— Как хочу, так и объясню, — недовольно прошипел вахмистр, сжимая руки в кулак. — Впрочем, в наше время чуть ли не каждый куда-то норовит убежать, особенно тогда, когда палит русская артиллерия. Видели бы вы нашу улицу несколько часов назад!..
— Но за нашей баррикадой уже русские!
— Русские? — спросил полицейский после долгой паузы. — Где?
— На Браунауерштрассе.
— Так недалеко отсюда?
— Да.
— Это же самое большее в четверти часа ходьбы отсюда!
— Вот именно! А этот болван, — в этот момент торговец сигаретами дал Джонни подзатыльник, — во что бы то ни стало стремился на ту сторону, с этим значком. Дошло до вас наконец это, вахмистр Краке?
— Господин вахмистр, Бентлер, пока еще господин вахмистр!
После этого в комнате ненадолго наступила тишина. Огонь в печке тем временем разгорался, запахло горелой бумагой. Полицейский встал. Тяжелой походкой дошел до своего письменного стола.
— Можно было бы задать тебе порядочную взбучку, — сказал он, обращаясь к Джонни, затем повернулся к торговцу и спросил: — Бентлер, как по-вашему, следовало бы отколотить этого олуха?
— Собственно, самое главное я еще не сказал, — возразил тот, — этот юный бродяга уже был у русских.
Краке резко повернулся:
— Откуда вы это знаете?
— Ребенок, что был с ним, рассказал мне.
— Что еще за ребенок?
— Девочка, грязная такая девчонка.
Вахмистр Ираке тяжело задышал.
— Ты был у русских? — грубо накинулся он на Джонни.
Мальчик судорожно соображал, что он должен ответить на это. Затем он показал на торговца сигаретами и спокойно проговорил:
— Он же с ума спятил!
— Что?! — закричал Бентлер и залепил Джонни такую пощечину, что тот пошатнулся и чуть было не упал на письменный стол. Бентлер после этого нанес мальчугану еще несколько ударов.
Полицейский предоставил торговцу свободу действий, а сам только наблюдал. Его лицо налилось кровью.
— Как хотите, — не отступался Джонни и, защищаясь, поднял руки над головой, — но все это он придумал.
— Хватит! — буркнул Краке, когда Бентлер снова хотел ударить мальчугана.
Торговец сигаретами остановился.
— Я требую, чтобы против этого маленького негодяя было проведено основательное расследование. Нужно составить протокол!
Вахмистр застегнул свой мундир и, повернувшись к Джонни, спросил:
— У тебя есть какие-нибудь документы?
Мальчик покачал головой.
— Обыскать! — выкрикнул Бентлер. — Мы должны его обыскать!
— Ты слышал, мальчик? — проворчал полицейский и втиснулся в кресло за письменным столом. — Ну, а теперь выкладывай, что же у тебя в карманах?
Джонни не спеша покопался в боковых карманах своей куртки, перебирая свои драгоценности: ложку дяди Коли, стреляную гильзу Пети…
— Немного побыстрее можешь? — погонял его торговец сигаретами.
Появилась бутылочка тети Даши с темно-коричневой жидкостью, потом складной нож Густава с несколькими лезвиями, пришлось отстегнуть и маленькую красную звездочку.
— А теперь внутренние карманы!
Мальчик тихо пробормотал:
— Там ничего нет.
— Именно это мы и хотим установить! — горячился Бентлер, засовывая свою костлявую руку в карман куртки Джонни. С отвращением мальчик отвернул голову. Он услышал шуршание. Мужчина вынул сложенный листок бумаги. Его маленькое, морщинистое лицо все удлинялось, задрожал тощий подбородок, и квадратные усы на верхней губе нервно подскакивали вниз и вверх.
— Ну?! — спросил вахмистр Краке. — Вы что-нибудь обнаружили?
— Еще бы! — торжественно заявил Бентлер. — Еще бы! — Беспокойными движениями он разгладил записку на письменном столе. — Что же я здесь вижу?! — выкрикнул он фальцетом от охватившей его радости. — Ну, вахмистр Краке, что же мы здесь с вами видим? Вы только почитайте! Ну прочитайте же!
— Я же вам уже сказал, — возразил Краке, — что мои глаза…
— Тогда я сам прочту, только слушайте внимательно; «Товарищи, немедленно складывайте оружие! Отказывайтесь участвовать в этой вероломной и преступной бойне, которая довела Германию до очевидного краха!» Да это все типичная большевистская пропаганда! — воскликнул Бентлер, как бы давая оценку листовке. — Но здесь еще и не такое есть! «Гитлер и его кампания — вот ваши истинные враги!» Вот это да! — Бентлер несколько раз глубоко вздохнул. — Краке, — обратился он вновь к полицейскому вахмистру, с трудом переводя дух, — Краке, налицо самая настоящая государственная измена!
40
Скверный поворот дела.
За решеткой.
Краке держит странную речь.
Полицейский в западне.
В этот момент Джонни понял, что дела его чрезвычайно плохи.
«Неужели не мог товарищ Ешке найти другой лист бумаги?» — подумал он.
Вахмистр Краке внешне казался спокойным.
— Я возьму это дело в свои руки, дружище Бентлер, — сказал он нарочито громко и стукнул кулаком по крышке стола. — Я этим сам лично займусь, положитесь целиком на меня!
Торговец сигаретами робко поинтересовался:
— И что же вы намерены предпринять?
— Прежде всего я посажу задержанного под арест.
— А что дальше?
— Что дальше, вы спрашиваете? Дальше будет расследование!
Вахмистр тотчас же выудил из выдвижного ящика стола большую тетрадь в черном переплете, поискал ручку и начал задавать Джонни вопросы:
— Имя, фамилия, где родился?..
— Я, право, не уверен, — пожал плечами Бентлер и дернул себя за усы, — собственно говоря, этот случай к вам вовсе не относится. Теперь такими делами занимается тайная государственная полиция.
— Это уж вы предоставьте мне, — возразил полицейский, — в конце концов, приволокли ко мне мальчишку вы!
— И все же, партайгеноссе Краке, — упорствовал торговец сигаретами, — гестапо непременно нужно поставить в известность!
— Ну хорошо, — согласился вахмистр, пододвигая к себе телефон. Он провел ручкой по диску и после короткого раздумья набрал номер. Через некоторое время поднес трубку к уху. — Никого, — сказал Краке и с сожалением передернул плечами, — никто не подходит к телефону.
Бентлер пододвинул аппарат к себе и, взяв трубку, тоже послушал. Лицо его при этом выражало полное разочарование.
— А не лучше ли мне его тогда, — он кивнул в сторону Джонни, — увести и передать прямо в СС?
— Ну, а теперь хватит, Бентлер! — Лицо вахмистра стало кроваво-красным, тяжело дыша, он облокотился на кресло. Краке, слишком тучный и тяжелый для этого кресла, вдруг стал на удивление похож на локомотив, стоящий под парами. — Слушайте меня внимательно. Это дело пойдет своим чередом. Это уже моя задача, для этого я здесь и сижу. А вы снова займите свое место на баррикаде. Я надеюсь, Бентлер, вы меня правильно поняли, не так ли?
Выпалив все это, Краке подтолкнул мальчугана к зарешеченной двери. Прогремела связка ключей. Толчок — и мальчуган оказался в соседней комнате. Почти сразу же дверь за ним захлопнулась.
Джонни очутился в небольшой комнатке, вдоль стен которой выстроилось много темных металлических шкафов. Нанизанные друг на друга, наверху одного из шкафов лежали форменные полицейские фуражки с большими серебряными кокардами, украшенными орлом и свастикой. К последнему шкафу, стоявшему около окна, было прислонено скрученное знамя со свастикой, доходившее верхним концом древка до потолка.
Джонни подошел к окну, которое до половины было заколочено фанерой и картоном, а снаружи забрано решеткой. Он увидел на улице старика в фартуке, который тащил маленькую ванну с кусками мяса в стоящее напротив здание. Посреди пыльной мостовой все еще лежала, правда, уже сильно искромсанная, мертвая лошадь. Как минимум, человек десять, главным образом старые мужчины и женщины, толпились сейчас около трупа, кромсали и ковыряли его ножами и топорами.
«Где же осталась Нанни?» — подумал мальчик и так сильно втиснул свою голову между прутьями решетки, чтобы лучше осмотреть улицу, что он не смог ничего увидеть. Спустившись в комнату, он удивился тому, что в первую очередь подумал о девочке, хотя его собственное положение было более чем серьезным. «Если вахмистру сейчас удастся связаться с гестапо, тогда жди беды». Жители дома, где жил Джонни с матерью, редко заговаривали о тайной полиции, а если и говорили что, то сперва удостоверялись, не подслушивает ли их кто-нибудь. Само слово «гестапо», как «судебная палата» или же «концлагерь», внушали людям очень неприятное чувство, вернее, даже страх.
«Но почему я не боюсь?» — мысленно спрашивал себя Джонни, перестав ходить взад и вперед по комнате. Он прислушался к далекому орудийному грохоту, который походил на обычную, более чем безобидную грозу. «Подождем — увидим!» — мысленно утешил он себя.
