алешин вопрос его до крайности смутил. Однако молчать не стал, а ответил:
— Видишь ли, милок… И у меня большая история. В Кремль еду.
— В Кремль? — удивленно воскликнул Алеша, и образ Иосифа Виссарионовича возник у него перед глазами. «Неужели дед едет к Сталину?»
— Не к нему, нет! — поспешно сказал Игнатьевич, поняв, о ком думает Алеша. — От товарища Шверника вызов имею. Звездочку должен получить.
— Героя Социалистического Труда?
Но, честное слово, он совсем не был похож на Героя, этот Игнатьевич. Совсем обыкновенный старичок, какие встречаются в деревне на каждом шагу. Алеше вспомнился Фомич, который провожал его года четыре тому назад из колхоза, когда Алеша уезжал в ремесленное училище.
— Да, милок, Героя… — сконфуженно и смущенно говорил Игнатьевич, точно до сих пор не мог понять, за что же ему присудили такую высокую награду, и ему неловко было говорить об этом. — Присудили вот… И сделано-то немного — тридцать четыре и одна десятая центнера пшенички с гектара, а вот оценило правительство наше…
— Счастливый же вы! У товарища Сталина такая же звездочка, какая у вас будет…
— Вот оно, наше счастье! — старик высвободил и протянул вперед узловатые, жилистые руки свои. — Все тут заложено — и счастье, и радость, и гордость наша…
К концу пути они совсем сдружились и решили в Москве остановиться в одной гостинице, чтобы в случае нужды выручить друг друга: мало ли что может с каждым случиться в столице, город большой…
Город большой… За окном начиналось Подмосковье. Появился редкий сосновый бор, рассеченный прямыми, как струны, аллейками. В просветах между голыми стволами виднелись дачи.
То и дело мелькали пустыри, огороженные длинными серыми заборами. За ними виднелись подъемные краны, крутились пузатые барабаны бетономешалок, степенно катились самосвалы, ползли тракторы.
— Поезд прибывает в столицу нашей Родины — Москву, — объявил диктор.
Поезд остановился у досчатой платформы. Прямо против окна вагона стояла группа молодых ребят в замасленных спецовках, с черными, закопченными лицами, на которых ярко виднелись белые полоски зубов и белки глаз. Они мельком оглянулись на подкативший почти вплотную к ним состав скорого поезда и продолжали оживленно разговаривать и смеяться. Алеше они напомнили уральских ребят, формовщиков, когда те в обед собирались в кружок и подшучивали друг над другом.
Алеше захотелось подойти к ним, расспросить, как они работают, как живут, но когда он вышел на платформу, ребят уже не было, они куда-то ушли…
После трехдневного стука колес Алеше показалось, что на платформе царит необычайно приятная тишина, которую нисколько не нарушал доносившийся из-за скалистой громады вокзала равномерный глухой шум.
Это был шум Москвы…
Глава девятая
В РОДНОЙ МОСКВЕ
Входная дверь в министерстве была внушительная — дубовая, с широкими зеркальными стеклами.
За дверью Алешу встретил швейцар — седобородый, в форме с галунами. Осмотрев юношу, он подчеркнуто вежливо спросил:
— Кого угодно видеть молодому человеку?
Алеша объяснил, что приехал с Урала по вызову министра товарища Хромова.
— Георгий Семенович еще не приехали, — сказал швейцар. — Они всю ночь работали, только под утро выбрались. Теперь отдыхают.
Алеша даже обрадовался:
— Ничего, ничего! Я могу и потом зайти…
Он все еще не мог преодолеть волнения, которое вызывала в нем предстоящая встреча с министром, и, к тому же, хотелось посмотреть Москву. Швейцар точно разгадал его мысли и недовольно пошевелил усами:
— Какое может быть потом, когда человек в командировке? Не затем вас в столицу вызвали, чтобы время зря терять.
Он подвел Алешу к небольшому окну и предложил сдать документы.
Звездин уселся на стул неподалеку от окошечка и осмотрелся. В вестибюле было оживленно и шумно.
У барьера гардеробной толпилась группа солидных мужчин с тяжелыми портфелями в руках.
Прошли две девушки с перекинутыми через плечо керзовыми полевыми сумками. Одна важно и сердито говорила другой:
— Они думают, что построить завод — раз плюнуть. Именно это меня больше всего возмущает…
Алеша проводил девушек долгим взглядом: «Неужели они в самом деле строят завод? Все может быть! Смотри, какие серьезные!»
Из угла в угол ходил круглый, как шар, мужчина в распахнутом неказистом полушубке. Один конец хлястика на полушубке был оторван и взлетал вверх при каждом повороте. Мужчина с тревогой и ожиданием посматривал в сторону окошечка, за которым лежали и алешины документы.
— Алексей Николаевич Звездин! — раздался возглас из окошечка.
Алеша подошел.
— Третий этаж, комната 119, к начальнику отдела труда и зарплаты Бурановой. Пожалуйста! — сказал голос невидимого человека, и его рука подала Алеше пропуск и документы.
Рядом с Алешей появился человек в полушубке. Приподнявшись на цыпочки и что есть силы вытянувшись, он по самые плечи погрузился в окно.
— Спрашивается, где справедливость? Товарищ после меня пришел и уже получил документы, а я целый час торчу, как дурак…
— Еще бы! — насмешливо сказал голос за окном. — Он — наш передовик производства…
— А я кто?
— Вы — толкач. Посторонитесь, гражданин!
Дверца захлопнулась, толкач сердито посмотрел на Алешу:
— Толкач! За что он меня оскорбил? А? Слышали?
— А вы к милиционеру сходите. Он разберет, — посоветовал Алеша и озорно подмигнул. От того, что сидевший за окошечком москвич назвал его передовиком производства, ему стало весело.
Лифт бесшумно и плавно поднял Алешу на третий этаж. Небольшая комната № 119 была переполнена людьми. Они полукругом расположились перед большим столом, за которым сидела полная, седая женщина. Увидев Алешу, она облегченно вздохнула:
— Наконец-то! Прибыл Урал! Но почему долго нет Грузии? Снимет с меня голову эта солнечная Грузия!
— Да приедет он, Парасковья Павловна! Чего вы волнуетесь? Приедет, никуда не денется! — успокоительно проговорил сидевший рядом с Бурановой светловолосый человек и внимательно осмотрел Алешу.
— Отличный вы утешитель, Мясников, даже не знала. Будем надеяться, будем надеяться! — повторила она и обратилась к Алеше. — Присаживайтесь к нашей компании, Алексей Николаевич. Знакомьтесь — все ваши товарищи, литейщики со всех концов страны. Только вот Грузии нет, еще не приехала…
Вокруг нее сидело человек восемь. Алеша обошел их, пожимая руки и называя себя. Один из них — тот самый, который успокаивал Парасковью Павловну, — назвал себя Мясниковым. Алеша насторожился. Какой это Мясников? Не тот ли самый московский формовщик, который набивал за смену 900 опок?
Усевшись, Алеша присмотрелся к Мясникову. Да, наверное, тот самый — больше быть некому: Парасковья Павловна ведь сказала, что здесь сидят литейщики. Так вот он какой, знаменитый московский формовщик. Моложавый, только мелкие морщинки вокруг глаз показывают, что ему никак не меньше сорока. Интересно было бы с ним заговорить. Как у него обстоят сейчас дела? Сколько дает?
Мясников тоже смотрел на Алешу, и они безотчетно друг другу улыбнулись.
— А ведь
