счастлива тут, с Кеном. Он смешил меня, и сердил меня, и делал из меня лучшую версию самой себя. Но самое главное – он заставлял меня хотеть того, чего, возможно, он не мог мне дать. Того, во что он не верил.
Ну, вроде свадеб, детей и волшебства.
Зато я сама верила в них за нас обоих.
Часть III
25
Я проснулась с привычным ощущением, что мою ногу поджаривают на газовой горелке.
Все это время меня беспокоили солнечные лучи, проходящие через выпуклое окно и пытающиеся сжечь меня по утрам заживо. Я умоляла Кена заказать туда шторы или жалюзи. Я даже как-то исхитрилась, вырезала полукруглый кусок фанеры и пристраивала его на ночь в верхней части окна, но после того, как он однажды ночью отвалился и рухнул своим острым углом мне прямо на лоб во время сна, я сдалась.
Но я больше не возражала против того, чтобы просыпаться с пылающими ногами. Потому что это значило, что я просыпаюсь рядом с Кеном.
Я повернулась и прижалась к его крепкой спине. Он всегда спал в позе эмбриона, так что все пылающие-в-ногах-кровати-адские-лучи-смерти нисколько его не волновали.
Я обхватила его за талию, просунула руку между ним и подушкой, которую он прижимал к себе, и поцеловала в затылок.
– Ты проснулся?
– Нет.
Я подняла свою раскаленную докрасна ногу и прижала к его лодыжке.
– А теперь?
Но этот поганец даже не шевельнулся.
– Знаешь, что? Я думаю, у нас сегодня полугодовой юбилей, – улыбнулась я в его шею. – Ну, сегодня ровно шесть месяцев, как мы ходили в Цирк дю Солей. Вообще-то мы встречались и до того, но это был первый раз, когда ты назвал меня своей подружкой, и – Господи, ты помнишь, как я тогда напилась? – Я хихикнула, вспоминая, как притворялась спящей, когда нас остановила полиция. – Мы должны сегодня это отметить! Стоп. Черт. Ты же работаешь. А мы можем пойти завтра?
Кен слегка кивнул и промычал себе под нос что-то типа: «М-м-м-м-хм-м-м».
Я заверещала и стиснула его всем телом. Он был таким милым, когда был сонным. Обычно Кен был жестким, холодным и серьезным – или ехидным, но спал он, свернувшись вокруг подушки, как плюшевый мишка.
И об этом никто не знал, кроме меня.
Кен отыскал под одеялом мою руку и накрыл ее своей. От этого простого жеста мое сердце забилось, а лицо расплылось в улыбке. Я переплела свои пальцы с его пальцами, готовясь наконец сказать то, что уже месяцами сидело на кончике моего языка. То, что я решила сказать какое-то время назад, в тот вечер, когда листала страницы свадебных планов Эми.
То, про что я в ужасе думала, что Кен не чувствует этого в ответ.
С сердцем, бьющимся где-то в горле, я прижалась лбом к широкой сильной спине и прошептала эту правду ему в плечо.
– Я люблю тебя.
В ту же секунду, как эти три слова вылетели у меня изо рта, теплое расслабленное тело Кена напряглось и обратилось в камень в моих руках.
Прошла секунда.
Потом две.
Потом двести.
Все это время эта человеческая статуя так и лежала, немая и твердая, в моих несчастных объятиях. Подтверждая своей немотой все мои страхи.
Горькие, обиженные слезы жгли мне глаза, пока я ждала, погружаясь в пучину агонии, чтобы что-нибудь произошло. Чтобы Кен заговорил. Чтобы ударила молния. Чтобы зазвонил мой проклятый будильник, и я смогла бы вскочить и убежать.
Секунды, тикая, утекали мимо, а с ними – и мои надежды. Еще одна мечта. Еще одна сверкающая радость из моего воображаемого чертова будущего.
«Тик».
«Он тебя не любит».
«Так».
«Он не верит в брак».
«Тик».
«Он не хочет детей».
«Так».
«Он сказал это тебе прямо в лицо».
«Тик».
«Ты ведь тут не живешь».
«Так».
«Только притворяешься».
«Тик».
«Кен ничего не любит».
«Так».
«Ты знала это с самого начала».
«Тик».
«Би-ип! Би-ип! Би-ип! Би-ип!»
Повернувшись, я хлопнула по будильнику и вытерла сердитые, обиженные слезы тыльной стороной ладони.
«Время вышло».
Я вскочила и кинулась в ванную. Я не могла дождаться, когда уберусь отсюда. От Кена. Из этого дома. От всей лжи, в которой жила.
Я в дикой спешке собралась в университет, красясь тем, что было в моей сумке, и тем, что я держала у Кена в ванной. Я убрала свою бордовую мочалку с пятью сантиметрами отросших рыжих корней в растрепанный пучок и даже не стала возиться с подводкой глаз. Это было бессмысленно. Все равно она потечет и размажется по лицу до того, как я доберусь до университета.
В незашнурованных ботинках я ссыпалась вниз по ступенькам, схватила свой рюкзак, лежащий на полу у дивана, и выскочила за дверь, даже не попрощавшись.
Уверена, что хлопок дверью, от которого задрожали все окна в доме, сказал все за меня.
26
Рассеянно пялясь в окно обшарпанного поезда, я снова и снова прокручивала перед собой события этого утра. До Университета Джорджия Стейт был час дороги, и обычно я проводила его за чтением или подготовкой к занятиям. Но сегодня, глядя, как сосны и пригородные домики сменяются небоскребами и забитыми машинами развязками шоссе, я думала обо всем, кроме своих уроков.
Я думала о прекрасном мужчине в прекрасном доме и в прекрасной жизни, про которых я имела глупость поверить, что все они могут стать моими.
Я провела этот учебный день в состоянии физического и эмоционального кошмара. Глаза жгло. Внутри все сжималось. В груди была черная дыра. Дыра в форме Кена.
Я ни с кем не разговаривала. Ничего не ела. Я сконцентрировала все силы на том, чтобы не начать реветь до возвращения домой. Стиснув зубы, я пробралась по пристанционной парковке, отсчитывая шаги до того момента, как моя задница коснется прожженного сигаретами сиденья моего черного «Мустанга».
И там я позволила себе распасться на куски.
Я ревела, потому что чувствовала себя отверженной.
Ревела, потому что чувствовала себя идиоткой.
Ревела, потому что думала, что больше не буду плакать из-за парней.
Ревела, потому что уже соскучилась по нему.
Ревела, потому что знала, что он-то по мне не скучает, что напомнило мне, какая я идиотка, и отчего я заревела еще сильнее.
Я плакала, пока у меня не кончились все слезы. Тогда я сделала глубокий вдох, зажгла дрожащими пальцами сигарету, выехала с парковки и позвонила единственному человеку, который, я знала, не будет пытаться меня утешать.
– Что, блин, с тобой не так? – спросила Джульет, хрустя чем-то, напоминающим по звуку печенье Ромео с динозаврами, когда я рассказала ей, что случилось. – Ты что, серьезно рыдаешь в машине из-за парня без всякой личности и с полным шкафом галстуков?
– Да-а-а, – взвыла я.
– Господи, Би. Ты просто идиотка. Ну и что, что он тебя не любит? Знаешь, кто тебя будет любить? Буквально… любой… другой… парень. К черту Кена Истона. Да я знаю трех крутых парней, с которыми могу познакомить
