На этом я заканчиваю изрядно затянувшееся и, в общем-то, необязательное предисловие к заключительным главам «проклятой повести». А что? Недурное название: «Проклятая повесть». Ведь и на самом деле, только силы тьмы умеют проклинать. Один Господь благословляет, но это личное, из опыта только что приобретенного на больничной койке и потому до конца неосмысленного. И вдруг неожиданно мне позвонил редактор коммерческо-рекламной газеты – «Все для Вас» – Валя Тарасов – и предложил написать серию статей на тему оккультизма.
– Я-то ведь знаю, что это Ваша тема, – хриплым баритоном увещевал меня Валечка. – Я сам кое-что написал, но устыдился собственной не компетентности.
Как ни соблазнительно выглядело предложение, пришлось отказаться: нужны были силы, чтобы закончить повесть. Но я о повести ничего не сказал Валечке. Учен, и крепко учен!
II
На следующий день после памятного посещения Самойловым и Кузьминым гостиницы «Томь», они случайно встретились в университете. Павел Игнатьевич не оставил свой попытки «вывести на чистую воду шарлатана от науки», как он выразился.
Кузьмин почувствовал легкую неприязнь к профессору. Ему показалось наивным, увлечение коллеги «методами позитивной науки», как будто сам, еще день тому назад, не был таким же, как он, убежденным позитивистом. Кузьмину мерещилось нечто иное, куда более грандиозное и фундаментальное, чем все, на чем стояла и стоит научная мысль. Это фундаментальное он только предощущал, только чувствовал, что оно есть, что оно рядом – стоит только протянуть руку, осмыслить.
Он молча выслушал Самойлова и не сказал ему, что имел встречу с Лялькиным, а самое главное – не сказал, что тот его ожидает в 14 часов в своем номере, в гостинице. На предложение Самойлова, повторить вечером вояж к Лялькину, Кузьмин ответил, что «потерял к этому интерес».
Лялькин ожидал прихода Кузьмина: это было видно по накрытому в номере столику, потому как на стук Виктора Васильевича немедленно открылась дверь, и Геннадий Петрович увлек его в номер, нежно охватив талию гостя своей цепкой, сильной, горячей рукой. Это не очень понравилось Кузьмину.
«Что он меня тащит, как женщину в постель?» – мелькнула мысль. Мелькнула и пропала. Сдуло, словно пушинку ветром.
– Присаживайтесь, Виктор Васильевич! Присаживайтесь и угощайтесь. – Лялькин надавил рукой на плечо Кузьмина, понуждая того сесть в кресло, напротив столика.
– Рекомендую: коньяк самый, что ни на есть советский! Нынче такого коньяка Армения не делает, а если и делает, то на экспорт.
Бутылка была открыта, и Лялькин, едва усевшись напротив Кузьмина, наполнил рюмки.
– Нынче вся Россия на экспорт, а уж про страны СНГ и говорить нечего, – докончил он свою мысль, поднося рюмку Виктору.
Тот попробовал сопротивляться: уж очень ему не хотелось пить, да и не любил он этого.
– Может, не стоит? Я, как-то не приучен… – Кузьмин отстранил рукой протянутую ему рюмку.
– А вы и не пейте – попробуйте, вспомните времена прошлые… Ведь вчера вы вспомнили и, надо сказать, любопытные случаи, вспомнили.
Слова журчали, лились, очаровывали и Кузьмин не заметил как, попал под это очарование.
– Вы, конечно, не раз задавали себе вопрос о том, чему были свидетелем? – спросил Лялькин после того, как Кузьмин выпил коньяк.
– Разумеется, – Виктор чувствовал глубокое расположение и доверие к весьма странному со всех точек зрения человеку.
– Шекспир, устами Гамлета, сказал: «Есть много на свете, друг Гарацио, такого, что не снилось мудрецам». Вот тому крикуну, вчерашнему, такое никогда не привидится и не присниться, а между тем гениальные открытия, как известно, приходят неоткуда, иногда привидевшись и приснившись. Вопрос: откуда?
– Из подсознания, из предыдущего опыта, из суммы предшествовавших знаний, – ответил Кузьмин на вопрос, скорее риторический, чем обращенный к нему.
– Вы слышали легенду о падшем ангеле? – Новый вопрос был для Кузьмина неожиданным, переводящим разговор в совершенно иную плоскость.
– Что-то, но я в таких вещах не силен.
– А жаль. Прелюбопытный миф. Пророк Исайя так говорит о нем: «Как упал ты с неба, денница, сын зори! Разбился о землю попиравший народы. А говорил в сердце своем: «взойду на небо, выше звезд Божьих вознесу престол мой и сяду на горе в сонме богов, на краю севера; взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему». Кстати сказать, вся дописьменная история человечества изложена в мифах. В каком-то смысле в них отражены реальные события. Все-таки давайте выпьем, а? – Лялькин, протянул руку к бутылке с коньяком.
– Нет. Но я бы с удовольствием послушал этот миф о «падшем ангеле».
– Ну что же… – Лялькин пожевал губы, как бы примериваясь, с чего начать: – Тут существует много разных версий. Я остановлюсь только на одной – на версии еврейско-христианской, как наиболее одиозной из всех.
Считается, что перед тем как сотворить Землю, Господь создал ангелов небесных. Следует пояснить сразу, что «небо» в понятии христиан – это вовсе не то небо, которое мы видим. Это особое небо, в каком-то смысле, мистическое. Если хотите, это нечто похожее на физический вакуум по отношению к физическому миру «плотных тел». Ангелы на этих небесах составляют иерархию сил: высшую, среднюю и низшую. В каждой иерархии существуют три чина. Таким образом, получается как бы девять сфер, тех самых мистических небес. Высшие силы – серафимы, херувимы, престолы. Средние, ангельские: господства, силы и власти. В низшей – Начала, Архангелы и Ангелы. Считается, что знание Господь им дал согласно их званиям и чинам. Таким образом, христиане полагают, что свои тайны Господь дает по нисходящей иерархии от серафимов к ангелам, причем каждая последующая иерархия посвящается только в те знания, которые способна вместить на данном уровне своего духовного развития.
Геннадий Петрович прервался и спросил Кузьмина:
– Я вас не утомил своим рассказом?
– Напротив, я первый раз такое слышу. Интересно.
– Итак, – продолжил Лялькин, – христиане считают, что первый виновник греха, а грех этот был в гордости твари, перед творцом, был высокого сана – херувим, ангел рассвета, или, как его называет пророк Исайя – «денница». Он увлек за собой, так повествует христианское предание, сонм ангелов разного уровня и чина. Отпавши от Господа, они превратились в бесов, в силы сатанинские. Сам восставший херувим в Сатану, то есть в противника Господа. Вот такая картина мира до сотворения в нем человека нарисована в христианстве. Плоская картина, одномерная и нужно сказать, не только вторичная, но и третичная по своей конкретной содержательности. Словом, «слышали звон, а откуда он», то не ведомо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
