внутрь и молча вздрагиваю, когда за моей спиной захлопывается дверь.
Здесь ничего не изменилось с тех пор, как я уехала: все та же пузырчатая штукатурка на стенах, тошнотворные асбестовые круги на потолке. На потрепанном ковре, потертом и истончившимся от грязных подошв, отпечаталось бесчисленное количество воспоминаний.
Я снимаю ботинки и иду вслед на Дэмиеном в гостиную с трепещущим сердцем, чувствуя, как легкие наполняются запахом красных «Мальборо». Я замираю как вкопанная у двери, стоит мне увидеть его.
Мамашино кресло. Я так живо ее помню, как будто она сидит прямо передо мной, поджав под себя ноги, с сигареткой, от которой поднимается дым, в длинной розовой ночнушке, испачканной пеплом, и с коротко стриженными темными волосами, всклокоченными, нечесаными, с проглядывающей сединой у корней. Интересно, что бы она сказала, увидев меня сейчас.
Ты растолстела.
Дэмиен садится на софу и задирает ноги – я наблюдала это все мои детские годы, потом берет из табачной коробки длинный косяк и закуривает.
– Ну, как дела-то? – спрашивает он сдавленным от дыма голосом. – У тебя все еще тот самый парень?
«Богач, ради которого ты нас бросила», – шепчет мне в уши голос ма.
– Мы расстались, – отвечаю я, по-прежнему стоя в дверях.
И ты решила, что можешь приползти обратно.
С тех пор как я переступила этот порог, воздух потихоньку выходил у меня из легких, но от вида мамашиного кресла – воспоминаний о ней, ее слов, запаха сигарет и свиного жира, – от всего этого у меня перехватывает дыхание. Я смотрю на Дэмиена. Мне хочется то ли плакать, то ли смеяться, и я поворачиваюсь и бегу к двери как можно быстрее. Мне удается сделать маленький глоток свежего воздуха, прежде чем он ладонью захлопывает передо мной дверь.
– Не делай этого, – говорит он, и я чувствую, как изо рта у него несет марихуаной. – Не уходи опять. Потом пойдешь. Передохни немного.
– Я не… не могу дышать, – с шипением выговариваю я.
– Ты свалила на пятнадцать лет, можешь мне минутку уделить? – Он поворачивает меня к себе и с силой сжимает мой подбородок. – Ну же, я скучал. Пожалуйста.
Я смотрю на дверной замок, надеясь, что он повернется сам собой.
– Иди прими ванну и расслабься, у тебя просто шок, вот и все, – говорит он, отпуская мой подбородок и поглаживая меня по спине. – Тебе все равно некуда больше пойти.
Я смотрю наверх, в сторону второго этажа, делая короткие резкие вдохи.
Я боялась темноты и часто стояла в дверях спальни и от страха не могла сделать несколько шагов до ванной. Я часто писалась и, дрожа, заползала обратно в кровать в мокром белье, зная, что ма разъярится, увидев очередную лужу на ковре.
Тебе все равно некуда больше пойти.
– Иди давай, – говорит он, подталкивая меня к лестнице.
Я киваю. Я слишком устала, чтобы ему возражать. Поднимаюсь по ступенькам, слушая знакомый скрип половиц под своим весом. На верхней ступеньке я замечаю, что на стене висит все та же фотография: ма, Дэмиен, овчарки Пенни и Страйк – тогда они еще были живы. Но меня там нет.
Ма меня вырезала.
В крошечной вытянутой комнате, которую я считала своей, не осталось ничего, что напоминало бы о моем существовании. На стене – следы от скотча там, где висели мои плакаты «Нирваны», а узкую кровать, притиснутую к стене, превратили в свалку всякого барахла: пыльные часы, которые давным-давно остановились, картонные коробки, которые никто так и не оттащил на чердак через люк над моей головой. Стол у окна все тот же. С обратной стороны двери висит кое-какая одежда и прилеплен стикер с моим именем, нацарапанным куриной лапой Дэмиена.
Я одеваюсь, стоя посреди комнаты, дрожа всем телом, потом засовываю ноги в тренировочные штаны и затягиваю шнурок на поясе. Я лежала в ванне, пока вода не остыла и не сморщилась кожа. Волосы у меня до сих пор влажные, они распластались по спине.
Надеваю белую майку и сверху кофту с капюшоном, в которой тонет мое некрупное тело, пока мне не остается ничего другого, как стоять посреди комнаты и оглядываться по сторонам. Я смотрю на стол у окна, за которым училась до поздней ночи, чтобы выучить все, что смогу, и сбежать. Больно думать, что все было впустую, что годы спустя я сюда вернусь. Я сдвигаю мусор на кровати и со вздохом присаживаюсь на краешек.
Вскоре я стану матерью-одиночкой и окажусь без поддержки, без работы, без дома. Я никогда больше не смогу работать медсестрой, учитывая отметку о воровстве. Да что там, я, вообще-то, могу сесть в тюрьму. Квалификация, ради которой я так старалась, превратилась в бесполезные отметки на бумажке. Я вернулась к тому, с чего начала.
Рука у меня поднимается к животу. Если меня посадят, придется рожать в тюрьме. Они заберут ребенка и отдадут какой-нибудь паре из среднего класса, а я останусь в истории как беспутная мать, которая не смогла позаботиться о нем. Я представляю себе ребенка девочкой, маленькой и беззащитной, такой же, какой была я, когда ма родила меня, – она растет и понимает, что ее мама была такой же гнусной, как моя; династия плохих матерей, совращающих свое потомство.
Эта линия прервется на мне. Я сделаю для этого все, что смогу.
Единственное, чего мне не хватает, – это денег. Говорят, что деньги не приносят счастья, но несчастной я стала только тогда, когда оказалась нищей. Если бы у меня были средства, я могла бы сбежать. Сбежать от суда и начать жизнь заново под новым именем.
Я слышу, как в уши мне шепчет голос ма, повторяя последние слова, которые она сказала мне перед тем, как я вышла за дверь.
Как бы далеко ты ни убежала, как бы ни лгала себе, что ты выше навозной кучи, в которой родилась, это всегда будет у тебя в крови. Ты не можешь сбежать от своей ДНК, Мэггот. Но я уверена, что ты помрешь, но не оставишь попыток.
Как бы я хотела, чтобы она оказалась неправа – насчет всего, что когда-либо мне говорила. Но вот я здесь, на том самом месте, откуда начинала. Точно так, как она предсказывала.
Как мне достать денег? Мне нужно не просто несколько тысяч, мне нужно несколько десятков тысяч.
Я не смогу наворовать столько, чтобы собрать необходимую сумму, и если меня поймают и вменят побег, то под залог больше не отпустят. У меня есть только один шанс, и я не должна его упустить.
Единственный выход – найти человека, у которого много свободных денег.
Я сижу в тишине, перебирая имена и лица и отбрасывая всех, пока не появляется одно конкретное имя, которое не выходит у меня из головы.
Доктор Джонс.
У нее «Мерседес», большие кольца с бриллиантами, огромный дом за территорией больницы. Блин, да она
