за всем. Толпы народа начали прибывать к домику, чтобы взглянуть на чудо. Явились какие-то близкие родственники, которые годами не виделись с бабушкой, и закричали:
— Ах, сестра, как мы рады тебя видеть! Нас и не извести ли, что ты умерла!
— Не известили, потому что она не умирала.
— Но если близкая родственница умирает, разве не положено..?
— Но она же не умерла, так о чем извещать?
— А как вы узнали, что она не умерла? — вопрошали родственники.
Разговор приобретал фантастический характер. Шрирам все время опасался, что весь этот наплыв народа и разговоры добром не кончатся. Он старался держаться подальше от всех этих людей. Когда набегало много народу, он уходил в заднюю комнату, предоставляя Канни и его товарищам отделываться от посетителей. Он слышал, как люди спрашивали:
— А где же внук?
— А-а, этот бездельник! Он, наверное, в Бирме, — отвечал Канни.
Но все это не помогло. На третий день, когда Шрирам, накормив бабушку и поев сам того, что принес ему в медном сосуде управляющий, отдыхал под сенью раскинувшегося у дома дерева, явился инспектор в штатском, а с ним два полицейских. Бабушка и ее сиделки мирно спали. Инспектор глянул на Шрирама и приказал:
— Вставай.
— Зачем это? — спросил, поднимаясь, Шрирам. — Чего тебе от меня надо?
— Ты арестован, — сказал инспектор. — Мы давно тебя ищем.
— Кто же получит награду? — поинтересовался насмешливо Шрирам.
Инспектор не ответил.
— Мы знаем, что тебя привел сюда особый случай, — сказал инспектор. — И не хотим подымать шум, если ты его подымать не станешь. Вот почему мы свой джип оставили вон там. В нем у меня люди. Собирайся и пойдем. Только не очень копайся.
— Хорошо, но дайте мне немного времени, — сказал Шрирам.
— Я вооружен, и, если ты попытаешься бежать, я буду стрелять, — предупредил инспектор.
Шрирам пошел к бабушке. Она полулежала в постели и беседовала со своими сиделками. Увидев Шрирама, она воскликнула:
— Когда ты вернулся, мой мальчик? Мне говорили, что ты здесь, только отрастил себе усы. Зачем они тебе, мальчик? Делай что хочешь, но сбрей их, я не хочу их видеть.
— Хорошо, бабушка, — послушно отвечал он, радуясь, что она стала прежней.
Это был ее голос, можно было не сомневаться. В нем слышался прежний характер. Она вернулась с того света, не понеся там никакого урона. Он присел на краешек кровати, взял ее руку в свои и погладил. Она внимательно посмотрела на него.
— Тебе плохо, я вижу, — сказала она, печально качая головой. — Ты дошел до точки, это не скроешь. Зачем только ты связался с этими людьми? Я старалась сделать из тебя порядочного человека. На бакалавра ты не захотел учиться, но это не моя вина. Меня никто упрекнуть не может. Люди про тебя всякое говорят… Скажи мне, это правда?
