Хуже всех пришлось эзошам, которые не успели добежать до разбросанных по отсеку спасительных противоперегрузочных ложементов.
Одного эзоша – Растову показалось, это был часовой, приставленный к нему персонально, – швырнуло в приоткрытую топку ментоскопа и буквально сломало пополам о край люка.
Остальные, долетев до дальней переборки отсека, кое-как прилипли к ней при помощи механических псевдоконечностей своих скафандров.
Но по хрусту хитина и своеобразному чоругскому скрипению, означающему крайнее недовольство, Растов понял, что для межзвездных перелетов физиология врагов была приспособлена еще хуже, чем у родных хомо сапиенсов…
Тем временем перегрузки дошли до семи «же».
Взор майора затуманился, и он едва различал собственную руку.
Из носа пошла кровь. Из ушей, кажется, тоже…
Вдруг окружающее почти полностью перестало Растова интересовать, и его сознание перенеслось в годы детства, проведенного под щедрым солнцем архипелага Фиджи.
Вот он делает человеческую голову из кокосового ореха. Рядом тем же самым заняты две его одноклассницы с крысиными косицами, Лиля и Мара.
Вот большая перемена, и, покончив с кокосовыми орехами, они, первоклашки, едут на экскурсию. Их ждет акулья ферма.
«Кто любит копченое акулье мясо?» – спрашивает смуглая и широкогубая учительница по имени Моаве Ивановна, поглаживая нательный крестик. Все вокруг кричат «я» и тянут руки. И только маленький Костя не кричит, он никогда не пробовал акулятины – мама всегда называла ее «гадостью».
Момент Х-перехода сам по себе Растов тоже не отследил. Но не заметить последствий Х-перехода было невозможно…
Как известно, вне зависимости от скорости объекта на момент Х-перехода его импульс полностью зануляется Х-матрицей и в точке выхода всякое движение прекращается.
Когда вдруг исчезло выкручивающее суставы и разрывающее клеточные мембраны ускорение и вместо него пришла вязкая тихая невесомость, дымчатое солнце архипелага Фиджи погасло, упитанные тупомордые акулы в бирюзовых загонах истаяли, и Растов очнулся…
Последующие полминуты он боролся с тошнотой, волнами подкатывающей к горлу.
«Не завидую летчикам… Танкистам, при всех наших минусах, все же полегче как-то», – подумал Растов с телесною тоскою.
Затем чоруги включили силовой эмулятор. Майор рухнул на пол своей капсулы, где и скрючился в позе зародыша.
На полу капсулы было так хорошо, что Растов невольно предался мечтаниям.
«Вот бы с Ниной на море…»
А что, если чоруги вдруг возьмут да и отменят ментоскопирование? Раскаются, вспомнят о конвенциях по поводу военнопленных, отправят его назад, в каморку с иллюминатором… И в качестве извинения пришлют туда еще «Жигулевского» и чебуреков…
Однако вместо этого чоругские ремонтные боты, похожие на гибрид тарантула и сколопендры, споро очистили зев ментоскопа от останков убившегося эзоша, и капсула-монокристалл вновь поползла к жерлу, словно бы в насмешку над упованиями Растова…
Но «вылазка теплокровных», о которой давеча сообщил капитан корабля и которая в действительности была прорывом объединенных российско-конкордианских сил к гигантским чоругским Х-воротам, именно в ту минуту дошла до фазы массированного удара «Фульминаторов» и «Орланов».
Торпедоносная эскадрилья «Т-02», прикрытая соколами занебесья гвардии старшего лейтенанта Александра Пушкина, в строю «фронт звеньев» уверенно перла перед линкором «Белоруссия», расчищая кубатуру для прохождения эвакотранспортов.
Чуть в отдалении летели истребители-штурмовики «Орлан» эскадрильи «И-03» под началом старлея Андрея Румянцева – того самого загадочного Консультанта, что в первую декаду августа вел инструктаж для 12-го танкового полка, рассказывал про «космический форт» клонских мятежников.
Когда на пути русской армады возник исторгнутый Х-воротами корабль «Гибель и разрушение теплокровным», гвардейцам даже не пришлось доворачивать для выхода на боевой курс!
Цель, не успевшая закрыться облаками помех, идеально просматривалась даже в обычных оптических камерах.
Шестнадцать торпед «ВТ-500» сошли с направляющих и устремились к ненавистному супостату.
Обеспечивая торпедный удар, истребители засыпали два уродливых гриба в носу чоругского корабля (под ними размещались многоспектральные радары ПКО) потоком сверхскоростных «Мурен».
Парсеры командных ракет перераспределили роли «Мурен» в атаке, и часть из них поразила мезон-ный реактор улья.
Реактор, конечно, не взорвался. Но его аварийное глушение оставило корабль практически без энергии.
Золоченый мавзолей ментоскопа содрогнулся в конвульсии и заглох.
Погасло и почти все освещение.
И только конвейер продолжал движение – уже через несколько секунд бедняга Растов не видел ничего, кроме остаточной радиолюминесценции на внутренних конструкциях ментоскопа.
«Ничего-ничего! Вернусь домой – буду есть раковый суп месяц… А потом полечу на Сокотру, куплю там два ружья для подводной охоты и ужо набью раков от души! Для начала – сто лангустов. Потом двести омаров… И крабов до кучи… Штук триста! Чтобы знали, кто во Вселенной хозяин». – Растов развлекал себя как мог.
Но самое страшное было впереди.
Включился запасной реактор, и в недрах ментоскопа начали одна за другой возвращаться к жизни электронные схемы.
Под потолком капсулы что-то агрессивно застрекотало. Растов поднял глаза, чтобы рассмотреть получше этого кузнечика из преисподней, – и увидел нечто вроде увеличенного электроножа эзошей.
Сверкающий диск прикоснулся к поверхности монокристалла. Брызнули снопы зеленых искр.
«Так вот как они намерены вскрыть мою банку! По старинке, консервным ножом! Впрочем, чему удивляться, если ментоскоп выглядит ровесником печатного станка Ивана Федорова?»
Но материал капсулы был почти алмазной твердости.
А вот ножи, похоже, оказались туповаты.
Поэтому дело продвигалось крайне медленно.
И быстрее, чем капсула разгерметизировалась, в борт корабля ударила первая торпеда «ВТ-500»!
Силумитовая БЧ прошила обшивку, сломала несколько легких переборок и взорвалась, повстречавшись с кольчужным плетением конструктивной защиты цитадели.
Одновременно с ней взорвалась и вторая из попавших в корабль торпед.
Она разнесла уже заглушенный мезонный реактор. После чего несколько вторичных взрывов, опустошив весь центральный объем корабля, перебили несущий продольный стрингер.
Это положило начало необратимой деформации конструкций звездолета, который, запитавшись от вспомогательного реактора, тем временем изо всех сил пытался выйти из-под удара на маршевых двигателях.
Часть торпед чоругам удалось сбить.
Но пятнадцатая и шестнадцатая – последние в залпе – успели применить противозенитные модули и, прорвавшись сквозь потоки плазмы, обрушились на кормовую часть корабля в сотне метров от транспортного отсека, где в разогревающемся ментоскопе гужевался Растов.
Треснула обшивка, отсек утратил герметичность. Давление в нем стремительно падало.
«Похоже, нас основательно подстрелили», – по-думал майор со смесью радости и вполне объяснимой тревоги.
В этот миг один из зубцов электроножа наконец прошел капсулу-монокристалл на всю глубину, и с оглушительным свистом из нее начал выходить воздух.
Если бы на борту корабля сохранялась искусственная тяжесть, у Растова не было бы ни малейших шансов что-либо с этим поделать. Но благодаря воцарившейся вслед за глушением главного реактора невесомости майор оттолкнулся ногами и, подлетев к пробоине, заткнул ее пятерней.
– Иманарот, – пробормотал Растов.
Из-за упавшего давления его голос прозвучал смешно. Так говорил мультяшный гусь Федя, герой сериала для самых маленьких «Деревня Хрю».
Именно в эту секунду чоругский корабль «Гибель и разрушение теплокровным» развалился на куски.
Корма с транспортным отсеком, где находился Растов, сравнительно мягко отломилась и, поскольку двигатели вдруг снова заработали, понеслась к Курду, близкому спутнику планеты Тэрта.
Ну а носовая часть, кувыркаясь, пролетела еще с полсотни километров, столкнулась с заброшенной конкордианской орбитальной станцией «Персик» и ярко грохнула.
Из-за того, что включились двигатели, Растов вновь свалился на пол капсулы и вновь пребольно ударился.
В приоткрывшееся отверстие опять начал убегать воздух…
Но майор, как ни странно, был к этому готов. Он отстегнул левую перчатку гермокостюма и, прицелившись, швырнул ее вверх.
Подхваченная воздушным потоком, перчатка прилипла к пробоине. Перед майором вновь забрезжила надежда.
