Бегу к нему. Он открывает свои объятия.
Господи, какая же я счастливая! Самой не верится!
- Поедем на пляж?
- Можно на пляж. А можно…
- Что?
- Если ты хочешь, можно к тебе! Меня мама отпустила. На всю ночь…
- Мама отпустила? Это серьезно.
Он целует меня, сначала нежно, потом… страстно…
- Если мы поедем ко мне, то я не смогу сдержаться.
- И не надо… мы ведь все равно поженимся завтра?
- Надо. Мне надо. И тебе. Я… Я не хочу, чтобы было как с тем, другим. Я хочу, чтобы ты стала моей женой. И хочу стать твоим мужем. Завтра я официально приму тебя как мою женщину, и тогда все случится. А сейчас… просто хочу быть с тобой рядом.
- Тогда поехали на пляж.
Говорю, а в горле пересыхает от… от нежности, от восторга, от страсти… вот всего сразу.
И нестерпимо хочется, чтобы наступило уже это завтра!
Завтра я стану миссис Константинидес!
Завтра я буду самой счастливой женщиной на свете!
Завтра!
Глава 26.
Темнота.
Мне кажется, я все время в темноте. У меня забрали мой свет.
А без света как жить? Не знаю. Больно.
Очень больно.
Я говорил, что будет война? Она и была. Правда, я не воевал. Так уж получилось. Увы.
Вышел из строя в первой же атаке. Если можно так сказать.
Доктор сказал мне потом, что я в рубашке родился. Наверное. Не знаю, что это значит, но… лучше бы я родился без неё и умер.
Именно.
Именно так я думал. Лучше было бы без нее.
Не видеть, не слышать, не знать ничего.
Самое смешное, что в этой войне я все-таки победил. Только, разве это победа, когда от тебя самого и от твоей семьи остались руины? Осколки?
Мне еще повезло больше всех.
Я жив. И даже здоров. И хожу на своих двоих.
В отличие от брата, который навсегда теперь прикован к коляске и слеп.
Нет, врачи дают прогнозы. Он может встать, и даже снова увидеть. В перспективе. Если захочет. Если будет получать хорошее лечение.
Я жив и здоров, А отца больше нет. Инфаркт. Он ушел сразу, без мучений.
Когда узнал о том, что машину Ильяса подорвали. Да, да… Словно «лихие девяностые» вернулись. А может… может они никуда и не уходили, эти лихие годы? Или мои соотечественники – не все, некоторые – решили, что им жить проще по законам того, адового времени?
Я не мог даже попрощаться с отцом. Я был в коме. Да, провел в коме почти месяц после того самого дня. Вернее, после брачной ночи.
Той ночи, которая должна была стать началом новой, счастливой жизни.
Она и стала. Началом новой. Только вот, ни хрена в ней не было счастья.
Когда я очнулся рядом был верный Рустам. Это ему я был обязан победой в войне. Он рассказал мне что случилось за то время пока я висел где-то между небом и землей. Между адом и… адом.
- Моим бойцам удалось ворваться в комнату, обезвредить Шабката. Но Алиевы, как оказалось, были вооружены. Даже их девка. То есть… твоя жена, Тамерлан.
- Она мне не жена. Я расторг брак.
- Каким образом? По нашим обычаям? Ты будешь сильно удивлен, но тут так не положено. Она стала твоей женой официально, так что… Разводиться придется по светским законам. Брачный контракт, как я понимаю, ты не подписывал?
Я качаю головой. Конечно нет. Вернее… я подписал бумаги, которые делали мою жену очень богатой женщиной если я захочу с ней развестись. А если она, к тому же, родит ребенка…
- Она принесла справку. Сучка беременна. Прости, что говорю так о ней, но эта тварь подстрелила Омара, он умер, и мне попала в руку. Хорошо, что не сильно. Видать, плохо учил ее батя стрелять…
Я мог бы, наверное, быть в ужасе. Но… скорее ужас был во мне.
И не испытываю ничего. Безразличие. И только.
- Что еще?
- Мы могли бы взять Алиевых в тот же день, но они оказались умнее. Твой дом был окружен. Мы прорывались с боем. Твои родители и брат оставались в заложниках. Твой отец должен был перевести Алиеву деньги. Много денег. Алиев зажрался. Он хотел все.
- И что отец? Отписал?
- Отец твой хитрый старый горец.
- Да уж…
Усмехаюсь горько. Хитрый старый горец не прокрутил бы свою семью на мясорубке, вот так… Я уже знал о том, что стало с Иликом. И с отцом. И видел мать. Постаревшую словно разом на сто лет…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Он попросил время. Сказал, что все сделает. Тем временем я собрал твоих друзей.
Неужели у меня остались друзья?
- Да, Тамерлан. Много друзей. Ты сам знаешь. Все, кому ты когда-то помог. Все, с кем ты работал. Друзья были. И есть.
- Тогда почему, - я почти не могу говорить, словно внутренние вопли, которые разрывали грудь, сорвали мое горло. – Почему все случилось так?
- Не хватило какого-то дня. Алиевы заподозрили… думаю… Нет, знаю. Ильяс не сдержался. Он… Прости, Там, но твой брат сам виноват. Он прибежал к Алиевым, узнал о смерти какой-то девушки и сказал им…
- Что? – подрываюсь вскочить, поднимая корпус, забывая о том, что вокруг меня провода, что капельница торчит в руке, что перебинтована грудь… - Что?
- Девушка… Зоя…Прости Тамерлан. Но… она умерла…
Бросаюсь обратно на подушку.
Все.
Все это зря.
Вся эта война.
Все зря. Теперь мне все равно. Мне сохранили жизнь, и я понимаю зачем.
Чтобы я каждый день отмаливал грехи свои. Каждый день теперь, до самого конца.
А проживу я долго. Это отец умер рано, потому что его судьба была такой. Он сам виноват. А я буду жить долго, как деды мои и прадеды. Они живы еще. Все живы.
- Рустам, я… Я хочу знать, что случилось.
- Хорошо, Тамерлан.
Впрочем… какая разница? Если ее нет? Нет! Есть разница! Если Алиевы приложили к этому руку! Уничтожу! Всех! До последнего…
Понимаю, что бессмысленно, но...
- Алиевы получили свое. Шабкат мертв. Его порезали в камере. Старший Алиев тоже. Авария. Женщин мы не трогали.
- Значит, моя жена… она…
- Жива. Но… она под контролем.
- Где?
- Сидит под домашним арестом. Без связи. Хотя… эту гадюку я бы прикончил. Не потому, что она Омара и меня… Она задушила девушку, которая ей еду приносила. Пыталась сбежать. Девушка из ее же семьи. Кажется… Мира.
Та самая больная дочь? Оказалась… здоровой?
Я ничего не понимаю в этой жизни. Дожил до своих лет и… Как младенец.
Что это за мир такой, в котором сестра может убить сестру, чтобы спасти свою шкуру?
Или… это не мир такой? Это мы в нем такие?
- Выздоравливай, Там.
- Зачем? Зачем…
- Надо жить. Ради тех, кто вписался за тебя.
Прошу Рустама распорядиться, чтобы родственникам моих убитых бойцов выплатили хорошее пособие. Илика определяю в лучшую клинику.
Мать… она остается со мной. Приходит каждый день.
Не могу ее видеть. Больно.
- Сынок… за что это все нам? За что?
Я знаю, за что. Помню каждое слово…
«Проклинаю! Слышишь? Проклинаю тебя, и всю семью твою, весь твой род! Гореть вам в аду за все, что вы сделали, слышишь? В аду гореть! До седьмого колена, до десятого! И ничем тебе свою вину не искупить, слышишь? Ничем! К тебе пришла чистая душа, невинная светлая! Любовь тебе свою отдала, а ты… Растоптал! Уничтожил! И не думай, что я тебя боюсь! И бандитов твоих! Не боюсь! И девочку свою я от вас спасу! А теперь пошел вон отсюда! Убирайся! Ни видеть, ни слышать она тебя не хочет! А деньги, которые твоя семья ей предлагала – пусть эти деньги у вас поперек горла встанут! Не принесут они вам счастья!»
Права она была. Деньги встали нам поперек горла. Поперек сердца. Не принесли счастья.
- Мать, не плач. Не надо. Хочешь – езжай на родину, я тебе куплю новый дом. Что хочешь?
- Хочу, чтобы вы били счастливы, сынок! Хочу, чтобы ты жил! Хочу, чтобы Илик встал на ноги, чтобы он мог видеть!
- Я живу, мама. Живу.
- Там… я хотела спросить… та девушка, Зоя… может быть, мне пойти к ней? Я готова ей в ноги упасть! Просить прощения за все!
В ноги упасть…
Поздно мама, слишком поздно в ноги падать.
