— А почему главный киллер? Ты что, считаешь, что их несколько?
— Не хочется тебя пугать, но больно мобильный злодей получается. Назвал бы Гришка злодея, и нет проблем.
— Проблемы возникли бы с доказухой, по выражению Ильи.
— Да меня это волнует мало. Хотелось бы знать уже, кто такой этот прыткий злоумышленник? Ты сама что думаешь по этому поводу?
Машка внушительно помолчала. Многозначительно покосилась на потолок и вздохнула.
— Есть у меня идеи, есть. Только проверка требуется.
— Что за идеи, что за проверка? — волновалась Александрова.
— Ну, я еще не до конца все просчитала, пока ничего не скажу.
— Обалдела ты, дорогуша. Сейчас какой-нибудь кульбит выкинешь, никому ни гугу, и поминай, как звали. Укокошат тебя, а я даже приблизительную схему твоей драгоценной ловушки не знаю. Где тебя искать потом? Нет уж, ты мне хоть примерно опиши задумку свою.
— Ты меня не пугай. Силы мои на исходе. Очень хочется, чтобы все это закончилось.
— Хочется, значит, выкладывай задумку! А кстати, о птичках, ты что-нибудь Илье говорила про свою идею?
— Нет, я же объясняю, пока сама не уверена окончательно.
— А когда решишь, то не успеешь никому ничего рассказать. Точно. Я в детективах читала. Тупая жертва очень спешила и ни с кем из друзей и близких своими планами не поделилась. Ни там тебе записочки, ни письмишка, ни намеков тонких. Да, очень умно. Потрясающе. Нет, так не пойдет. Я требую продолжения банкета и полного от тебя отчета.
Машка прищурилась и захихикала.
— Да ну тебя, выдумщица. Ладно, уговорила.
Тонька схватилась за живот и театрально простонала.
— Сильно кушать хочется. Надо перекусить. Бутерброд будешь?
— Нет, не буду. Я не голодная.
— Ну да, я забыла. Ты же только завтракаешь, зато как!
— Все неправда. У меня легкий завтрак. И обед есть, и ужин. Просто на данный момент у меня аппетита нет.
— Враки. Ешь ты мало. Обычно только завтракаешь. Не будешь, и не надо. Больше уговаривать не стану. А я поем, уж не обессудь.
«Конечно, Машка — миниатюрная. Много ли ей надо. Так, поклевала слегка и готова».
Александрову мучила совесть. Нельзя же поглощать еду в таком количестве. Последствия ведь грянут. Но, как правило, побеждало чувство голода.
— Лопай на здоровье. Ты же весь день на работе только кофе глушишь, — пожалела Тоньку Сергеева.
Александрова опечалилась, повздыхала и открыла холодильник.
— Ага, кофе, бутербродики, яблочки, конфеты. Но это ж не еда, а так, перекусон. Правда, калорийный и вредный.
— Хватит оправдываться. Если голодная — поешь. — Машку начинали раздражать многословные пояснения Тоньки.
— Молчу, жую, а ты давай планчиком своим поделись с другом. Когда, кто, где? Каким способом?
Машка метнула негодующий взгляд на Тоньку и тут же рассмеялась.
— Я хочу проверить, кто именно злодей. Кандидатур у меня две. Илларион и Денис.
— Оригинальная мысль. Точно по Печкину.
— Молчи, а то я не стану рассказывать.
— Очень вы строги со мной, Мария Юрьевна. Но я буду стараться помалкивать. — Тонька почему-то перешла на «вы». Она прожевала кусок колбасы и принялась за сыр.
«Нервный народ пошел. Слова поперек не скажи. Угрозы одни. А если я молчать не могу? Что ж, немой прикидываться? Вот только из уважения к вашим преклонным годам, так и быть».
— Повторяю, кандидатур у меня две, других нет. Поэтому и проверять надо обоих молодцов. Предпочтений у меня нет. Значит, действовать буду наугад.
Александрова открыла было рот, но вспомнила свое обещание и застыла. Затем взмахнула рукой и затрясла головой.
— Ладно, вещайте, госпожа Александрова, раз молчать не в состоянии, — пожалела Машка подругу.
— Я вот что вспомнила, в плохих детективах убийцей оказывается незаметный третьестепенный персонаж. Персонаж, который в романе упоминался один-единственный раз, и то случайно, вскользь. Что-то типа старьевщика с тележкой, проходившего мимо окна жертвы в день убийства, или неказистого официанта, подававшего горячее. В финале, как правило, выясняется, что старьевщик или официант — суперзамаскированный, обделенный мстительный родственник, рассчитывающий на огромное наследство. А в жизни так не бывает. То есть я надеюсь, что так не бывает. Ведь иначе нам эту загадку ни за что не разгадать. Ежели вдруг выяснится, что покушался на тебя и на Галкину ваш детсадовский одногоршочник, давно лелеющий обиду за безжалостный отъем горячо любимой игрушки, честное слово, обидно.
— Не сходится, дорогая моя. Олечка постарше меня будет. И одногоршочники у нас соответственно разные получаются, — засмеялась Машка. — Но не зря я тебе разрешила рот открыть. Я тоже надеюсь, что преступник — лицо нам известное или хотя бы знакомое. И с наследством у меня тоже разные ассоциации возникают. Дежа вю просто.
— Конечно, дежа вю. Илларион ведь — Гришкин родственник. А Денис — всеобщий приятель, с которым родственных связей нет, но некоторое давнее знакомство прослеживается. И оба вокруг тебя крутятся. И богатеют со скоростью звука.
— Это мне и самой отлично известно.
— Так что там с планом? Хоть пунктиром изобрази.
— Слушай. Надо будет их проверить.
— Да, как свежо и оригинально. Каким образом проверять будем? — Тонька рвалась в бой.
Сергеева поудобнее устроилась на стуле и вытянула ноги.
— Я позвоню и скажу, что знаю, кто убил Гришку. А дальше буду ждать реакции.
— Потрясающая идея! И какая, по-твоему, ожидается реакция? — Тонька покрутила пальцем у виска.
— Ну, он себя выдаст обязательно. И я пойму, что не ошиблась.
— А звонить будешь по очереди, да? Сначала Денису, потом Иллариону?
— Еще не решила. Может, сначала Иллариону. Все-таки он родственник.
Сергеева лукавила. Она прекрасно знала, кому позвонит. Да и подозревала она только одного человека.
Тонька разволновалась окончательно.
— Это не лезет ни в какие ворота, подруга. А если он тебя грохнет? Только знай, что Гришка уже не успеет помочь спасти твое бренное тело и бессмертную душу!
— Не вопи. Зато мы тогда точно будем знать, что он и есть убийца.
— То есть тебя привлекает роль подсадной утки?
— А я и так в этой роли уже который день маюсь. Зато после моего плана есть надежда, что пьеса закончится.
— Надо рассказать нашим детективам о твоих опасных идеях. Пусть хоть подстрахуют тебя. Но в целом мне весь твой план не нравится. Ни капельки.
— Конечно, Печкину я расскажу и Илье расскажу только после того, как позвоню.
— Это еще почему?
— Хочу поставить их перед фактом. Тогда они не смогут ни остановить меня, ни отговорить, и выйдет все по-моему.
— Между прочим, кандидаты, скорее всего, во Франции прохлаждаются. Так что звонить тебе некому.
Тонька с победоносным видом уставилась на Марью. Но Машка не сдавалась.
— Во Франции или уже в России — значения не имеет. Отреагировать нехорошему человеку все равно придется.
— Маш, у тебя с головой все в порядке?
— Не трави мне душу! У тебя есть более безопасный план? Или, может быть, идея?
— Нет у меня ни плана, ни идеи. Только твой планчик мне категорически не нравится. Неужели ты сама не понимаешь, насколько он опасен и безумен? А если после твоего звонка нервный абонент больше миндальничать и времени терять не будет, а?
— А кому сейчас легко? — хорохорилась Машка. — Честно сказать, мне и самой такая стратегия не очень по душе, но ничего другого я не придумала. А жить вот так, все время под страхом смерти или инвалидности, я больше не могу. Понимаешь? Я устала как собака и все время настороже. Чего-то жду. Все время в страхе. Вымоталась совсем.
— Господи, Машка, что же делать? — в глазах Тоньки появились слезы.
— Вот именно, делать! Сама на вопрос и ответила.
— Маш, надо все-таки Печкина с Ильей проинформировать. Иначе нельзя.
— Я их информировать не буду. И тебя прошу не делать этого, пока я не сделаю контрольный звонок.
— Ужас какой! Контрольный звонок. Бред. А когда и кому звонить собираешься?
— Достала ты меня. Как на допросе! Тут подумать надо.
— Эх, милая. Не бывала ты, видать, на допросах! — Тонька входила в роль многоопытной подруги, которая повидала на своем веку слишком много.
— А ты бывала? — искренне удивилась Марья.
— Да, один раз. Удовольствия не получила. Было это еще в студенческие времена. У меня была приятельница Гуля, личность выдающаяся и азартная. Как-то раз захожу я к ней в общагу, чтобы вместе на репетицию пойти. Мы в то время посещали занятия в агитационном театре-студии при институте, спектакли ставили.
Стучу в дверь, а оттуда мужской голос: «Войдите». Я подумала, что у Гульки ее бойфренд в гостях, ну и зашла. А в комнате сидит милиционер. Я в полуобморочном состоянии на него уставилась, и в горле у меня пересохло. А он меня спрашивает: «Кто такая? Почему сюда пришла?» и т. д. и т. п. И с таким видом, будто подозревает меня в пособничестве. Я как на духу все про репетицию заливаюсь, что опаздываем мы с Гулей на репетицию. И где, мол, Гуля? А он вопрос мой словно не слышит и опять про свое. Кто? Откуда? Зачем?
