– Кто дал вам мой номер? – обиделась Валерия. – Вы ведете беседу оскорбительным образом. Я не могу сказать, что мы с ней близкие подруги.
– Послушайте, – ответил я. – У меня сейчас три часа ночи. Я настолько устал, что не жарю мясо, а ем его сырым. Я – в промежуточном состоянии между зверем и буддой.
– Куда вы меня целуете? – смягчилась Валерия. – Подбирайте выражения. Некоторые видят в вас надежду русской словесности. Расскажите мне что-нибудь изящное. Ведь вы умеете, да?
Несколько дней мы разговаривали и радовались обретению друг друга. Я еще не совсем растерял свой словарный запас. Через неделю женщина ответила, что тоже что-то чувствует. Она простила меня за прямоту и сказала, что ей она, в общем-то, нравится.
Валерия прислушивалась, вздыхала, незаметно начинала учить меня жизни. В химическом составе ее тела что-то менялось. Я тоже стал дышать и потеть несколько иначе. И вообще во мне появилась надежда. Нью-Йорк с появлением Валерии тоже преобразился. В эти дни его населяли лишь порядочные и дружелюбные люди.
– Дело не только в тембре вашего голоса. Я чувствую что-то внутри себя. Физиологически. Я начинаю понимать, что вы имели в виду, когда позвонили познакомиться. Не подумайте, что я проститутка, но когда вы говорите со мной, во мне тоже что-то шевелится…
Валерия прислала через друзей черно-белую фотографию, на которой была изображена с чужим ребенком. Женщины любят фотографии в интерьере. С точки зрения натуры Валерия показалась мне валькирией. В ее глазах горела природная страсть. Ребенок служил намеком, но намек был слишком незатейлив, чтобы задуматься. Она писала о Заратустре и Кришнамурти. О том, что они помогли ей понять нашу родину. Рассказывала о себе. Просила не искать в ней лакированной американской красоты.
– Я не похожа на ваших Синтий и Дженифер, – говорила она. – Я – русская женщина.
Я проникся ее соображениями о родине и любви, прилетел в Россию.
Сначала Валерия попросила меня встретить поезд Гомель – Санкт-Петербург, на котором возвращалась от родственников.
– Вам необходимо принять решение, – сообщила она. – Так сказал мой папа. Он скоро умрет. Вы правда меня любите?
Принятие решения я решил немного отсрочить. На Ленинградский вокзал не явился. Жениться надо на дочке миллионера. В приданое брать остров Мадагаскар. Или хотя бы Шри-Ланка.
– Мой дорогой, – сказала мне Валерия. – Я вот-вот могу выйти замуж за другого. Вы пока что нравитесь мне больше прочих.
С городом Петербургом я имел отношения непонятного мне свойства. Друзья имелись, но жить в городе мне было негде. Я прилетел в Северную столицу, чтобы найти свою судьбу, и тут же уехал в Комарово, к Мишке. Он встретил меня на линии Маннергейма и обескуражил заявлением, что Гульнара Кыдбиддинова вышла замуж. Сообщение было отчаянно печальным. Продавщица из поселка Пушное была включена в мой бред так же, как и Валерия. Простор для маневра стремительно сужался.
Ночью я побродил по поселку с криками «Гуля-гуля», ударился головой о ветку дерева, вернулся и позвонил Валерии. Нельзя забывать любимых.
– Я все-таки вышла замуж, – сказала Валерия, немного подумав. – Он немолод, брюзглив, даже толст, к тому же алкоголик. Я должна его спасти. Когда-то я хотела спасти вас… Вы вообще в курсе, что я работаю в наркологическом диспансере? Знаете, который сейчас час?
Я привычно набирал ее номер в ночное время, забыв, что нахожусь в другом часовом поясе. Я попросил позвать к аппарату мужа. Валерии я не поверил. Муж взял трубку, тут же поперхнулся и заговорил о любви.
– Я оставил на даче собак. Не кормлю уже несколько дней. Жена сказала, что вы ее полюбили. У меня щенки на даче, а мы сидим тут из-за вас.
Я прервал его:
– Я думал, она хочет в Америку. Любит стихи, Заратустру и Кришнамурти.
Наутро мы с Мишаней поехали по производственным делам к нашему товарищу Валере. Дела затянулись, мы возвратились только к ночи. Мишкина подруга сказала, что собачник звонил уже несколько раз. Узнав, что мы уехали в город к Валере, подумал, что я перешел в наступление и решил отнять у него его любовь. Он не поехал кормить щенков и преисполнился ненависти к иностранцам. Ночью позвонила сама Валерия и назначила свидание у паровоза Владимира Ленина на Финляндском вокзале.
– Мы должны объясниться, – сказала она. – Вы завели меня в тупик.
Снаряжали меня на рассвете. Поспешно обрызгали одеколоном. Как я ехал – не помню. Был погружен в предстоящее разочарование. Имя возлюбленной выветривалось вместе с перекличкою станций.
Встречи не произошло. Дама то ли не приехала, то ли не рискнула ко мне подойти. Наверное, я был плохо одет. Я простоял на вокзале на два часа больше обещанного, изучая внутренности парового двигателя, доставившего в этот город вождя пролетариата.
– Такие, как ты, не должны ждать девушек дольше пятнадцати минут, – сказала мне вежливая старуха с поллитрой неблагородного напитка в целлофановом пакете.
Я проследовал вслед за нею в закрывающиеся двери. Женщина была хороша, легка, ей не нужно было кормить собак или любить того, кто тебя не любит. Ее блеклые волосы были зашпилены несколькими костяными иголками разного цвета, она тыкалась мне в грудь своими разговорчивыми устами и жевала мою американскую футболку.
– Мне что Америка, что Москва, – говорила старушка. – Я тебе в бабки гожусь. А история твоя дурацкая. В молодости трудно без глупостей… – и тут же возгоралась: – Я была дурнее тебя!
Мы пили с ней неблагородный напиток, раскачиваясь в тамбуре. Мелькали сосны, проносились суровые пролетарские лица. Я хотел выйти на первой попавшейся станции.
– Валерия! – закричал я собутыльнице, когда она сошла на какой-то остановке. – Так вот ты какая, Валерия! Я больше не ем сырого мяса! Не дружу с самоубийцами и наркоманами.
Я вышел в Комарово, вновь заблудился и ударился головой о ветку дерева. В своей жизни я делал что-то настолько неправильное, что несчастье тронуло моих близких. Мои родители угорели от углекислого газа на даче под Москвой, чуть было не погибли. Рабочие забили трубу дымохода своими телогрейками. Отца разбудил его помощник, спавший в нижнем этаже. Заставил пройти несколько шагов по комнате, после чего отец упал и повредил лицо о выпуклости туалетной керамики. Помощник успел открыть все окна в доме.
– Ты любишь преодолевать трудности, – насмешливо поучал меня Мишка, когда я наконец добрался до его дачи. – Драматизируешь реальность. И она в ответ ставит перед тобой настоящие проблемы. Зачем тебе эти недосягаемые Синтии, Гульнары, Валерии? Сходил бы на танцы.
Тем же вечером мы отплясывали под «Ласковый май» в местном дворце культуры, и я незаметно от Мишки искал глазами Гулю Кыдбиддинову.
Москали
В июле мы с Большим Василием поехали в Катскильские горы на слет украинских националистов. Примазаться к хохлам посоветовал один чернорабочий, общительный парень из Ивано-Франковска. Сказал мне: у тебя украинские корни, украинская фамилия, тебе там понравится.
Мы замариновали мясо, купили несколько бутылей с красными этикетками, бросили в багажник палатку и рванули в американские Карпаты. Западенцы здесь прочно обосновались с конца девятнадцатого века. После Второй мировой войны община серьезно увеличилась за счет бежавших из Советского Союза повстанцев УПА, воевавших на стороне немцев.
– Я ночевал как-то у одного бандеровца у Ниагарского водопада, – рассказывал я Ваське по дороге. – Сначала попал на индейский праздник. Они раскрасили мне щеки гуашью и обкурили заветными травами. Тормознулся у частной гостиницы, а там – сплошные вышиванки. Этнографический день.
– Он прямо в рубахе тебя и встретил?
– Нет, потом надел. Когда признал во мне брата по крови. Пили с ним до утра. Он плакал. Сожалел о содеянном.
– Полицай?
– Хрен его знает. На лбу у него не написано. На рассвете собирали вдвоем вишни в его саду. На берегу Онтарио. Красота…
– Ну и как?
– Что как?
– Вишни вкусные?
– Вася, на фига мне сдались эти вишни? Я так, чтоб поговорить…
– А я думал, вы вареники варили, – сказал Васька и рассмеялся. – Я люблю вареники с вишнями. Мама их любила готовить.
Воспоминание о матери погрузило Василия в минутную задумчивость. Мы въехали на территорию дома отдыха «Soyuzivka Heritage Center». Васька остановился около вывески, вышел из машины, чтобы отлить. Я выгреб из машины пустую стеклопосуду, расставил бутылки вдоль дороги наподобие верстовых столбиков. Мы двинулись дальше, размышляя о том, как шикарно устроился в Америке братский народ. Четыреста акров земли. Культурный центр. Концерты классической музыки. Картинная галерея. Храмовый комплекс. Магазин с украинской народной песней «Вiчна слава УПА». Семейные игры. Бинго. Биллиард.
Палатку поставили на холме, немного поодаль от основного лагеря. Чутье подсказывало, что мы должны обособиться. Перед экскурсией было решено выпить и закусить. У украинцев сегодня намечался какой-то праздник, но основные мероприятия должны были состояться вечером. Сейчас в культурном центре шли то ли митинги, то ли лекции по украинской культуре. Ни меня, ни Василия культура в настоящий момент не интересовала. Мимо проскакивали группы возбужденных туристов. Они обсуждали творчество Тараса Шевченко и мимоходом рассказывали анекдоты про москалей. Нюансы речи нам с Василием понятны не были, но смех молодежи казался натужным.
