Саша подскочил и бросился за Катей. Незаметно все гости перетекли туда же, оставив у камина лишь Эллу с Ореном. Элла скромно улыбнулась ему:
– Кажется, нас оставили наедине, – ее ровные белые зубы выглядывали из-под детски приподнятой верхней губы.
Орен внимательно рассматривал ее круглое, едва тронутое филерами, лицо. Да, она сильно изменилась. Если бы не Фаина, он бы, наверное, и не вспомнил.
– Я тебя не сразу узнал, – тихо произнес он.
С самого начала вечера у нее было смутное чувство, что она его откуда-то знает, но никак не могла вспомнить, откуда.
– По-моему, мы где-то встречались… На каком-то приеме в Париже? Я там долго жила… – Элла приблизила чашечку кофе к губам, слегка оттопырив свой изящный мизинец, который так нравился Алексу.
– Да нет, моя дорогая, – усмехнулся Орен. – Гораздо раньше. В Херцлии. Когда ты не то, что в Париже, а, наверное, еще и в Москве не была.
Ее пальцы сильнее вцепились в ручку.
– Я до сих пор вспоминаю ту вечеринку! Повеселились на славу! Я помню, как Владимир… при его скаредности… он умер, правда, недавно, бедняга… позвал на ту нашу встречу самых дешевых стриптизерш, зато много, чтоб на каждого – минимум по три. Полагаю, дальше тебе напоминать не надо, Кристина …
Кто-то кашлянул неподалеку. Остолбеневшая, Элла медленно повернула голову. В дверях стоял Саша, по неосторожности оказавшийся свидетелем их разговора.
– Эээ, я забыл телефон на столе, – он быстро прошмыгнул в комнату и, схватив что-то – видимо, телефон – с журнального столика, метнулся обратно в гостиную.
*****
А в гостиной Фаина посвящала подруг в подробности истории Эллы.
– Я не хотела говорить сразу, чтобы ненароком никого не задеть. Хотела сверить все факты с мамой. Элла – это… – Фаина выразительно покрутила в воздухе кистью и, не найдя подходящего слова, продолжила: – Впервые я увидела ее в нашем доме в Херцлии. Папин друг представил ее как Ольгу. Она была молода и очень хорошо сложена. Но моя мама, в лице которой Мосад потерял лучшего из агентов, ее сразу узнала. Когда-то давно она рылась у папы в телефоне и нашла их переписку. Эта Ольга, под именем Кристины, присылала ему свои голые фотки. Мама выяснила, что они пару раз переспали, он ей заплатил, но это не вылилось ни во что серьезное.
О похождениях Льва Розмана ходили легенды. При этом ни разу за всю его долгую жизнь мысль расстаться с женой, набравшей за последние годы лишние тридцать кило, ни разу его не посещала его изрядно облысевшую голову.
– Эта Ольга–Кристина умудрилась захомутать папиного друга. И на следующей нашей встрече она уже была Эллой – респектабельной дамой с манерами, одетой подчеркнуто консервативно. Она купила диплом, совершила гиюр, став иудейкой, и написала книгу. К сожалению, для нее и к счастью для читателей, ее литературная карьера провалилась. Но, не привыкшая так просто сдаваться, Элла, недолго думая, решила переквалифицироваться в режиссера – у мужа было полно связей в кино. Она все-таки сняла фильм, а супруг сбежал от нее к очередной стриптизерше, оставив Элле квартиру и скромное содержание.
Оторопевшая Катя открыла, было, рот, чтобы высказаться, но, ничего не произнеся, закрыла его и дальше сидела молча.
Таш, не говоря ни слова встала и вышла на балкон. Ей захотелось остаться одной и привести в порядок мысли, поднятые этим рассказом с самого дна ее души. Какая-то полоса «срывания всех и всяческих масок» – возникла в памяти фраза из школьного сочинения, которое ей помогал писать отец. Вспомнив его, Таш тихо заплакала. «Что происходит в моей жизни? Папа всеми силами внушал: главное – быть, а не казаться! Ну, вот я и стараюсь… И что с того? Где счастье?.. Бен… Он выглядел таким искренним, а вышло что? Лицемер, гнусный предатель!
А весь антураж в Гштааде? Вивьен с ее темным прошлым. Дори, таскающая меня с собой на манер входного билета! Все эти девочки-мальчики, измеряющие все количеством денег … Тьфу!
Саша, мечущийся меж любовницей и женой. Да и Катя хороша! Надо же, выставить счет за право общаться с собой! Впрочем, Катю можно пощадить – она-то никого не обманывает, просто четко знает, чего хочет.
И вот теперь Элла! Интересно, есть ли вокруг нормальные люди? Или поза и есть норма?»
Снег крупными хлопьями кружился в ночной мгле и неторопливо ложился на деревянные доски балкона. Есть ли любовь? Или она – иллюзия? А может, и вовсе придуманная для достижения целей конструкция?
Таш закрыла глаза и сосредоточилась на дыхании – на маленьком треугольничке между верхней губой и носом. Вдох – выдох, вдох – выдох, вдох – выдох…
Таш посмотрела кругом – пригорок был занесен толстым слоем серебристого снега. Мороз покалывал раскрасневшиеся щеки, но ей было тепло. Она словно села в санки, и мама, укутав ее теплым пледом, легонько подтолкнула с горки. И вот Таш уже несется вниз, ветер свистит в ее ушах. Хлоп! Она уже катится без санок. Не порвать бы полушубок – бабушкин подарок, он привел в восторг всех подруг. А еще все знают, что ее родители – самые молодые и красивые во всем дворе. Таш быстро карабкается в горку. Сейчас мама и папа вновь ее подтолкнут, и она понесется вниз стрелой. Но вместо этого они стоят под деревом, не обращая на нее ни малейшего внимания. Как они могли забыть о ней? Таш подбегает и начинает колотить маму по ноге. «Зачем ты его целуешь? Ты меня больше не любишь?» – плачет она. Мама расплывается в улыбке. Она приседает на корточки, поправляет ей съехавшую на глаза шапку и тихонечко шепчет на ушко: «Когда ты вырастешь, у тебя тоже будут дети, и ты будешь любить их сильно-сильно. Так же, как я люблю тебя». Мама целует Таш в лобик. «Но и муж будет очень дорогим человеком. И ты тоже будешь его целовать, чтобы не подумал, что ты любишь его меньше».
Что-то мягкое легло Таш на плечи. Она открыла глаза и увидела рядом с собой рослую фигуру Фаины, накинувшую на нее плед. Подруга, не задумываясь, схватила оледеневшие руки Таш и принялась их хорошенько растирать. Как только они согрелись, вместо того, чтобы выпустить, Фаина робко поднесла их к губам. Таш звонко рассмеялась и попробовала вырвать свои руки, но Фаина не отпускала. Пробежав подушечками пальцев по краю браслета, того самого золотого браслета «Картье», презентованного после дня рождения, Фаина наконец-то осмелилась поднять взгляд. Таш испугалась. В нем
