Дополнительная проблема – государства СНГ. Почти все они в это время пытаются сочетать "мягкое" вхождение в рынок с сохранением масштабного государственного регулирования цен и экспортом инфляции в Россию. При обсуждении экономических тем на встречах президентов государств СНГ самые популярные – необходимость проведения взаимозачета, эмиссионного пополнения оборотных средств, пагубность либерализации цен на топливо, вредоносность идей разделения рублевой зоны, вынашиваемых российским правительством, необходимость сохранения масштабных соглашений по межгосударственному бартеру. Б.Ельцин на таких совещаниях чувствует себя крайне неуютно, и его можно понять. Он явно раздражается, когда я снова и снова вынужден доказывать сообществу собравшихся для дружеской беседы президентов ошибочность кажущихся им столь убедительными предложений. Впоследствии, столкнувшись с жесткими реальностями рыночной экономики, увидев, как легко подвести свои страны к финансовой катастрофе, многие из президентов – участников этих дебатов радикально пересмотрели свои экономические взгляды, стали твердыми сторонниками решительных реформ, но все это пришло не сразу, а тогда они были едины в том, что именно "доктринерская" монетаристская политика российского правительства- главная преграда экономическому сотрудничеству в СНГ.
С президентами государств Содружества в 1992 году у меня сложились своеобразные отношения. Лучше всех, наверное, их определил президент Киргизии Аскар Акаев, сказав как-то на совещании глав государств СНГ в Бишкеке: "Гайдар у нас на всех один. Он наш общий премьер". Действительно, когда Россия начала реформы, тем самым сделав их неизбежными для государств Содружества, у политиков независимых государств появилась возможность кивать на жестокого, бессердечного Гайдара, который затеял что-то немыслимое, и вот теперь они, не желая того, вынуждены, к сожалению, следовать схожим путем, хотя и пытаются облегчить тяготы своим народам. Что особенно удобно – премьер-то ведь не твой, а ельцинский. А потому не в твоих это силах – приказать ему что бы то ни было или отправить его в отставку. Игра в злого Гайдара сначала шла на высоком эмоциональном накале, потом спокойней, а к середине 1992-го уже почти не всерьез. Сами президенты, особенно попозже вечером, после рюмки коньяка, над правилами этой игры подшучивали. И тем не менее, правила есть правила, они были заданы, и с ними приходилось считаться. Очень жаль, что государства Содружества не смогли с самого начала настроиться на единую волну реформ, что каждая из них возжелала извлечь из создавшейся ситуации односторонние преимущества. Как показали последующие события, такая позиция привела к потерям для всех.
Из стран, опоздавших с реформами, особенно обидно было за Украину. В конце 1991 – начале 1992 года украинская политическая элита твердо взяла курс на так называемый "мягкий вариант" вхождения в рынок, предполагая в максимальной степени использовать неограниченные эмиссионные возможности единой рублевой зоны при 15 независимых Центральных банках. Хорошо известны слова украинского премьера того периода Витольда Фокина: "Зачем сдерживать бюджетный дефицит, когда в руках печатный станок". Уже с 1990 года Центральный банк Украины начал предоставлять несанкционированные Центральным банком СССР кредиты украинскому правительству и украинским предприятиям.
В начале января 1992 года Украина без предупреждения ввела собственную налично-денежную единицу, сохранив использование общесоюзного рубля в безналичном обороте. Возник чудовищный экономический гибрид: помесь общей безналичной валюты и самостоятельно эмитируемого наличного денежного средства. Именно тогда, после введения купона, твердо понял – да, с Фокиным надо и разговаривать, и пытаться договариваться, нельзя одного: полагаться на то, что принятые обязательства будут выполнены. Разумеется, и другие республики грешили в это время с экспортом инфляции в Россию, пользовались открывающимися возможностями, но все это – в масштабах, несопоставимых с тем, что делал Фокин. Если нужно было бы назвать одного человека, кто более всех других препятствовал в начале 1992 года стабилизационным усилиям в денежной политике Содружества, то, наверное, Фокин по праву может претендовать здесь на заслуженное первое место.
С июля 1992-го, когда расчеты с республиками были переведены на корреспондентские счета и автоматический экспорт созданной на Украине денежной массы в Россию стал невозможен, тупик проводимой Фокиным политики очень быстро сделался очевидным и отставка его – предрешенной.
Но весной 1992 года, когда Россия еще не успела создать собственную денежную систему, заработная плата, скажем, профессора в Киеве, выплачиваемая в рублях, в несколько раз превышала заработную плату профессора в Москве. В то время как российское правительство вынужденно проводило предельно жесткую финансовую политику, украинское осуществляло самую податливую. Именно в это время социальную мягкость украинских реформ неоднократно ставили нам в пример люди, совершенно не понимавшие, за счет чего эта мягкость на деле обеспечивается.
Сохранение масштабного контроля цен, реально охватывающего 60-70 процентов номенклатуры продукции, вместе с податливой финансовой политикой так и не позволили украинцам преодолеть дефицит товаров. По существу, экономика работала в режиме подавленно-открытой инфляции. Быстрый рост цен сопровождался сохранением очередей и талонов.
В приватизации был избран, пожалуй, самый бесперспективный путь. Государственные торговые монополии приватизировались на основе аренды с правом выкупа, как единое целое, воспроизводя худшие стереотипы государственной торговли, помноженные теперь еще на полную безответственность.
Не было ни одной безумной экономической идеи, с которой носилась оппозиция в России и которая не была бы многократно опробована на Украине. Здесь регулярно проводили пополнение оборотных средств, взаимозачеты задолженностей, выдавали масштабные эмиссионные кредиты, пытались сохранить многочисленные дотации, привязывали приватизацию к компенсации сбережений населения. И все это, конечно, – под флагом защиты социальных интересов трудящихся.
Самоубийственные последствия такой политики в полной мере сказались, когда России наконец удалось обрести денежную независимость. Замкнутая в границах Украины эмиссия обернулась в 1993 году мощнейшим инфляционным взрывом. Темпы роста цен более чем в 10 раз превысили отнюдь не низкие российские показатели. К осени 1994 года заработная плата на Украине далеко отставала от российской, составляя что-то около двадцати долларов. Неспособная расплачиваться по своим обязательствам молодая страна оказалась на грани государственного банкротства.
Конечно, нельзя сказать, что в украинском правительстве не было людей, пытавшихся проводить осмысленную экономическую политику, но их возможности были предельно ограниченны. Хотел бы назвать одного из них -Александра Ланового, молодого экономиста-рыночника, ученого, возглавлявшего в 1991-1992 годах Министерство экономики. Мы встретились с ним в Москве в самом начале 1992 года. Обсуждали проблемы постепенного приближения уровня цен во взаимной торговле к ценам мирового рынка. К величайшему недоумению и неодобрению своей делегации, Лановой сел со мной вместе рисовать графики и анализировать альтернативы. Было видно, что он понимает тупиковость проводимого курса, но не имеет поддержки в украинских верхах. Вести диалог с ним было приятно, интересно, но с самого начала можно было предположить, что ему вряд ли удастся воплотить в жизнь хотя бы часть из того, о чем договоримся.
Позднее встретились с ним на совещании президентов государств СНГ в Ташкенте. Отношения между российским и украинским правительствами были довольно напряженными, антироссийские настроения в украинской политической элите – сильными. Тем не менее Лановой подошел ко мне, договорился о встрече. Поздно ночью встретились, долго гуляли по парку правительственной резиденции. Он откровенно рассказывал мне о невозможности сделать что-либо осмысленное для рыночных реформ в сложившейся на Украине политической ситуации. Спрашивал мое мнение о перспективах российской экономической политики по отношению к Украине.
В ноябре 1992-го назначенный взамен отправленного в отставку Фокина Леонид Кучма прилетел в Москву на переговоры с Ельциным и со мной, имея основной целью восстановить взаимопонимание и дружеские отношения. Мы довольно подробно поговорили наедине. Мне показалось, что у него действительно есть желание добиться позитивных перемен, стронуть с места буксующие реформы. Может быть, нет еще достаточного понимания, как это сделать, но по крайней мере тупиковость предшествующей политики В.Фокина ему очевидна. Сразу было видно – человек совершенно другой, прямой, не хочет хитрить и лукавить. Сам поставил вопрос о необходимости упорядочения отношений в денежной области, полноценного введения украинской национальной валюты в безналичный оборот, заявил о намерении покончить с вакханалией в расчетах. Посоветовались. Спрашивал меня о ключевых направлениях преобразований. Не имея, правда, четкой, ясной картины того, что надо делать – мешали рецидивы директорского мышления, – он, вместе с тем, все же явно хотел идти вперед, проводить осмысленную и в целом прореформаторскую политику. Было видно и другое: Кучма действительно не хочет разыгрывать антироссийскую карту, ставшую привычной для украинской политики 1991-1992 годов, и стремится нормализовать экономические и политические отношения с нашей страной, построить их на цивилизованной, культурной, не воровской основе. Впоследствии убедился, что на слово украинского премьера можно рассчитывать. Не все было в его власти и не все у него получалось, но по крайней мере сознательного обмана за то короткое время, что довелось проработать вместе, не было никогда. Именно поэтому всегда пытался его поддерживать.
