- Не надо, мама. Не надо.
Я не плакал никогда. В детстве, быть может, самом раннем. Когда совсем был малышом.
Когда мать уходит, я стискиваю зубы, чувствуя, как горячая влага разъедает глаза.
Не выдерживаю и кричу. Громко. Руками разрываю бинты, срываю капельницы, провода, все… Зачем мне это? Зачем жизнь?
Прибегают сестры, врачи, что-то вкалывают в вену, и я отключаюсь.
Чуть бы побольше лекарства. Чтобы совсем. Наверное, можно попросить об этом?
Утром приходит доктор.
Я рассказываю о своей проблеме.
- Жить не хочешь, значит? Извини, Там. Я не Господь Бог. Я не могу решить этот вопрос. Зачем-то он оставил тебя на этой земле. Зачем-то сохранил твою жизнь. Возможно, ты должен исправить ошибки?
- Есть такие ошибки, которые не исправить, Товий Сергеевич…
- Есть. Знаю. Я и сам совершал такие ошибки. Фатальные. Но… видишь ли, есть законы бытия. Законы человеческие. Ты не можешь поправить одну ошибку, но ты можешь сделать так, чтобы кто-то не совершил такую же. Если ты погубил чью-то жизнь – значит, можешь чью-то спасти? У нас у хирургов именно так. Давай-ка, посмотрю тебя. Будет больно. Терпи.
Я готов вытерпеть любую физическую боль.
Не могу терпеть душевную.
Не могу.
И все же слова доктора занозой сидят в голове.
Я могу кого-то спасти. Могу что-то сделать хорошее. Искупить вину? Возможно ли это?
Думаю… да.
Выписывают меня через месяц. Я к тому времени не раз уже успел навестить Ильяса, который лежит в соседнем отделении. У него обожжена часть тела, он слепой, позвоночник сломан.
И он, как и я мертв внутри.
- Брат. Не хочу жить. Сделай что-нибудь. Найди… есть же таблетки… есть препараты сильные. Морфий. Может, можно принять больше…
Вижу глаза молоденькой сестрички, округляющиеся в ужасе. Это сиделка, которую приставили к моему брату. Сиделка, которую он постоянно изводит придирками.
- Тамерлан Александрович, он и у меня постоянно требует, чтобы я… но вы не волнуйтесь. Я не буду этого делать. Ни за какие коврижки! – так и говорит смешно, коврижки… - он мне деньги предлагает постоянно. Но я – кремень!
Хорошая девочка. Я отблагодарю ее потом. Обещаю.
Еще через месяц выписывают Ильяса. И я забираю девочку в дом, чтобы она была с ним там. Еще беру парня, молодого доктора, чтобы тоже помогал.
Целый месяц после выписки не могу собраться с духом и поехать к дому Зои.
Рустам был там. Соседка, которая сказала Илику о смерти Зои, и ему рассказала о том, что Зоя умерла. Что мать ее увезла куда-то в деревню, на родину, в Курскую область, в небольшой городок. И там Зои не стало.
Рустам предлагает мне разыскать мать, могилу. Но у меня просто пока нет сил на это.
- Давай потом Рустам. Не могу. Пойми… болит очень.
Болит душа. Сильно.
А еще не дает покоя жена, Мадина, та которую по дурости на свадьбе королевой называл, с которой надо что-то решать.
- Убьешь меня, Тамерлан? С ребенком убьешь? – смотрит нагло, не боится. Я знаю почему. Мадина как и я все потеряла.
Только я потерял по глупости, а она – потому что семья ее до денег сильно жадной оказалась.
Вот мы и захлебнулись в этих деньгах.
- Убивать не буду. Живи. Только подальше живи.
Увозят ее мои люди на родину. Далеко. В дом, где она жить будет под присмотром. Сбежать пытается. Но безрезультатно.
А во время одного из побегов падает, животом ударяясь сильно.
Ребенка спасают. Это мальчик. Все говорят, что он не жилец. Мадина умирает на операционном столе. От потери крови. Наверняка мысленно так же меня проклиная.
Зря, женушка, зря. Я и так проклят. Сильнее меня уже не проклясть.
Год проходит. Ровно год с того дня как в Сочи моя светлая девочка сама ко мне пришла. Год назад было столько счастья и любви.
Закрываю глаза и не хочу открывать. Вижу ее везде. Слышу смех ее. Чувствую руки ее на теле моем. Шепот ее мерещится.
- Тамерлан, я люблю тебя, люблю…
Прости меня, моя нежная, любимая…
Ты любила, а вот я… Видимо я недостаточно сильно любил. Если бы любил, разве поступил бы так?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Это гложет меня. Каждое мгновение разъедает душу. Как мог я разрушить столько жизней?
Что стоило мне пройти мимо этой девочки?
Что стоило мне сказать отцу «нет» и женится на той, кого я любил?
Которая… могла родить мне сына!
За сыном Мадины приехала ее родня. Но я не отдал пацана. По закону он мой, хоть по крови – враг мне. Алиев.
Нет! Не угадали! Он Умаров! И будет Умаровым, что бы не случилось! Воспитаю воином его. Сильным и смелым. Не таким, как его родной отец – шакал из шакалов.
Нанимаю ему нянь, обставляю детскую. Каждый вечер прихожу смотреть. Он слабенький, недоношенный, но старается, выживает.
А вот мой малыш… ему не суждено было выжить.
Ильяс рассказывает мне, как произошло все с Зоей. Он ее специально в салон свадебный привел, чтобы она Мадину увидела.
Если бы Илик не был почти мертвецом – я бы убил его.
Не знаю зачем, но еду туда, где моей малышке помогли. И узнаю, что никакого выкидыша не было.
Это меня убивает снова и снова.
Значит тогда, на свадьбе, когда волосы свои золотые резала – ребенок был с ней, в ней! Когда от Шабката убегала, пряталась – тоже был с ней…
И умирала не одна…
Прихожу домой. Открываю ящик стола, достаю платок алый. Разворачиваю.
В нем золотые локоны. Самая большая ценность в жизни моей. Все, что мне осталось.
Зарываюсь лицом в них, и молю.
- Прости меня, девочка моя, прости! Прости…
Мать совсем с ума сходит, желая Илику помочь. Стала она ходить по разным знахаркам. И одна ей рассказала, что на Кипре есть монастырь. А в нем пояс Богородицы. И лечит он не только от бесплодия, но и дает людям силу жить. И икона там чудотворная.
- Мать, мы другой веры. Нам нельзя.
- Бог он для всех один сынок. Поедем, прошу!
Ильяс отказывается. Каким-то образом сиделка его, Надежда, уговаривает.
Надежда – хорошее имя.
Мы прилетаем на Кипр. Почему-то мне неспокойно. Я все время жду беды.
Самой большой беды.
Везу брата, мать и сиделку его в монастырь. Сам сижу в машине. Не хочу выходить. Приходит заплаканная Надежда. Ильяс ее прогнал, на смотровой площадке один остался. Она боится, что он что-то сделает с собой.
Бегу туда, замечаю женщину с коляской, которая быстро идет мне навстречу. Она идет, опустив голову, кажется, дышит тяжело, меня не видит. Чуть не сшибает. И я на нее не смотрю бегу к брату.
Уже почти дойдя до смотровой, оглядываюсь. Что-то словно бьет меня в сердце. Мне кажется, я слышу голос Зои. Ее смех.
- Да, Петрос, да… я стану твоей женой! – голос Светлячка.
Проклятие мое.
Может и мне пойти в храм? Может, поможет мне чужой Бог?
Или ничего не поможет?
Смотрю на Ильяса, который сидит в инвалидном кресле.
Понимаю, что и это тоже моя вина.
И как мне с этим жить? Как?
- Там, это ты?
- Я.
- Прости меня брат. Это… это я во всем виноват. Я. Я оговорил Зою тогда. Она… чистая была. Светлая девочка, а я… Бог меня покарал.
Ильяс говорит, говорит, а я не слушаю. Какая теперь разница, что он тогда сказал? Как я мог ему поверить?
Подхожу к краю площадки. Подо мной обрыв. Не сильно крутой, но если упасть, то…
И как же мне хочется туда. Чтобы одним махом закончить все!
- Брат. Мне кажется, что Зоя жива. Найди ее, брат…
Глава 27.
Голова кружится от поцелуев. И от его сдержанных ласк. Он обнимает меня и касается так легко, нежно.
И… мне так хорошо от того, как Петрос демонстрирует свое уважение!
Он так хорошо понял, что мне нужно именно это! Нужно вернуть уважение к себе. Вернуть осознание того, что я женщина, которая достойна лучшего отношения. Достойна брака. Достойна того, чтобы в браке рожать детей и носить фамилию мужчины, которому оказала честь стать его.
