Помимо образов «славного парня Робин Гуда» и «живучего парня Барри», между «Балладой о вольных стрелках» и «Живучим парнем» существует множество других параллелей — например, мотив преследовании со стороны властей: «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой…» = «Он, если нападут на след, / Коня по гриве треплет нежно: / “Погоня, брат, законов нет — / И только на тебя надежда!”». Кроме того, в последней цитате повторяется ситуация из «Погони» (1974): «Коренной ты мой, выручай же, брат!» («Погоня, брат… на тебя надежда» = «Погоня… выручай же, брат»).
А в строках «Если рыщут за твоею / Непокорной головой, / Чтоб петлей худую шею / Сделать более худой…» наблюдается параллель с черновым вариантом «Живучего парня»: «Его тащили на аркане» /5; 409/.
Метафорический образ аркана, то есть петли, соотносится с темой казни, а значит — с советской властью. Эти и другие похожие образы встречаются в целом ряде произведений: «Не успеть к заутренней — / Больно рано вешают! <.. > Сколь веревочка ни вейся, / А совьешься ты в петлю» («Разбойничья», 1975), «Завинчивают гайки. Побыстрее! — / Не то поднимут трос, как раз где шея. <…> Канат не пересек мой шейный позвонок» («Горизонт», 1971), «Жаль, на меня не вовремя накинули аркан» («Лекция о международном положении», 1979), «Да, правда, шея длинная — приманка для петли, / А грудь — мишень для стрел… Но не спешите!» («О поэтах и кликушах», 1971), «На короткой незаметной шее / Голове удобнее сидеть, / И душить значительно труднее, / И арканом не за что задеть. <…> Под ноги пойдет ему подсечка, / И на шею ляжет пятерня» («Баллада о короткой шее», 1973), «Я кричу: “Я совсем не желаю петлю!”» («Палач», набросок 1975 года /5; 474/), «Ты меня не дождешься, петля!» («Камнем грусть висит на мне…», 1968), «Хрен вам, пуля и петля» («Про речку Вачу и попутчицу Валю», 1976), «Хоть плачь, коли дорога — есть ли, нет ли, — / Сырая мгла всё гуще и темней, / На всадников набрасывала петли / И уводила из-под них коней» («Пожары», 1977; черновик /5; 519/).
А в песне «Про любовь в Средние века» (1969) плаха и петля являются отличительными символами королевского фаворита, то есть представителя власти, с которым сражается лирический герой: «Герб на груди его — там плаха и петля. / Но будет дырка там, как в днище корабля!».
Еще через год поэт скажет о себе: «Как заарканенный — / Рядом приставленный, / Трижды пораненный. / Дважды представленный» (АР-10-62), — и чуть позже повторит эту мысль в черновиках песни «О поэтах и кликушах» (1971): «Распяли пару раз, не очень строго» (АР-4-193). Кстати, в последней песне тоже упоминается аркан: «Да, правда, шея длинная — приманка для петли».
К образам петли, троса и аркана примыкает образ капкана. Например, в «Лекции о международном положении» у строки «Жаль, на меня не вовремя накинули аркан!» в одном из вариантов исполнения упоминается капкан[2240] [2241] [2242]. И вообще этот образ встречается у Высоцкого довольно часто: «Чтобы не попасть в капкан, / Чтобы в темноте не заблудиться…» («Песня о планах», 1973), «Что мне песни писать, если я на мели! / Звероловы, готовьте капканы» («Мои капитаны», 1971; черновик /3; 306/). Заметим, что лирический герой призывает «звероловов» готовить капканы именно для него, так как ему уже все равно (поскольку сам он сел на мель). Причем в основной редакции прямо сказано: «Мне расставила суша капканы», — как уже было в черновиках «Человека за бортом»: «Пусть без меня захлопнется капкан, / Шторм кончится, забудутся потери. / Мой самый лучший в мире капитан / Опустит трап, и я сойду на берег»590. Другой вариант первых двух строк: «Когда пустым захлопнется капкан, / Когда в него не попадутся звери…» /2; 493/ (а год ранее была написана «Охота на волков», где лирический герой вырвался из окружения, и поэтому там тоже «пустым захлопнулся капкан»: «Но остались ни с чем егеря!»). Впервые же образ капкана встретился в черновиках песни «Спасите наши души» (1967): «Но здесь мы на воле, а сверху- калкан» (АР-9-124).
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Здесь еще можно упомянуть песню «То ли — в избу и запеть…», впервые исполненную у И. Кохановского в июне 1968 года (вскоре после появления статьи «О чем поет Высоцкий») с таким уникальным вариантом: «Не догнал бы кто-нибудь, / Не запутал в сети, не учуял запах»591, _ и «Песенку про мангустов» (1971), где «человек появился тайком / И поставил силки на мангуста, / Объявив его вредным зверьком», а потом «зверьков в переломах и ранах / Всё швыряли в мешок, как грибы, / Одуревших от боли в капканах, / Ну и от поворота судьбы». Во всех процитированных произведениях Высоцкий прибегает к своему излюбленному приему аллегории: звери = люди; звероловы = власть. Но наиболее ярко этот прием будет развит в «Заповеднике» (1972), где «шубы не хочет пушнина носить, / Так и стремится в капкан и в загон». Позднее образ капкана встретится в стихотворении «Это вовсе не френч-канкан…» (1976): «А ворота у входа в фонтан — / как пасть, — / Осторожнее, можно в капкан / попасть!» /5; 102/, «Но захлопнутся челюсти / навсегда» /5; 426/; в черновиках «Баллады о борьбе» (1975): «Их забрала, как челюсти, — смерти оскал» (АР-2-193), — и в черновиках «Конца охоты на волков» (1977): «И челюсти смерти сомкнулись за нами / Впустую» (АР-3-28) (сравним также с вышеприведенным вариантом «Человека за бортом»: «Когда пустым захлопнется капкан, / Когда в него не попадутся звери…»).
Приведем еще ряд цитат, в которых встречаются различные аналоги капкана, то есть насильственной несвободы: «Неужели мы заперты в замкнутый круг? / Только чудо спасет, только чудо!» /3; 209/, «Кого-то выбирают Римским папою, / Кого-то — запирают в тесный бокс» /5; 223/, «И что ни шаг, то оплошность, / Словно в острог заключен» /2; 566/, «Чуял волчие ямы подушками лап» /5; 212/, «Про побег на рывок / Про тиски западни» /5; 504/, «Я взят в тиски, я в клещи взят» /5; 79/, «“В тиски мед-вежие / Попасть к нам — не резон”» /4; 145/.
А теперь продолжим сопоставление «Баллады о вольных стрелках» с «Живучим парнем»: «И ничуть не унывают / Эти вольные стрелки» = «Живет веселый парень Гарри» (черновик /5; 409/). Сюда примыкает следующая перекличка: «Мой адвокат хотел по совести / За мой такой веселый нрав» («Я был душой дурного общества», 1962) = «Я до рвоты, ребята, за вас хлопочу! / Может, кто-то когда поставит свечу / Мне за голый мой нерв, на котором кричу, / И веселый манер, на котором шучу» («Мне судьба — до последней черты, до креста…», 1977). Таким же представал поэт в черновиках «Масок» (1970): «Да я и сам по их пути иду — / Всю жизнь ношу веселенькую маску» (АР-9-85), — и в «Расстреле горного эха» (1974): «Жило-поживало веселое, горное, горное эхо». Причем если эхо жило-поживало, то и вольные стрелки «живут да поживают, / Всем запретам вопреки» (а «Козел отпущения», напомним, жил да был), как и лирический герой в черновиках «Двух судеб»: «Поживал (Жил да был) я в первой трети…» (АР-1-12). Кроме того, стрелки «спят, укрывшись звездным небом, / Мох под ребра подложив», так же как горное эхо, которое живет «в тиши перевала, где скалы ветрам не помеха»; лирический герой — в стихотворении «Живу я в лучшем из миров…» (1976): «Земля — постель, а небо — кров»; и лирическое мы в «Мистерии хиппи» (1973): «Наш дом — без стен, без крыши кров». Этот мотив отчасти соотносится с бездомностью самого Высоцкого, у которого собственная квартира появилась лишь в 1975 году. Поэтому в «Песне про правого инсайда» было сказано: «Ничего! Я немножечко повременю, / И пускай не дают от месткома квартиру…»[2243].
