вишневый сок.
– Сдохни, жених! – донеслось откуда-то сверху.
Константин Павлович еще раз попытался поднять голову, посмотреть Отрепьеву в глаза, но не мог отвести взгляда от темно-красного ручейка. Последним проблеском угасающего сознания была мысль: надо проснуться, срочно!
Глава 20. Мозг – предмет темный
Было очень холодно. И жестко. Почему-то он лежал на спине, хотя никогда, с самого детства, не умел спать в таком положении. Ложе было крайне неудобным, как будто он вдруг решил расположиться на столе. Сквозь кисельной густоты шум в голове неразборчивым гулом доносились мужские голоса. Константин Павлович открыл глаза, но ничего отчетливого не увидел – только мутный холодный свет. Он попытался сфокусировать взгляд хоть на чем-то осязаемом – и высмотрел переплетающиеся тонкие ворсистые линии. Он был укрыт с головой какой-то тканью, возможно, простыней. И это тоже было странным – он никогда так не прятался под одеяло, разве что в детстве, когда няня по его же просьбе рассказывала страшные истории про колдунов и русалок. Константин Павлович хотел откинуть белый покров, но не смог пошевелить рукой. Более того – он даже не мог моргать, веки тоже его не слушались. Но открытые глаза, которые должны были начать слезиться, оставались сухими, и никакого физического дискомфорта Маршал не испытал – скорее легкое недоумение. Он попробовал пошевелить пальцами ног и особо не удивился и даже не огорчился, когда это не вышло.
Между тем гул в ушах стал разборчивей, он узнал голоса Филиппова и доктора Кушнира.
– Увы, Владимир Гаврилович, хоть и доставили Константина Павловича быстро, счет шел на секунды. Шанс на удачный исход имелся бы лишь, пожалуй, если б убийца подкараулил Константина Павловича на пороге полностью готовой операционной, набитой врачами. Удар в печень, тут уж, простите, с’est la vie.
Простыня с крахмальным хрустом отодвинулась в сторону, и Маршал увидел коллег, склонившихся над ним с озабоченными лицами. Владимир Гаврилович покачал головой, тихо произнес:
– Подумать только. Ведь жениться собирался. Зинаиду Ильиничну это убьет.
Простыню совсем сдернули, стало еще холоднее, и Константин Павлович удивился еще одному открытию – он был совершенно голым! Но странное онемение во всем теле не давало ему возможности ни прикрыться, ни даже возмутиться такому необычному положению дел.
– Приступайте, доктор. – Владимир Гаврилович надел шляпу и отошел на периферию неподвижного зрения Маршала.
– Вы уверены, что вскрытие необходимо? Причина смерти ведь очевидна.
– Правила едины, Павел Евгеньевич.
Доктор Кушнир звякнул какими-то железками, отмерил пальцами расстояние на груди Константина Павловича и занес блестящий кривой нож.
«Странно, почему именно этим ножом?» – отстраненно, будто бы угроза вскрытия относилась к кому-то постороннему, подумал Маршал, наконец-то закрыл глаза и провалился в темноту.
* * *
Когда он очнулся вновь, было еще холоднее. И темнота не отступила. Тишину нарушал лишь мерный звук падающих из неисправного крана капель да электрическое потрескивание далекой лампочки. Глаза слегка пообвыклись, стало понятно, что и темнота не совсем кромешная – та самая лампочка со стороны левого глаза время от времени подкрашивала ее желтушными бликами. Видно, либо дверь в коридор прикрыли неплотно, либо в ней было окошко.
Голову повернуть опять не получилось. Как и не вышло пошевелить хотя бы мизинцем. В боку ужасно ныло, но располосованная и зашитая после вскрытия грудь совершенно не болела. Лишенный возможности двигаться и говорить, Константин Павлович поблагодарил судьбу за то, что в этот раз его не накрыли с головой. Хотя картина, доступная взгляду, динамичностью не отличалась. Сначала он рассматривал трещины на потолке. Их переплетения напоминали нанесенные на географическую карту реки с притоками. Увы, то место, где Волга должна была впадать в Каспий, было недоступно взгляду. Потом с румынской стороны на карту вползла зеленая блестящая муха, форсировала Днепр в районе Екатеринослава, перелетела на мертвую лампочку и какое-то время деловито приводила себя в порядок, потирая лапки. Наведя красоту, снова с жужжанием снялась с места, приземлилась на щеку Константину Павловичу, доползла до бороды, развернулась, не найдя там ничего интересного, по носу добралась до бровей, снова сменила курс и в конце концов уселась прямо на распахнутом правом глазу, снова приступив к туалету.
Щекотно не было, а со зрением произошли удивительные метаморфозы – левый глаз Константина Павловича продолжал разглядывать потолок, а правый с удивительной четкостью передавал в мозг изображение сидящей на нем мухи. Перламутровое зелено-синее брюшко с тонкими черным ворсинками, прозрачные, будто слюдяные, крылышки с тонкими угольными перепонками, коричневые выпуклые глазки и трущиеся друг об друга тоненькие щеточки передних лапок.
– Кыш, тварь! – Над лицом Маршала промелькнула чья-то рука. – Отстань от человека, нам поговорить надо!
Муха, обиженно затарахтев, снялась с места и улетела из поля зрения. А вместо нее почти все видимое пространство заполнило молодое бледное лицо в форменной фуражке и с курчавой юношеской бородкой.
– Здравствуйте, Константин Павлович. – Отрепьев пристально вглядывался в неподвижные глаза Маршала. – Вы же меня слышите? Я точно знаю, что слышите. – Он стянул фуражку, откинул со лба сальную прядь. – Понимаю, глупо желать здравствовать мертвому и выпотрошенному человеку. Ну, так и я же, как вы можете видеть…
Николай Антипович запрокинул вверх голову и оттянул несвежий воротничок – поперек тонкой шеи, прямо через середину адамова яблока, шел тонкий аккуратный разрез с уже запекшимися краями.
– А ведь это вы виноваты! Вы!
Отрепьев в возбуждении вышел из поля зрения обездвиженного Маршала, и тот лишь слышал его торопливые шаги, то удаляющиеся, то приближающиеся.
– Если бы вы не морочили голову бедной Зинаиде Ильиничне, если бы сразу женились на ней, все было бы хорошо. Я бы даже не посмотрел в ее сторону, это было бы табу! Она спокойно ждала бы своего материнства, и все были бы живы! Все! И вы, и я!
Константину Павловичу было очень интересно, почему Отрепьев тоже умер, но может и говорить, и двигаться, но для удовлетворения своего любопытства ему как раз и не хватало возможности двигаться и говорить, и поэтому он лишь слушал и иногда ловил глазами резкие движения теней на потолке.
– А знаете что, уважаемый Константин Павлович? – Отрепьев снова склонился над лежащим Маршалом, приблизил лицо практически нос к носу, так, что даже стал слышен запах гнилого лука, и прошипел: – Я, пожалуй, и Зинаиду Ильиничну приглашу в наш клуб безвременно усопших. К чему ей тут прозябать в одиночестве. До скорой встречи, господин сыщик.
* * *
В комнате опять кто-то был – Константин Павлович почувствовал на себе чужой взгляд. Но присутствие этого человека, в отличие от предыдущего визитера,
