Я ловил такси для Богданова, когда одна из машин без опознавательных знаков остановилась и оперативники киношно выскочили из нее.
– Удостоверение покажи! – заорал я, когда они защелкнули за спиной наручники.
Мент достал ксиву и положил ее мне на глаза.
– Это студенческий билет, сука!
Нас мурыжили часа два. Выясняли данные. Заставляли приседать и доставать указательным пальцем до кончика носа. У меня с собой был паспорт. У Богданова нет. Поэтому его отправили в клетку, а у меня конфисковали что положено и отпустили. Первым делом я пошел в кафе «Уют» – познакомиться с барменом поближе. На двери висел амбарный замок. Я даже не стал ломиться, хотя имел в этом деле некоторый опыт. Подумал написать этому хрену что-нибудь на стене, но обломок кирпича, который я подобрал на улице, оставлял лишь жалкие царапины.
Я позвонил Наташке и сказал, что Богданова забрали в ментовку случайно и их семейная жизнь скоро наладится.
Мне хотелось нежности, женского внимания и свежего воздуха. От хамства устает даже хам. Я купил бутылку «Метаксы» и поехал к Алене. Она, как ни странно, была рада моему утреннему визиту.
– А с меня вчера во дворе сняли шубу, – криво ухмыльнулась она. – У тебя есть кто-нибудь по этой части?
Я пожал плечами:
– А как они выглядели?
– Дети. Но их было много.
Мы сели на кухне, разглядывая друг друга. Алена сделала чай и достала из холодильника банку клубничного варенья.
– Твоего коньяка уже нет, – победоносно сказала она.
– Как это?
Она хорошо меня знала и действовала строго в соответствии с представлениями о женской роли в жизни мужчины. Я начал было, что только меня избили менты, но понял, что изобразить из себя жертву не смогу.
– Я уезжаю в Америку, – сказал я. – К другой женщине.
– Ну, ты же вернешься, – улыбнулась она.
Мы ушли в спальню на час-полтора. В доме было много маленьких дымчатых котят на продажу, и они смешно бродили по нашим телесам. Я заставлял котят целовать Аленину грудь. К другим органам она их не допускала. Пушистые дикари мешали счастью. С какого-то момента они стали мне интереснее женщины.
– Котики, где мой коньяк? – запричитал я. – Вы знаете все в этом доме.
– В шкафу стоит твой коньяк. Под шубой. У меня было две шубы.
Часам к одиннадцати мы сели завтракать и обсуждать хрень бытия. Мне нравилось, что у Алены так все аккуратно на кухне. Жаль, что меня никогда не интересовали вопросы быта и приема пищи. Я рассказывал ей о своих обидах. Обиды были детскими.
– Алена, я наступаю в говно, потому что молодой подонок сидит на тротуаре и гадит. Где воспитание? Где освещение улиц? В меня кинули яблоком на рынке и попали в глаз. Это больно. Это обидно. В кого стрелять?
– Отлично, – говорила она и брала меня за гайтан со странной цыганской безделушкой. – Пойдем в постель. Ты же уезжаешь в Америку. – И делала при этом страшные-страшные глаза.
Пистолет уже несколько раз пригождался мне как предмет устрашения и даже обольщения, хотя лучшее его предназначение – бить орехи. Он помог мне соблазнить хорошую таджикскую женщину-продавца сельпо на станции поселка Комарово. Я вез персиянку на раме от велосипеда и стрелял в воздух. Она меня полюбила. В другой раз взял на прицел ночного вора, вошедшего в купе. Я не спал и тут же с верхней полки вмял ствол в его щеку.
– Уходи, – сказал я ему.
Никакой другой пользы от оружия я не ведал. Револьвер. Девятый калибр. Шесть зарядов. Производство Федеративной Республики Германия. Где найти патроны – не знаю. Все, что было, мы сдуру расстреляли с приятелем в передовиков производства Центрального административного округа, прощаясь с советским детством. С тех пор я заряжал его холостыми.
Когда вернулся из Южной Каролины – Конфедераты стали моей второй родиной. Я удивлялся своей всемирной отзывчивости, но Екатеринбург очаровал меня наличием в магазинах копченой рыбы. Я вез сверток с копчеными окунями в предновогодней толчее трамвая, радуясь играм светотени и запахам трудящихся. Есть чудаки, которые считают, что народ пахнет солярой и потом. Они не знают народа.
Я приехал к Алене с нелепыми золотыми блузками, которые купил за бесценок. Она положила их на подоконник и сказала, что я удивительный дурак. Мы решили встречать Новый год вместе. Пробавлялись пословицами, что как его встретишь, так и проведешь. В доме у нее было хорошо и тепло. Котики ходили тут и там, но это были другие котики.
В Екатеринбурге гостил друг моего детства по кличке Лысый. Когда-то он обрился наголо для профилактики вшей, которые завелись у них в общаге. Волосы давно отросли, но прозвище осталось. Лысый заехал к нам с визитом на Буревестник. Сказал, что занялся большим бизнесом и торгует технологиями с Южной Кореей и Израилем.
– А машина у тебя какая? – спросил я.
– Обыкновенная. Квадратные «Жигули».
Я рассказал о своей «Ниссан Центра», о квартире в Колумбии, о жаре и Атлантическом океане.
Показал свой пистолет, чтобы выглядеть многогранным. Лысый оценивающе подержал его в руке, сказал, что испытывает при этом неведомое ранее мужское чувство.
Ему была по душе родословная моей пушки. В первую очередь из-за таджички Гули. В ту пору у Лысого были напряги с очередной женой. Он пригласил меня на встречу Нового года к Игорю Белякову.
– Приходи, постреляем, – добавил он.
К Лысому Алена меня отпускать не хотела. Считала, что этот праздник надо отмечать в семейном кругу. Я так и сделал: мы выпили с ней бутылку шампанского.
– В городе тревожно, – говорила она. – И холодно.
К Белякову приехал в начале второго. Утром Лысый пошел провожать меня до такси. По пути мы ели мандарины и стреляли в воздух во славу новой эпохи. Наконец, остановилась пошарпанная серая «Лада Самара» с двумя дверьми. Прыщавый пассажир с переднего сиденья вылез, чтобы пропустить меня в салон.
– Чудны дела твои, господи! – сказал водитель, когда мы тронулись, и я понял, что он пьян.
Проснулся в лесу, на пустыре. На опушке высилось несколько ржавых гаражей, в овраге горел костер из старых автомобильных покрышек. Голый лес судорожно дрожал на ветру.
– Снимай шапку, – сказал парень строго и лишь потом обернулся ко мне.
Я достал пистолет и велел снять им брюки.
– Снимать штаны и бегать! – сказал я.
Хлопцы вышли, давая мне выбраться наружу. Я положил пушку в карман и полез на переднее сиденье. Пока ковырялся, прыщавый вытащил из бардачка некоторое подобие обреза – самопал, обмотанный синей изолентой. У меня не вызывало сомнения, что, несмотря на кустарный вид, эта штука стреляет.
– Давай волыну, – сказал он сурово. – И не дергайся.
Я толкнул ближайшего, отбросил револьвер далеко-далеко в сугроб и побежал в сторону леса, раскатываясь на снеговом насте. Выстрел услышал, когда выбрался на шоссе. Это был звук моего пистолета.
Меня подобрал какой-то веселый армянский дядька на квадратных «Жигулях».
– Радуйся, что жив, – подбадривал он меня всю дорогу. – Жизнь – отличный новогодний подарок.
По дороге я купил «Метаксы», раз судьба столь ко мне благосклонна. Приехал, сел девушке на кровать. Минут через пятнадцать меня понесло. Я говорил и говорил. Всякую ерунду, которую вдруг посчитал важной. Страх существует помимо нашей воли и разгильдяйства.
– Ален, я забыл сказать. Пистолет тогда мне отдали. Ельцин издал какой-то указ. Помогли родственники. И они отдали. Но сегодня я просрал его окончательно.
Котики, где мой коньяк? Сегодня я имею на коньяк полное право…
Алена весело чокнулась со мной хрустальной стопкой.
– С Новым годом, дорогой. Прощай, оружие. Похоже, шубы мне теперь не видать…
Веселый поселок
Я проснулся в незнакомой квартире где-то на улице Коллонтай, куда ночью притащили меня друзья. В комнате никого не было, и я решил, что вся компания отправилась за пивом. Осмотрелся. Старомодный ковер на стене, люстра со стеклянным виноградом. Зеленая лампа, которую забыли выключить, мерцала бессмысленным светом. У ее основания валялось несколько окурков. Шум города за окном то приближался, то таял, унося звуки автомобилей и голоса.
Я положил руку на простыню и тут же отдернул. Большая крыса неторопливо спрыгнула с топчана и села около пустого блюдца в углу комнаты, поводя носом. Я швырнул в нее свои брюки, и крыса шмыгнула под сервант, разорвав головой многолетнюю паутину.
Железный будильник прозвонил старческим голосом. Я сел на кровати, думая о том, что надо бы проверить наличие кошелька в пальто. Из ванной вышла свежая длинноногая девушка:
– Проснулся? Разница во времени не ощущается?
Она улыбнулась большим ртом, шутливо взяла меня за плечи, возвращая мою голову на подушку. Я повиновался. Вспомнил, что хозяйку зовут Эрика.
Она распахнула халат и умело села мне на рот. Казалось, запах земляничного мыла вошел во все ее поры. Я судорожно вздохнул и проделал то, что от меня требовалось. Дамочка по имени Эрика оказалась крикливой, как большая птица.
