Павел Губарев
Взы-взы
Когда дракон нажал на кнопку дверного звонка, Леше уже было все пофигу.
Не надо путать: бывает «все равно», бывает «до лампочки». А «все пофигу» – это такая стадия в отношениях мужчины и женщины. Как Леша сам потом объяснял.
Может, в этот момент он был не в самой прекрасной форме – собран, но уныл, как на приеме у зубного, и дракон это мгновенно понял – хотя бы потому, что вся одежда на Леше выглядела, как один большой нестиранный носок, а в его аквариуме плавали винные пробки.
Может быть. Но мы были уж рады, что миновала предыдущая стадия – когда Леша, открывая глаза, мог обнаружить себя то стоящим со стаканом перед зеркалом, то поливающим слезами фаянсовое горло унитаза, то вдруг – в гараже, ищущим в упакованных плесенью древних чемоданах охотничий нож его отца.
В общем, от Леши ушла девушка.
«Ну, с кем не бывает», – сказали мы ему.
«Да забудь ты, не стоит она этого», – посоветовали мы.
«Да нахрена тебе нож, забей ты на него», – успокаивали мы Лешу.
Ну, то есть мы с Колосовым пришли на помощь, как настоящие друзья. С бутылками, с советами, с банальностями. Все это, конечно, помогает, хотя и не сразу. Или хотя бы отвлекает пострадавшего от горя. А держится он за горе крепко. Обнимает, как огромного плюшевого медведя. Судя по пыли – медведь этот из детства, и там его надо оставить. Хотя Лешина обида была, скорее, как измятая постель – в которую он каждые пять минут валился. А мы с Колосовым держали его голову, тянули за руки из кровати, били по щекам. Делая вид, что просто пришли пива попить. Ну, он же сам нас позвал.
В какой-то момент Леша ушел на кухню. Я примостился на диване, окруженный кучей растрепанных автомобильных журналов. Колосов сидел у окна, в кресле на колесиках, медленно поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, как часовая стрелка, которая все не решится указать тот час, когда нам можно будет уйти. Между мной и Колосовым лежал замусоренный палас. Между мной и Колосовым висел запах несвежей постели. И запах пастеризованного пива, который почему-то всегда отдает резиной – словно намекая на свое сомнительное происхождение. Между нами висели последние солнечные лучи того дня – городские, профильтрованные сквозь частокол многоэтажек Лешкиного микрорайона, дохлые от пыли и красящие свет московской серостью. Пиво при таком освещении из янтарного становится просто желтым. В общем-то, его уже можно наливать не в хорошую стеклянную кружку, а в чайный бокал – что мы и делали.
И вот Колосов снова отталкивается ногой от паласа, попадая носком в половинку чипсового кружочка, поворачивается в мою сторону, и наши взгляды пересекаются. И смотрим мы друг на друга внимательно. Потому что в наших глазах читается скрываемая от Лешки мучительность. И мучительность эта – оттого, что не придумали еще той самой верной банальности, которой можно было бы Лешку успокаивать в его конкретном случае.
«Вернуть Наташку? – размышлял я. – А сможет ли он ее принять после этого? Думаю, не сможет.»
Что думал более рациональный, но менее флегматичный Колосов, я не знаю. Наверное, что-то вроде: «Сложность ситуации в том, что она, во-первых, глупая. А во-вторых, неожиданная. Пережить такое гораздо труднее».
И так мы смотрели друг на друга, молча. Пока в комнату не вошел, звякая, Лешка. И мы, как по команде, моргнув, повернулись к нему, протягивая руки за новой – холодной – порцией.
В общем, от Леши девушка ушла к дракону.
* * *
А познакомились они с Наташей еще в те времена, когда Википедия описывала дракона только как «собирательное название, объединяющее ряд мифологических и фантастических существ». Это сейчас статья о драконах длиннее, чем статья о президенте России, а если распечатать – хватит завернуть все вонючие рыбные очистки, которые мы оставили на Лешкином кухонном столе. Завернуть и отправить их в мусоропровод. Вместе с воспоминаниями. Слышишь, Леш?
– Да слышу, – огрызается он. Но мрачнеет.
В целом он, конечно, остался нам с Колосовым благодарен. Звонил и извинялся добрым голосом. Просил нож вернуть. Все же память об отце. А он, Лешка, уже протрезвел и больше не будет. Я выждал пару дней и отвез ему нож обратно.
– Как я посмотрю, ты уже практически в норме. Осталось только вытащить пробки из аквариума.
Леша, открыв мне дверь, немедленно рухнул обратно на диван. Я чувствовал себя неловко в этой квартире: костюм и галстук здесь смотрелись, как сияющая броня рыцаря, забредшего в пещеру, устланную грязными шкурами и обглоданными костями.
– Я приберусь, – поморщился Леша.
– Я верю, – сказал я. – Главное, чтобы это произошло раньше, чем рыбы научатся питаться пробками. И крошками чипсов. И сигаретным пеплом. И обертками от…
– Приберусь, когда вернется, – закатил глаза Леша.
– Кто? – насторожился я.
– Уровень дофамина, – отрезал Леша и перевернулся на другой бок.
– Ишь ты, грамотный, – я покачал головой. – Главное, чтобы уровень адреналина у нас с Колосовым опять не зашкалил. По твоей милости.
Леша охнул и закатил глаза. Но послал меня лишь мысленно.
– Я же говорю, я уже протрезвел.
– Вот времена, – ухмыльнулся я. – Рыцари отправляются мочить дракона, только заполировав вино текилой. Двадцать, мать его, первый век. А раньше-то, раньше, Леш, говорят, трезвыми с драконами воевали. За принцессу. Представляешь?
И тут он меня уже вслух послал. Ну я и ушел, расценив это как хороший симптом.
А спустя пару часов к Леше пришел дракон.
* * *
Нетрудно представить себе, как оно было. Вот Леша смотрит в дверной глазок, видит фигуру, знакомую по фотографиям. Темная – на фоне окна на лестничной клетке, – она напоминает шахматного коня анфас. Леша размышляет три секунды и тянет руку к замку. Клац – дверь открывается. Теперь уже видно, что шахматный конь покрыт чем-то, что напоминает мужской браслет для часов – небольшие пластинки добротной нержавейки.
– Добрый день, – говорит дракон.
Закрыть глаза – и будто ты слышишь голос, принадлежащий не невозможной змееподобной твари, а гендиректору большой корпорации. Ну, знаете, такие интонации появляются у людей, которые годами привыкали говорить, не когда им хочется что-то сказать, а когда им надо добиться чего-нибудь от кого-нибудь. Он сказал «Добрый день» – и ты услышал доброжелательность, целеустремленность, готовность уважительно отнестись даже к самому ничтожному человеку, если он разделяет ценности твоей корпорации. И ту хорошо спрятанную, но ощутимую сталь в голосе.
– Хуже него «Добрый день» могут произнести только теледикторы, – рассказывал потом Леша. – И где они только научились?
И правда, где? Главное, как? А может, они всегда такие были? В те времена, когда наши предки, если верить картинкам из учебника биологии, могли похвастаться только челюстью массивнее лба, набедренной повязкой из лопуха и дубинкой в правой руке.
Или чуть позже – когда, если верить детским сказкам, они похищали девушек, чтобы их съесть? А если верить взрослым сказкам, то не съесть, а лишить девственности?
Они об этом не шибко распространялись – было, не было. Да, мы жили здесь раньше. Когда? Ну, давно. Жили, улетели, а теперь вернулись. Зачем улетали? Таковы были стратегические цели нашей цивилизации, направленные на сохранение культурных ценностей. Стратегические, понимаете? Такая манера грамотного политика излагать вещи аккуратно, но туманно. Которая позволяет ровно ничего не сообщить, но наговорить уйму таких слов, что никто тебя не упрекнет в уходе от ответа. И даже объяснить не сможет, что именно еще ему не ясно. И все это приправлено искренним сочувствием к интеллектуальному уровню собеседника. Интервью, каковые драконы поначалу давали телевизионщикам, выглядели избиением младенцев: ведущего в диспуте они обыгрывали, как мастер спорта по шахматам – котенка. Иногда оппонент казался даже не игроком, а фигурой, и дракон вертел им, как хотел.
Но, впрочем, у этих передач было не так много зрителей. Как нарочно (а может быть, именно нарочно), первым сообщениям о контакте с драконами пришлось конкурировать с фоторепортажами о высадке американского десанта в Греции. А в России – и с фотографиями русских солдат, пересекающих границу Казахстана спустя неделю после позорной бойни в Соль-Илецке. И так по всему миру: тем летом он бурлил, разогреваемый сошедшим с ума августовским солнцем, как вода в забытой на плите кастрюле. Потом наступил прохладный сентябрь, репортеры вытерли пот со лба, а новостные передачи потеснились в сетке вещания, чтобы дать место свежим эпизодам любимых сериалов. Интернет тоже нашел себе другие игрушки, и про драконов как-то подзабыли. Вот есть они – да, интересно. Ну и что? А вот вы слышали, что на самом деле Великая китайская стена – это гребень динозавра? Или все это розыгрыш. Фальшивка. Вы сами видели живого дракона? Как это их мало? А если верить журналистам, их в каждом городе-миллионнике должно быть не меньше четырехсот. Расселились повсюду, держатся обособленно. И кого ни возьми – каждый неплохо устроился, как… кто сказал «евреи»? А вы не верьте журналистам.
