«Скажем «Прощай» Гутвану, он нашел, что искал. Я тоже не желала ему смерти — хотела лишь, чтобы убрался с глаз долой. Да и к тому ж — если бы я и призывала погибель на его голову, то мгновенную и безболезненную. Бедняга же мучился. Раскроенный череп, отбитая печень, оторвавшаяся селезенка. Будто прилавок первосортного ливера. Убийца не оставил ему ни малейшего шанса. Печальный итог. У Гутвана осталось двое маленьких детей. Беззаботный засранец! Он должен был подумать о них, а не строить из себя борца за справедливость».
Романеф прервал самокопания. Стряхнув сомнения, он резко выпрямился, решив найти доводы в свою защиту.
— Как считаете, почему мы дошли до такого, Антония?
— Хотите, чтобы я ответила тут же?
— Да, прямо сейчас.
Щекотливый вопрос. Арсан собралась с мыслями.
— Ну… Причин множество… Нехватка средств… Нехватка оборудования… Доверия… Слишком много писанины… Процедур… Приходится выкручиваться со всем этим — блефуем, изворачиваемся на ходу.
— Верно, Антония, но не только: прибавьте еще все более сложные инструкции, перегруженные органы правосудия и общественные организации, которые их душат, а еще политиков, высмеивающих разделение властей. Мы проводим больше времени, отбиваясь от нападок, чем изучая уголовные дела.
— Согласна, проблема носит глобальный характер.
— И вот поэтому мы заманили Гутвана в ловушку — чтобы надеть на него намордник. В деле с грузовиком никто из вышестоящих чинов не поддержал нас. Журналист писал что попало, нам приказали оставить его в покое, и под занавес мы же и получили по шапке. Скажите по совести, могли мы ему позволить продолжать в том же духе?
— Нет, бандит вроде Рефика, отпущенный на свободу — это перебор.
— Так вот, если Гутвана и убили, то виноваты не мы — система, не поддерживающая нас… И убийца, которого надо задержать, само собой.
Ни раскаяний, ни сожалений, ни возврата к вопросу о виновности. Самооправдание судьи вполне устроило комиссара. Вот только в печальных проклятиях Роже она узрела брешь.
— Вы упускаете из виду журналистов — они нас терпеть не могут.
— Нет, Антония, не все такие, как Гутван. Уголовные хроникеры беспристрастны.
— Только гибель собрата вызовет их возмущение. И с этого дня они будут кружить у нас за спиной двадцать четыре часа в сутки — как слепни над коровами. Предрекаю болезненные укусы.
Романеф опустил голову, улыбаясь.
— Забавно, Антония.
— Почему? Считаете, я ошибаюсь?
— Вовсе нет, просто готовлюсь, что и меня наколете на булавку.
— Так что же вас забавляет?
— Ваша мания все сравнивать с миром насекомых. Можно узнать, откуда она появилась?
— От бедности…
Подражая миму, Арсан изобразила, как открывает шкатулку с дорогими сердцу сувенирами. Голос стал тихим, мечтательным, почти нежным.
— Я провела детство в маленькой деревушке. Денег у родителей было мало, все развлечение — телевизор. Но, к счастью, существовала школа. Моя страсть зародилась там.
— Как это?
— Благодаря кино… Каждый месяц нам крутили старую киноленту, не приключенческую, о нет — познавательного характера… которую мы бы не пропустили за все золото мира. Так я посмотрела «Господина Фабра» с Пьером Френе. Этот фильм и пробудил во мне интерес к насекомым.
— Э… Не помню, расскажите, о чем он.
— О жизни энтомолога Жана-Анри Фабра, основателя этологии.
— Ах да, спасибо, припоминаю. Так вот что послужило отправной точкой!
— Да, Фабр заразил меня. Этот достойный человек дал мне возможность интересно проводить время, не тратя ни сантима — просто охотясь на насекомых. Я приносила их домой во множестве, насаживала на булавки согласно семейству, описывала в общей тетради… — Новая пантомима — шкатулка закрывается. — С тех пор вирус меня не покидал.
— Что-то такое я и предполагал.
— Надеюсь, не проболтаетесь — теперь, когда узнали мой секрет.
— Клянусь.
Время не стояло на месте.
Убийцы тоже.
Романеф глянул на часы, удивляясь, что пробыл в кабинете комиссара так долго. Проведя целый час возле тела Гутвана, он почувствовал необходимость встретиться с ней и поговорить, утишить голос совести, оправдать свою «войну». На душе полегчало, жизнь брала свое, дела призывали.
— Возвращаясь к Гутвану — этот гражданин доставлял неприятности слишком многим, привязать его смерть к предыдущим будет непросто.
— Нет, Роже, не списывайте друзей Рефика и Вайнштейна. Мы скоро узнаем, кто убийца — они всегда совершают ошибку, в конце концов.
— Надеюсь, рек крови удастся избежать.
— Я тоже. Все, что могу сказать точно — до утра воскресенья сидеть наши подопечные будут смирно.
— Почему так думаете?
— Сегодня пятница, день молитвы для мусульман, шаббат для иудеев с заходом солнца.
— Если только эти люди уважают веру.
— Ну, за гарантиями не ко мне.
В дверь постучали. Повинуясь условному рефлексу, беседующие одернули костюмы, будто парочка, застигнутая за поцелуями.
— Войдите!
Исполняя приказание комиссара, в кабинет вошел Милош. Смутившись, что прервал беседу на высшем уровне, он повернул было назад — из стратегических соображений.
— Простите, зайду позже.
— Останься, Милош, господин судья уже собирался уходить.
По установленным ими самими правилам отношения сообщников заканчивались в присутствии третьего лица. Никаких имен, судья тоже обратился к Арсан по званию:
— Верно, мне пора, комиссар. Всего хорошего.
Рукопожатие вместо поцелуев — так обыденно Романеф попрощался, поднявшись. Прежде чем он удалился, Антония представила Милоша. Мужчины быстро поздоровались, судья закрыл дверь, лейтенант остался наедине с женщиной, которой доверял меньше, чем кому-либо другому.
Положив на стол папку, он сел.
— Результаты поисков, патрон. Сведения о бывших членах ассоциации «421». Но не хватает кое-каких имен.
— У тебя не весь список?
— Нет, в личных делах черт ногу сломит.
Арсан открыла ящик, вынула три скрепленных листа.
— Держи, этот полный.
— Вам его передала Люси Марсо?
— Да, без проблем. Заполни пустоты. И собери сведения о мельчайших грешках, меня интересует даже протокол за нарушение правил парковки.
Милош проглядел строчки по диагонали.
— Вы получите результаты завтра, половину я уже сделал.
— Прекрасно. Про Марка Жуфлю выяснил?
— Так точно, опросил соседей. Никаких происшествий. Ни один не видел и четверти от половины раввина.
Антония разочарованно присвистнула:
— Что ж, расширим круг поисков. Завтра обойдешь кафешки с фотороботом. Прошерсти Ля Домб — кто-нибудь мог заметить подозреваемого в компании Жуфлю. А я продолжу рыть среди родственников жертв. Оставайся на связи, в воскресенье встретимся и подведем итоги.
Милош не двинулся с места.
— Что случилось? Были планы на выходные?
«Нет, патрон, план у меня один, и вам он не понравится: заставить сказать мне правду… О Боже, дай сил противостоять ей».
— Что такое? Проглотил язык?
Вместо ответа Милош вынул из бумажника клочок бумаги. Не говоря ни слова, подождал, пока комиссар прочтет нацарапанное. Антония не удивилась — знала, что там.
— Это названия медикаментов.
— Да, патрон — тех, что вы принимаете против рака.
— И очень эффективных. Рекомендую, если подцепишь опухоль.
— Не шутите, дело серьезное.
— Мой рак, буду смеяться, сколько захочу.
— Но сейчас не об этом.
— А о чем же?
— Ваше расследование — надувательство, пора прекратить ломать комедию. Что вы задумали? Кого хотите подловить?
«Неплохо для начала. Жак говорит: мозги у букашки в порядке».
— Откуда такие фантазии?
— От болезни, которую вы скрываете. Я навел справки: такие лекарства принимают на поздней стадии. Вы должны находиться в больнице.
— А я здесь и командую.
— Вот в этом я вас и обвиняю: хотите отомстить, прежде чем отвесить последний поклон.
«Мимо, букашка. Я не мщу — провожу генеральную уборку».
— Есть доказательства?
— Неверный подбор актеров в сериале. Камиль Гутван… Это же он тот журналюга, кого вы называли педиком, я знаю.
— И убила его тоже я?
— Нет. Но уверен, вы приложили руку. Думаю, будут и другие смерти, а я не хочу становиться сообщником.
«Так, теперь мы подходим к ультиматуму. Давай смелее, парень, ты уже близко».
— И что же ты мне посоветуешь?
— Уйти в отставку со всеми почестями.
— А если не соглашусь?
— Я все выложу генеральному контролеру. Мне намылят шею за то, что покрывал вас, но вряд ли очень сильно.
Напряжение чуть отпустило Милоша: не сдулся, держался в разговоре стойко. Теперь он молился лишь, чтобы Антония согласилась: сдавать ее совсем не улыбалось.
