Мы понимали, что, получив ваучер, все 148 миллионов не изменят разом привычный образ мыслей, систему ценностей, представление о шкале социальных приоритетов. Психология безусловного хозяина своего имущества будет формироваться постепенно, на протяжении ряда лет, а может, и десятилетий. Ее не создашь по заказу.
И все же главное удалось. Спрос на приватизируемое имущество возник, начал нарастать, вынуждая местные власти относиться к приватизации весьма серьезно. Теперь им приходится решать проблему: куда население их территорий сможет вложить приватизационные чеки. К этому их подталкивает увязка объемов местного бюджета с доходами от малой приватизации, которая становится неизбежностью. И все это уже не фантазия, родившаяся в голове либералов-мечтателей, а социальная реальность, с которой вынуждены считаться даже ее противники.
Приватизация сама создает себе базу политической поддержки, становится трудноостановимой. Наглядное свидетельство тому – позиция большинства
в Верховном Совете осенью 1992 года. При всей дикой истерике по поводу августовского указа президента, введшего ваучер, оно так и не решилось принять, казалось бы, самое простое, однозначное решение: утвержденную программу приватизации отменить, саму приватизацию остановить. С началом выдачи приватизационных чеков это стало уже политически невозможным.
Итак, пользуясь военной терминологией, можно сказать, что в мае-августе 1992 года правительство под натиском превосходящих сил отступало, ведя арьергардные бои и стараясь, по мере возможностей, удерживать важнейшие направления, а на некоторых участках продолжало наступление. Вскоре после апрельского Съезда Ельцин назначает заместителя председателя Верховного Совета Владимира Филипповича Шумейко первым вице-премьером российского правительства. Теперь, впервые с начала реформ, в правительстве два первых вице-премьера. У меня реальный контроль над ключевыми экономическими министерствами, в правительстве моя команда. И все же возникновение двух центров влияния при явно колеблющемся, не уверенном в точности избранного курса президенте – серьезный фактор, ослабляющий возможность вести осмысленную политику. Тем более, что ведь есть и другие центры: правительство не имеет серьезного влияния на Центральный банк, Пенсионный фонд. Отраслевые министерства довольно легко договариваются напрямую с отраслевыми комитетами Верховного Совета. И хотя лично Владимир Филиппович в это время вполне лоялен к проводимому курсу, но сама диффузия центра принятия решений открывает лоббистам слишком широкие возможности маневра.
13 июня, утром, накануне отлета Бориса Николаевича в Вашингтон на встречу с Бушем – звонок: Егор Тимурович, что вы скажете об идее назначить вас исполняющим обязанности председателя правительства?
Скажу откровенно, что при создавшейся ситуации идея мне кажется разумной. Она позволит добиться большей консолидации в правительстве.
Должен ли я понять вас так, что вы благодарите меня за доверие? – спросил Ельцин. Я ответил, что да, без сомнения, благодарю.
Встретились на аэродроме. Ельцин проинформировал провожающих о принятом решении, подписанном указе, сказал, что направляет представление о моем утверждении в должности премьера в Верховный Совет.
С начала апреля, после отставки Бурбулиса, я де-факто возглавлял правительство и, как правило, вел его заседания; противники и сторонники проводимой политики уже называли наше правительство правительством Ельцина-Гайдара. И все же до тех пор круг моих реальных полномочий и обязанностей в полной мере ограничивался хозяйственно-экономическими вопросами. Это в рамках российской традиции.
В России с начала века был набор так называемых царских министерств – Министерство обороны, Министерство внутренних дел, Министерство иностранных дел, охранка. Их руководители имели право прямого всеподданнейшего доклада царю, минуя председателя Совета министров. В ведение Совета министров входили в первую очередь вопросы финансовые, хозяйственные, социальные. Так было при Витте, Столыпине, Коковцове. По существу, эту же систему потом унаследовали большевики, заменив царя генеральным секретарем, затем она досталась демократам, где царские министерства стали президентскими. И все же по жизни назначение исполняющим обязанности премьера – резкое расширение реальных прав, полномочий, сферы ответственности. В России, особенно предельно нестабиль ной, неспокойной России 1992 года, постоянно происходит что-то требующее немедленного вмешательства, подключения всех структур государства, в том числе и силовых. Отнюдь не всегда президент на месте может обеспечить межведомственное взаимодействие. Значит, приходится влезать в эти проблемы, брать ответственность за принятые решения.
То, с чем сталкиваешься, работая в правительстве, – частые и убедительные демонстрации справедливости знаменитого принципа Питера. Напомню: его суть в том, что в бюрократическом аппарате человек продвигается по ступенькам должностной лестницы до тех пор, пока справляется со своими обязанностями. И вот тогда, когда оказывается на уровне, для него непосильном, его карьера приостанавливается. Именно там он остается надолго. Разумеется, в бурном и хаотичном 1992 году принцип существенно модифицировался, но все же действовал.
Наглядный пример – история вице-премьера Георгия Хижи. Сильный генеральный директор объединения "Светлана". Потом, в 1991-1992-м, – дельный первый заместитель мэра Санкт-Петербурга Анатолия Собчака. В трудной ситуации он показал себя прекрасным организатором, способным действовать в сложных условиях. Поэтому, когда стало ясно, что нам придется вводить должность вице-премьера, курирующего отраслевые министерства, я, по совету Анатолия Чубайса, хорошо знавшего Хижу, предложил Ельцину назначить Георгия Степановича на эту должность. Он энергично взялся за дело. Однако очень быстро выяснилось, что, принимая реформы в целом, он совершенно не способен понять фундаментальные принципы управления экономикой в условиях рынка, смотрит на происходящее глазами директора завода. А потому и предлагает решения, которые кажутся ему полезными для предприятий, искренне не понимая их губительности для национальной экономики в целом. Хижа становится главным борцом за увеличение бюджетного дефицита, за эмиссионное пополнение оборотных средств и взаимозачет. Абсолютно неизбежное в условиях такой политики резкое падение курса рубля, ускорение инфляции осенью 1992-го было для него полной неожиданностью. Жесткая, иногда даже резкая по форме полемика Чубайса, наиболее последовательно отстаивавшего реформаторский курс, и Хижи стала неотъемлемым атрибутом в работе правительства второго полугодия 1992-го. Впрочем, зла на Георгия Хижу не держу, не его вина, что он превысил уровень своей компетенции.
Силовые министерства, по российской традиции, обращаются в Совет министров в основном по хозяйственно-финансовым вопросам. Но в условиях кризисов премьеру постоянно приходится решать и другие проблемы.
Быстро убеждаюсь: важнейшая проблема в российской государственной машине этого времени -страстное нежелание кого бы то ни было принимать решения, стремление застраховаться, снять с себя ответственность. В процессе проводимых совещаний по развитию событий, скажем, на границе с Грузией, в Северной Осетии и Ингушетии, в Таджикистане, если жестко не потребовать действия, не надо удивляться, что военные будут кивать на МВД, МВД на Министерство безопасности и так дальше до бесконечности.
Отнюдь не переоценивая своего таланта в организации переброски дивизий, очень быстро понимаю: либо в таких ситуациях буду брать ответственность на себя, действовать, докладывая о принятых решениях президенту, либо в тягучей атмосфере взаимных кивков друг на друга так ничего сделано и не будет. Именно так пришлось действовать, например, в Кабардино-Балкарии, где летом 1992 года пытались повторить чеченский сценарий 1991-го. Необходимо было срочное подкрепление внутренним войскам, а МВД с Минобороны спорили о том, кто это должен делать и есть ли у Минобороны возможность обеспечить авиационный транспорт. Пришлось брать координацию на себя, усаживать вместе руководство МВД и Генштаба, заставлять действЬ-вать. В целом ситуацию удалось стабилизировать.
Тяжелая заноза в памяти – 1992 год, ноябрьский ингушско-осетинский конфликт. Хорошо помню,как все это началось. Впервые за несколько месяцев решил в воскресенье выспаться, не ходить на работу. Рано утром звонок. На границе Ингушетии и Осетии масштабные беспорядки. Захвачено вооружение батальона внутренних войск. Идет бой. Министерство безопасности назревающую взрывную ситуацию блестяще прозевало. Узнаем о происшедшем как о свершившемся факте. Возникает реальная угроза получить новый Карабах с хроническими боевыми действиями, но уже на территории России.
