он обернулся и увидел меня, его улыбка окупила все мои переживания.
– Охренеть! – воскликнул он. – Амброзия! Ты что здесь делаешь? В смысле, рад тебя видеть! Но – неужели я настолько бухой? Или это правда ты?
Я улыбнулась в ответ:
– Это я.
Не знаю, чего я ждала, – что он меня поцелует или, может, уронит пиво и прижмет ладони к моим щекам, желая убедиться, что я из плоти и крови. Но он меня просто обнял – эдак по-приятельски, как только что обнимал своих дружков в майках.
– Как ты здесь оказалась? – поинтересовался он. Скулы у него были размалеваны. Флоре бы все это не понравилось – Кевин в своем ядреном атлетическом великолепии и я перед ним в коротенькой юбчонке.
– Да просто… долго объяснять.
Вообще-то я собиралась сказать все как есть. Что приехала к нему. Но решила, что это будет слишком – и предпочла пойти более безопасным путем.
– Меня сюда друзья позвали.
Он кивнул – то ли с разочарованием, то ли с облегчением.
– А-а, вот оно что. Но у тебя вроде был какой-то большой проект, которым ты собиралась заняться в выходные?
– Был, – согласилась я. – В смысле он и есть…
«Ты мой проект. И я как раз над ним работаю». В голове у меня роились сонмы фраз – попурри из всякой банальщины, почерпнутой из романтических комедий, – но у меня не хватало смелости произнести ни одну из них. Собственное убожество и так меня бесило.
– Наверно, нам надо бы… – проговорил он, не отрывая взгляда от моего лица, словно изучал его.
Закончить ему не удалось: в этот миг на меня налетела Салли и обхватила меня за талию. Я в бешенстве закусила губу. Ведь знает же, что стоит на кону, и все равно лезет.
– Эй! – Она цапнула меня за бок. – Ну что, самое веселье-то когда начнется?
– Салли, – про себя я молилась, чтобы она не ляпнула при Кевине, что такое «самое веселье», – ты же помнишь Кевина? Он тоже учится в Дартмуте.
– Конечно! – воскликнула она. – Бедняга!
Мне захотелось двинуть ей в морду. Между тем всем стали наливать, и Кевин так посмотрел на свой стакан, словно сомневался, стоит ли пить. Флора небось сидит сейчас на кровати в нашей комнате, скрестив ноги, а на одеяле рядом с ней, словно любимая моська, притулился телефон. Если он не зазвонит, она наберет Кевину сама. Воображение будет рисовать ей ужасные картины: машина Кевина валяется в кювете, Кевин распластан на полу в своей комнате и не может даже позвать на помощь. Но какие бы ужасы она ни воображала, мы с Салли не придем ей на ум. А ведь хуже этого с Кевином ничего случиться не могло.
Друзья Кевина ничем не отличались от парней из Уэслиана: Салли высасывала из них энергию. Манила, терлась бедрами, а когда они с ней заговаривали, наклонялась поближе и приспускала лямку лифчика с плеча. Мы с Кевином топтались в сторонке: он глазел на Салли, на густеющую толпу на танцполе, но ко мне не прикасался, будто ребенок в магазине, которому мама строго-настрого велела ничего не трогать, потому что, если сломаешь – придется покупать. Время от времени он посматривал на часы. Я была уверена, что часы ему всучила Флора. Такие, как она, дарят парням часы и до нелепости дорогие ручки.
– Не верится, что ты правда здесь, – сказал Кевин. – А я-то идти не хотел! Но это мое братство, понимаешь? Вроде как надо показаться.
– Само собой, – отозвалась я. – Я в Уэсе тоже не особо по вечеринкам шастаю. Предпочитаю более осмысленные занятия.
Его рука коснулась моей:
– Конечно, понимаю.
– Я тут толком ничего и не видела. Покажешь, что и как?
Он ни единого вопроса не задавал о моих вымышленных друзьях, к которым я якобы приехала, – словно догадывался, что я их придумала.
– Нет проблем, – сказал он. Легко и беззаботно. И я тоже расслабилась.
В конце концов мы оказались в его комнате на третьем этаже Хлева. Его соседей – двух братьев – по счастью, там не оказалось. Мы сели на его аккуратно застеленную кровать. На тумбочке была гора книг и, как я с удовлетворением отметила, никаких фотографий Флоры. Комната выглядела именно так, как я ее себе представляла по описанию Кевина, и тот факт, что хотя бы этот кусочек действительности совпал с тем, что я себе навоображала, меня ободрил. Я сидела и потягивала пиво, как вдруг он протянул руку и, отобрав у меня кружку, тоже из нее отхлебнул.
– Странное дело, – сказал он. – Вот мы с тобой в письмах болтали обо всем на свете, а сейчас не знаю, что и сказать.
– А и не надо ничего говорить…
Я ждала, что вот сейчас-то он меня поцелует, но нет. И тогда я сама его поцеловала.
Поначалу отклика не было, и меня охватила паника. Он же просто фантазия, которую я сама выстроила в своей голове, сказка, которая легко может схлопнуться. Но тут его губы впились в мои, а рука легла на затылок. Его пальцы просеивали мои волосы, как песок. Меня никогда так не целовали – не целовал человек, который знал, что у меня внутри, внутри меня даже не побывав. Я сотни раз лизалась с Мэттом, но такого не испытывала.
Но как только я полетела куда-то в пропасть, все кончилось.
– Я не могу! – он отшатнулся. – Прости, Амб. Пойми… я ведь несвободен. Сама знаешь. Флора и так постоянно клюет мне мозг: где я, что я… Не хочу давать ей повода для лишних подозрений. А ты… ты не такая, как все.
Мне не понравилось ни «несвободен», ни то, как он утер губы.
– Не думай, что я такой мудак… Просто ты заслуживаешь настоящих, полноценных отношений, а я тебе этого дать не смогу. Обман не по мне. Никогда такого не делал и делать не буду.
– Но мы не… – начала я.
– Ты как никто должна это понимать, – сказал он. – Тебя же саму обманывали. Ты знаешь, каково это.
Это было почти предостережение – почти. Я не была до конца уверена, кого он убеждает – меня или себя. И в ярость меня привел даже не намек на Мэтта, а его убежденность, что хрустальное совершенство Флоры никак нельзя испоганить теми мытарствами, через которые прошла я.
Я выдавила слабую улыбку:
– Да, знаю. Ты прав. Прости меня.
Но, именно услышав из собственных уст эти два слова – «Прости меня», – я внезапно решилась на все остальное. Мне стало тошно от собственных извинений. Я подумала: а как бы на моем месте поступила Салли? Она показала
