И конечно, следовало активизировать деятельность сексотов, чтобы довести до миллионов моральный императив большевиков: не только каждый большевик, но каждый гражданин должен стать негласным сотрудником органов. В «Деле Таганцева» как часто срабатывающий прием это не прошло. Слишком много среди арестованных оказалось людей с дворянским прошлым, со своими представлениями о чести и достоинстве, слишком много среди них было людей с православным менталитетом, когда в душе постоянно живет ощущение греха и страх согрешить наветом, подлостью, предательством... Вот почему этот мощный прием массовой психотерапии тогда не прошел. Но как генеральная репетиция к формированию массовой истерии середины 30 гг. «Дело Таганцева» оправдало себя.

Примером тому может служить подшитое к материалам «Дела» донесение на имя ответственного работника ВЧК от 2.12.1921 г.:

«Тов. Мессинг. Мое Вам сообщение будет носить характер анонимного письма ввиду того, что не хочу открывать своего имени перед лицом «ЧЕКИ»... Раскрытие дела в течение последнего времени — Таганцева и т. п. — далеко не исчерпывает всех нитей заграничной агентуры иностранного капитала, наносящего вред мирному строительству Советской республики».

И далее работникам ВЧК дается совершенно конкретная «наводка» на конкретную гражданку, проживающую по такому-то адресу и поддерживающую якобы через своих агентов связь с заграницей.

Не знаю, чем уж мешала данная гражданка автору письма, где перешла ему дорожку, но подставлял он ее крепко, призывая компетентные органы срочно «присечь (так в тексте) в корне преступную деятельность означенного лица при чем допрос и обыск дадут Вам нити к дальнейшему раскрытию причастных лиц» И подпись: «Тайный агент контрреволюции».

Так что «Дело Таганцева» не закончилось ни в августе 1921 г., когда была расстреляна и отправлена в концлагеря основная масса невинных петроградцев, включенных в «заговор» фантазией фабрикаторов дела, ни в 1922 г., когда вдогонку им отправилась еще одна группа невинно репрессированных.

С определенными оговорками можно сказать, что «Заговор Таганцева», сфабрикованный в Петрограде в 1921 г., дал толчок целому ряду «дел», фальсифицированных в 20—30-е гг., по которым, после всестороннего изучения судебных процессов и процессов так называемых внесудебных органов, прокуратурой были принесены протесты, и в конечном итоге, после кропотливой работы прокуроров, подавляющее большинство всех этих «врагов народа» были реабилитированы. Речь идет, в частности, о делах «Антисоветского правотроцкистского блока», «Антисоветской троцкистской военной организации», «Параллельного антисоветского троцкистского центра», «Антисоветского объединенного троцкистско-зиновьевского центра», «Московского центра», «Союза марксистов-ленинцев», «Московской контрреволюционной организации» — группы «Рабочей оппозиции», «Еврейского антифашистского комитета», «Ленинградской контрреволюционной зиновьевской группы», «Ленинградского центра», «Всесоюзного троцкистского центра», «Бухаринской и Рыковской школ», «Всенародного Союза борьбы за возрождение свободной России», «Союзного бюро ЦК РСДРП (м)», «Русского националистического союза», «Участников эсеровской группы в Москве», «Промпартии» и др.

Сегодня уже закончена работа по проверке материалов, связанных с убийством С. М. Кирова. Для изучения этого дела потребовалось около полутора лет.

Как достоверно установлено прокуратурой, перечисленные дела возбуждались и расследовались с грубейшими нарушениями закона, доказательства по ним часто фальсифицировались, в отношении подследственных допускалось насилие. Все лица, привлекавшиеся к уголовной ответственности по надуманным обвинениям, ныне реабилитированы.

Осуждая многолетний террор и массовые преследования своего народа как несовместимые с идеей прав и справедливости, Верховный Совет Российской Федерации 18 октября 1991 года принял Закон «О реабилитации жертв политических репрессий», цель которого — реабилитация всех жертв политических репрессий, подвергнутых таковым на территории республики с октября 1917 г., восстановление их гражданских прав, более того, устранение последствий произвола.

«В ближайшее время, — отмечает Г. Весновская, начальник отдела Генеральной прокуратуры Российской Федерации по реабилитации жертв политических репрессий, — прокуратуре предстоит пересмотреть еще более 800 тысяч уголовных дел, находящихся в архивных фондах министерств безопасности и внутренних дел Российской Федерации, в том числе в центральном архиве МБ РФ подлежат пересмотру свыше 11 тысяч уголовных дел, тянуть с которыми уже просто бессовестно, среди них «Кронштадтский мятеж».

Сегодня мы заново с болью и горечью обретаем память о жертвах репрессий. Но всякий раз при обращении к прошлому трудно отрешиться от мучительного вопроса, а имелись ли возможности противостоять тому страшному злу?

«Дело Таганцева», по сути, продолжилось и в 1934, и в 1937, в 1939, 1947—49, 1952. Ибо продолжалась практика провокаций, фабрикаций дел, репрессирования за убеждения, наказания на инакомыслие, расстрелы и осуждение на каторгу невинных.

«Заговор» Таганцева не был ни первым, ни последним в этой цепи преступлений. Но он был одним из первых по масштабу репрессирования невиновных, и одним из процессов последних, в ходе который часть невиновных еще отпускали, а некоторых удавалось спасти обращением за помощью к «влиятельным большевикам».

«Дело о Петроградской боевой организации» оказалось исторически необходимо большевикам. Это был мощный удар по придуманным «врагам». Нужно было «пугнуть» большой, красивый, сильный и гордый народ. И хотя «заговор» Таганцева совпал с началом НЭПа, время «заговора» — это начало «эпохи страха». Страха, от которого только сейчас мы, кажется, начинаем избавляться. Вот почему нам сегодня так важен факт реабилитации участников «Петроградской боевой организации».

Москва, 1992—1998.

Автор приносит благодарность за предоставленные материалы и консультации начальнику Отдела реабилитации жертв политических репрессий Генеральной прокуратуры РФ Государственному советнику юстиции II класса Г. Ф. Весновской, старшему советнику юстиции Ю. И. Седову, а также сыну В. Н. Таганцева — Кириллу Владимировичу Таганцеву за добрый отзыв о рукописи и конкретные замечания.

В книге использована справка исследователей биографии М. М. Тихвинского — С. Смирновой и Е. Шошкова.

Историческая реконструкция

(Глава из романа Георгия Миронова «Красный закат»[2], посвященного одному из эпизодов жизни профессора В. Н Таганцева. В романе он «выступает» под псевдонимом «Таланцев» (так же как Гумилев под именем «Гурилев»). Предлагаемая читателям глава — своего рода размышления автора над истоками трагедии, над тем, кому и для чего нужен был «заговор Таганцева»).

18 июня 1921 г. Петроград. Зиновьев

Зиновьев потер жестким волосатым пальцем левый, особенно уставший и покрасневший глаз. Что-то видеть стал в последнее время хуже. Некогда думать о здоровье, когда революция в опасности. Зиновьев любил себя. Но научился забывать о своих проблемах, когда того требовала революция, служению которой он посвятил свою жизнь. Или когда того требовал Ленин. Ленина он любил почти так же, как себя. И боялся. Всю жизнь его боялся, как никого другого. Больше, чем городового в детстве. Больше, чем погромщиков. Иногда он пытался спорить с Лениным, иногда оказывался в оппозиции. Но всегда преклонялся перед ним. Но всегда боялся. И все-таки не страх, а любовь к Ильичу заставила его тогда, в Польше, в Поронино (чуть ли не воспаление легких было — тогда у Ильича подробности из памяти выветрились), сесть на велосипед и поехать за врачом. Легко сказать: сесть на велосипед и поехать — ухмыльнулся Зиновьев. Это надо представить! Он со своей, скажем так, не слишком спортивной задницей, и толстотрубный тяжелый велосипед. Почти двадцать километров по проселочной дороге! И дождь, и ветер, и темень! При том, что он, Григорий Зиновьев, совсем не великий спортсмен. И не самый большой храбрец, как говорится в округе. Но он доехал и привез врача. Не на велосипеде, конечно. Зиновьев улыбнулся своему отражению в венецианском зеркале, которое остолоп-хозяйственник отобрал из реквизированной у контрреволюционеров мебели и сдуру поставил к нему в кабинет. Что теперь делать с этим зеркалом, скажите мне? Не знаете? И я не знаю. Зиновьев встал, погладил рукой деревянные завитки зеркальной рамы. Да, так о чем это я? — вернулся он к своим воспоминаниям. Подошел к окну, отдернул штору. Да, о враче. Я привез его на бричке. А велосипед оставил в его доме. Ехать на нем ночью обратно — такой жертвы не мог бы потребовать от него даже Ильич. Хотя... если бы взглянул на него своими холодными, режущими человека на части глазами да потребовал: езжай, Григорий, то и поехал бы как миленький. Как поехал за ним в Разлив. Зачем, скажите, пожалуйста, ему был нужен Разлив? Писать там с Ильичем их бессмертный труд «Государство и революция»? Да если бы жандармы Временного правительства их там нашли, никакой революции не было бы! Осталось бы одно государство... И все-таки в наших спорах в Разливе Владимир Ильич меня не убедил: государство — вечно. А Ильич считал, что государство — категория историческая, и присуще оно только классовому обществу. Вот построим бесклассовое общество, и государство отомрет... Зиновьев не любил спорить с Ильичем, пугался его беспощадности в споре, его жестких аргументов, его напора, привычки награждать оппонента всякими нелестными эпитетами. А с другой стороны, уважая Ленина, преклоняясь перед ним, Зиновьев пуще всего боялся потерять то, что он называл уважением Ленина к нему, Зиновьеву. Хотя в глубине души понимал, что Ленин не уважает не только Зиновьева, но и всех остальных товарищей по партии, что для него нет авторитетов, но самое важное — для него нет и равных. Боясь потерять это призрачное уважение, Зиновьев буквально заставлял себя спорить с Лениным, ибо тот вызвал его на спор, на дискуссию. Ленин не был кабинетным ученым. Ему нужна была аудитория оппоненты, пусть даже такие, как Зиновьев. И вот, чтобы сохранить столь дорогую для него дружбу с Лениным, Зиновьев спорил с ним и тогда, в Разливе. Но так, формы ради. Каждый оставался при своем. Зиновьев полагал, что, пока будут сильные личности, вожди, будет и государство как механизм управления массами. А вожди будут всегда, ибо так человек устроен, он стремится стать вождем. Чем он сильнее, тем крупнее как вождь. Чем жестче, беспощаднее в достижении цели, тем жестче и беспощаднее аппарат принуждения масс, механизм управления ими, то есть — государство. Зиновьеву казалось, что так думал и Ленин. Но в «Государстве и революции» он пытался убедить эти самые массы, которые предполагал бросить на баррикады революции, что им, массам, нужно государство нового типа, освобожденное от эксплуатации. И от эксплуататоров, Коих необходимо физически уничтожить, чтобы не мешали строить новое государство. Ах, Ильич, Ильич, противоречи-и-и-вый человек наш Ильич... Зиновьев погрозил пальцем своему отражению в зеркале. Кто, как не Ильич, просил, требовал от Петросовета и ПетроЧК создать в колыбели революцию «второй Кронштадт», чтобы пугнуть всю эту контрреволюционную шваль, все это интеллигентское отребье, попов и раввинов, мулл и ксендзов. Хотя какие, к чертям собачьим, в Петрограде раввины, муллы и ксендзы, — это я так, сгоряча, для красного словца. Есть, конечно. Но Петроград — город в массе своей православный. По православной церкви и основной удар придется. Уже пришелся. И еще ударим. Ильич меня попросил, а я то, сомневаться буду, возражать? Дескать, активного контрреволюционного подполья в городе не осталось. Чтобы услышать в ответ: «Плохо ищешь, Григорий! А может, не хочешь искать? Может быть, говенный гуманизм тебе дороже революционной целесообразности? Может быть, попробовать тебя на другой работе»? Нет, нет,

1 ... 34 35 36 37 38 39 40 41 42 ... 80

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Заговор, которого не было... - Георгий Миронов бесплатно.

Похожие на Заговор, которого не было... - Георгий Миронов книги

Ленинградская зима. Советская контрразведка в блокадном Ленинграде - Василий Иванович Ардаматский - Историческая проза / О войне
У подножия радуги. Документальная повесть - Валентин Люков - Историческая проза
Уссурийская метелица. Исторический роман - Александр Миронов - Историческая проза
Чисто римское убийство - Феликс Мирский - Историческая проза / Исторический детектив / Классический детектив / Периодические издания
Царица смуты - Леонид Бородин - Историческая проза
Генералы Великой войны. Западный фронт 1914–1918 - Робин Нилланс - Историческая проза
Крепость - Георгий Гулиа - Историческая проза
Кинбурн - Александр Кондратьевич Глушко - Историческая проза
Райские псы - Абель Поссе - Историческая проза
Русские царицы (1547-1918) - Детлеф Йена - Историческая проза

Оставить комментарий